Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
Хотя Сезариу не назвал какого-либо имени, показалось, что говорил он не вообще, а хотел коснуться какого-то конкретного факта в районной организации.
— Почему, ты думаешь, товарищи Маркиш и Витор до сих пор холостяки? — спросил Важ.
Сезариу с засученными руками скрестил свои смуглые руки.
— Маркиш был несколько лет в заключении, это наложило на него отпечаток, и он, знаешь, не вызывает симпатии у девушек. Он уже не мальчишка, и они его побаиваются. Что касается Витора, я предпочитаю не говорить о нем.
Это удивило Важа. Он сказал, что не намерен сплетничать о каждом из товарищей, но все же партии надо знать жизнь и поведение своих активистов. Только поэтому он задал вопрос и настаивал на продолжении разговора.
Сезариу вздохнул, раздосадованный.
— Ты думаешь, что мое мнение основывается на личной неприязни, так как Витор ухаживал за моей свояченицей. Но правда в том, что моя свояченица — серьезная и скромная девушка, она наш лучший товарищ на джутовой фабрике; он два года старался завоевать ее, а когда убедился, что она не отвечает ему взаимностью, обозлился и резко порвал с ней, чтобы тут же связаться с какой-то куклой. — Сезариу сделал небольшую паузу. — Откровенно говоря, я считаю недостойным для нашего товарища, что он спутался с такой пустой девицей.
И он описал ее. Почтовая служащая. Кстати и некстати покачивает головой с огромной шевелюрой, будто стремится завлечь тех, кто попадается ей навстречу. Ее смех слышен за полсотни метров, и она хохочет не потому, что ей хочется смеяться, но лишь для того, чтобы обратить на себя внимание и порисоваться.
— Черт знает что за девица! — заключил Сезариу.
Важ не спешил согласиться. То, что она красилась и громко смеялась, по его мнению, еще не обязательно означало, что она не способна быть полезной для партии.
— Полезной? — удивился Сезариу. И рассказал, что весь город говорит о том, что она была любовницей командира из легиона.
— Ну а что сейчас? — спросил Важ. — Разве ты не сказал, что Витор связался с ней? Она любовница Витора или командира легиона?
— Обоих, дружище, обоих, а возможно, еще и других.
И добавил, что Витор показывался с нею на людях, в кафе, кинотеатрах, на улице. Мало того, Витора иногда видели и с другими женщинами, пользующимися дурной славой, в тавернах, где они выпивали да закусывали.
— Так вот подумай, как могут доверять Витору знающие его товарищи в районном комитете, если они видят, что он так ведет себя? Поговаривали даже, что Витор присваивает деньги, предназначенные для партии.
— Ты уже когда-нибудь говорил с ним об этом? — спросил Важ.
— Нет, никогда — ни с ним, ни с кем-либо еще. Я сейчас говорю тебе это первому.
— Тебе бы лучше поднять вопрос в районном комитете. Именно там следует поговорить об этом.
Сезариу был смущен.
— По правде сказать, мне кажется, я на это не способен.
— Ну ладно, поговорю я, не беспокойся, — сказал Важ с холодным выражением лица.
10
Сезариу предупредил Важа, что завтра очень рано к нему зайдет один товарищ из самой крупной мастерской города, и спросил, не хочет ли Важ избежать встречи с ним.
— Нет нужды говорить ему, кто я и что ночевал тут, но мне даже полезно познакомиться с этим товарищем, — ответил Важ.
В голове у него снова в связи с высказываниями Сезариу о личной жизни Витора возникла мысль о районном комитете: «Или влить новую кровь, или перешагивать через него».
Потом пришел невысокий худой человек с точеным лицом и моргающими глазами. Резким фальцетом он рассказал, что произошло накануне:
— Как вам известно, хозяин хотел создать комиссию из своих прихлебателей, заявив, что будет признавать только эту комиссию как представляющую интересы рабочих, и назвав другую комиссию бандой бузотеров и смутьянов. Но кого же он подобрал? Он выбрал Зе Аугушту, мастера Жуакина Кошу, пройдоху — куда ветер дует, и кого же еще? Борралью, ребята, Борралью, который никогда не умел ничего, кроме как напиваться. Вчера хозяин распорядился собрать рабочих и сказал, что комиссия сформирована, что это люди серьезные, и когда рабочим понадобится что-либо от администрации, то они должны вести переговоры через эту комиссию. Мигел тут же вскочил и сказал, что уже раньше была создана комиссия, выбранная всеми, а что та, которую создал хозяин, не может пользоваться доверием рабочих. Хозяин снова начал говорить, угрожал, стал дергаться, и ребята стушевались. «Очень хорошо, — сказал я тогда. — Я, со своей стороны, согласен с составом этой комиссии». Если бы вы только посмотрели на хозяина! Он тут же прервал меня, сказал, что я один из лучших рабочих, что он всегда относился с уважением к моим идеям, и так далее, и тему подобное. «Вот Энрикиш, — сказал он, — человек сознательный, и жаль, что я вовремя не вспомнил о нем». — «Ладно, — сказал я тогда, — я согласен с составом комиссии, но думаю, она должна представить доказательства того, что будет защищать наши интересы». — «Без сомнения, без сомнения», — согласился тут же хозяин, рассчитывая увидеть уже нашу комиссию распущенной, а его комиссию признанной рабочими. «Итак, очень хорошо, — сказал я. — Доказательства могут быть представлены сразу, пусть наш товарищ Борралья скажет нам, как он думает построить свою будущую работу в качестве члена комиссии». Если бы ты только посмотрел на него! «Говори, Борралья!» — закричал один из рабочих. «Борралья, скажи речь, парень, не теряй случая!» — крикнул другой. И Борралья со своей каучуковой мордочкой наклонил голову, посмотрел на людей снизу вверх и сотворил такую уморительную физиономию, что все расхохотались. «Эх, Борралья, душа моя, быть тебе министром!» Поднялся такой страшный шум, члены нашей комиссии отправились вслед за хозяином. Он нас тут же принял. Сказал, что мы ничего не выиграем, проявляя недисциплинированность и неуважение, но что, ладно, он примет нас для переговоров в понедельник, как мы просили.
Важ записал вкратце рассказ товарища, задал ему несколько вопросов (сколько рабочих, каковы их главные требования и тому подобное) и отозвался с похвалой о том, как ведется борьба.
Энрикиш подмигнул и довольно улыбнулся.
— Я уже заранее знаю, что он нам скажет в понедельник. Мы ведь просим прибавку в пять эскудо и требуем вставить в окна стекла взамен разбитых. Так вот, что касается стекол, он пообещает распорядиться. А в отношении пяти эскудо заявит, что прибавку он дать не может. И тогда я скажу ему так: «Вы не можете? Так мы тоже не можем. Поезд без угля не идет. Прибавите пятерку, все будет и дальше хорошо. Не дадите, придется ехать медленней».
— Вот именно, — сказал Важ и, извинившись, что не может продолжать беседу, распрощался и ушел.
На почти пустынных улицах кое-где виднелись мужчины, глазеющие на женщин, шедших на базар или к мессе. Торговка молоком аккуратно расставляла на тротуаре блестящие бидоны. Бродячий кот поглядывал со стены, сверкая испуганными глазами.
На наклонной, плохо замощенной улочке Важ, который вел в руках велосипед, увидел неожиданно Витора, отступившего к двери кафе. С ним был неизвестный, и этот незнакомец, так же как и Витор, быстро отвел взгляд.
«Что бы это значило?» — спросил себя Важ. И ему захотелось, чтобы поскорее прошли три недели, остававшиеся до очередного заседания районного комитета.
ГЛАВА VI
1
— Ой! Что у тебя за физиономия! — воскликнул Рамуш. — Мозоль мучает или сердце?
Ни то и ни другое: просто зубная боль. Мария провела последнюю неделю, держась за больной зуб, ей ничего не хотелось делать. Она даже пробовала закурить, она, всегда протестовавшая против табака и запаха, который оставался в доме после курения.
— Знаешь, отчего это у тебя? — сказал Рамуш, снимая пиджак. — Оттого, что ты слишком много ешь сладкого. Сахар портит зубы.
Облокотившись на стол, с лицом, освещенным свечой, с улыбающимися глазами, окруженными морщинками, Антониу слушал шутки товарища.
— Не потому, ведь я не ем много сладкого, — ответила серьезно Мария. — У нас только сахар для кофе, других сладостей в доме просто не бывает.
Она еще не закончила, как Рамуш рассмеялся.
Постучали в дверь. Мария пошла открыть. Усталые, нагруженные портфелями и свертками, вошли Паулу и Важ.
— У тебя тоже болят зубы, старина? — спросил Рамуш Важа, все еще смеясь.
Похудевший, с кругами под глазами, Важ не ответил. Как бы не услышав вопроса, он направился на кухню. Налил себе воды из крана и выпил. Сполоснув чашку, поставил ее на место и вернулся к товарищам.
— Ты тоже не принес мне вестей от отца? — спросила Мария.
Верно, не принес. Он совершенно забыл об этом. Но если бы даже и вспомнил, то, вероятно, ничего не смог бы сделать, ибо на этот раз у него в городе дел было невпроворот.
