Людмила Глухарева - Расчет только наличными, или страсть по наследству
– Согласна. – Марья энергично вышагивала по дороге и на лице ее отражалась трудно определяемая гамма чувств.
– А еще хорошо бы позвонить Печкину, как ты думаешь, накопал он что-нибудь?
– Не знаю, но я ему расскажу об этом эксперименте. – Марья решительно тряхнула головой и резко свернула к своему дому. – До вечера, – попрощалась она с Тоней.
Марья вошла в свою квартиру и устало опустилась в кресло. Тревога не отпускала ее. Она позвонила Печкину и четким слогом описала свой визит к экстрасенсу. Он удивился, стал задавать разнообразные вопросы и даже не пытался скрыть своего скепсиса. Машка пыталась имитировать хладнокровие. Затем сослалась на свидетелей сеанса. Печкин продолжал недоумевать.
– И что это нам дает, даже если поверить в гипноз и прочую мистику, что это дает?
– Не знаю, – призналась Машка, – может, это намек на Союз Девяти, а может, намек на Гришкину дачу или его синюю папку.
– Маш, давай бросай свою самодеятельность, а? Мы же договаривались, что ты из дома никуда. А ты все время где-то бродишь. А я обещаю что-нибудь выяснить про этот миф о Союзе Девяти, хотя и не представляю себе, каким образом. Сиди дома, я тебя прошу. – От волнения Печкин окончательно осип.
– Попробую. А как Оля? Мы сегодня навестим ее?
– Я заеду за тобой и Тоней часика в четыре, все, пока, – Печкин отключился. А Машка задумалась еще больше.
«Подумаешь, Малаховка, туда – час, обратно – час. И на осмотр – час. Сейчас одиннадцать, времени вагон. Я все успею».
Сергеева не только умела принимать решения. Она еще и реализовывала их со скоростью, достойной подражания.
Печкин трудился у компьютера. Поисковые системы вываливали ему абсолютно всю информацию, связанную со словосочетанием «союз девяти». И чем дальше в лес, тем запутанней казалась вся схема. В основном он вникал в литературные труды писателей, но самое большое удовольствие он получал от Стругацких.
«Ах, почему не живем мы с вами в благословенном девятнадцатом веке! Представился бы я вам генералом какого-нибудь таинственного ордена или жрецом Союза Девяти… Слыхали про Союз Девяти? Он учрежден был в незапамятные времена легендарным индийским царем Ашокою и существует до сих пор. Чудесно, тайно, авторитетно… Девять почти бессмертных старцев пристально следят за развитием науки на Земле, следят, чтобы слепая жажда познания не привела людей к преждевременной кончине человечества. Вы же знаете, какие бывают ученые: все ему трын-трава, лишь бы узнать, возможна какая-нибудь там цепная реакция или нет. Потом он узнает, конечно, что реакция возможна, но уже поздно! Вот Союз Девяти и следит за порядком в этой области. Если кто-то вырвется слишком далеко вперед, опасно вырвется, не вовремя, вот тут-то и принимаются надлежащие меры! А иначе нельзя, Дмитрий Алексеевич. Никак нельзя! Знаете, что было бы, если бы Эйнштейну удалось построить единую теорию поля? Ведь там, в этой теории, есть такие нюансики… Бац! – И тишина. Надолго!»
Монитор мигнул, вспыхнул и погас. Печкин удивился. Техника у него была дорогая и, стало быть, достаточно надежная.
Что за ерунда?
Он выключил и включил компьютер.
Затем Печкин распечатал на принтере следующую заметку:
«В VII веке порох был известен египтянам, ранее – в 80-е годы н. э. – рецепт его из Индии попал в Китай. Почему такое важное средство ведения войны не получало распространения?
Автор книги, в которой приводятся эти факты, ссылается на деятельность Союза Девяти Неизвестных – организации, целью которой было не допустить, чтобы сведения о каких-то, как сказали бы сейчас, средствах массового уничтожения получили широкое распространение. Это очень интересная гипотеза, но она, как кажется, весьма уязвима для критики.
В одном городе живут и работают несколько талантливых ученых. Их открытия могут многое дать человечеству. Но вдруг… Какие-то непонятные силы стали вмешиваться в их работу, тормозить ее. Эти силы материализуются в виде рыжих человечков в черных плащах, которые представляются то членами мистического Союза Девяти, то обитателями внеземных цивилизаций.
И утверждают, что открытия этих ученых могут привести человечество к самоистреблению. И эти «враги прогресса» всеми способами заставляют бедняг не только бросить почти законченную работу, но и сжечь все материалы».
В дверь настойчиво звонили. Печкин не спеша вышел в прихожую, посмотрел в глазок и замер. На ярко освещенной лестничной клетке никого не было. Он пожал плечами.
«Дети балуются. Ясный перец».
Требовательный перезвон повторился. Но на лестничной клетке опять никого не было.
«Вот виртуозы. И как они это проделывают?»
Печкин вернулся к компьютеру и решил не реагировать на милый детский розыгрыш.
Он продолжал искать в сети любую информацию, хоть как-то связанную с Союзом. В истории об атлантах он прочитал:
«…Люди, жившие в междуречье Дона и Волги, вернее, там, где эти реки потом потекли, не представляли себе изменений – жизнь в приледниковой зоне не менялась от поколения к поколению.
В незапамятные времена их предки приспособились к оседлой жизни в краю высоких трав, выработали правила и законы: они забивали ослабевшего мамонта или быка, выделывали шкуры, собирали ягоды, зерно, рожали и умирали.
Вечный цикл: летом откочевать поближе к леднику, зимой вернуться к лесу.
Но с каждым годом первоначально вертикальная стена ледника оседала, становилась рыхлее и уже более походила на обычные сугробы.
Наконец наступила осень, продолжавшаяся очень долго, и зимы за ней не было: дождь, дождь со снегом, снова дождь и очень ранняя весна. Ржавое солнце палило вовсю сквозь нескончаемые слепые дожди…
Трава не выросла как прежде, внезапно привычная сухая степь, скованная вечной мерзлотой, исчезла, и на ее месте появилась болотистая тундра.
Быки ушли зимой, мамонты еще долго трубили и сбивались в большое стадо, но потом ушли и они. В племя пришел ужас голода и многие бесцельно бродили по стойбищам, ели сырую глину и умирали в корчах.
Роды собрались, и шаманы камлали целых три дня, а потом в чуме, где сидели верхние, наступила долгая тишина. Тихо было и на утрамбованной площадке под тотемным столбом, толпа ждала.
Вышел голый шаман, обмазанный жиром, и рот его был в киновари, а глаза обведены белым – он был помечен знаком смерти. Женщины завыли, кто-то забился в припадке.
– Слушайте! Духи предков сказали – Солнце наш враг, оно растопило Белую Стену, оно не дает расти траве, оно прогнало наши стада. Духи предков сказали – идите за мамонтами, идите на восток. Духи предков сказали – тот, кто светел лицом или шерстью, это наш враг, увечные – тоже наши враги, это не люди, это семя злого Солнца, мы не возьмем их с собой! Пусть наши несчастья останутся с ними!
…Здесь Ху-Фу и попытался возразить, он, конечно, чуть-чуть хромал, но был лучшим охотником и мог не беспокоиться о себе лично.
Все дело заключалось в том, что жена и дети его были рыжими. Долго ему выступать не дали: пока он тужился и, краснея от волнения начал говорить, шаман шевелением руки направил на него людей, и его жестоко избили до потери сознания, удивительно, что он вообще выжил…
Когда он очнулся, племя уже давно ушло и в стойбище оставались немногие, сборная солянка со всех родов: слепые на один глаз, хромцы, старики, старухи и порченая молодежь: все белесые и рыжие. Мужчины? А мужчин не было – среди взрослых охотников шаманы благоразумно не стали проводить селекцию, да и наглядный пример с Ху-Фу, замертво валяющимся на плацу, придал энтузиазма и послушания всем, даже не сомневающимся в своем колере.
Вот таким образом Хе-Фе оказался единственным добытчиком среди множества голодных, и ему в конце концов удалось их прокормить. Как же он смог это сделать?
Он поменял сырьевую базу – мелкую птицу и рыбу, которых раньше никто и не рассматривал в качестве добычи, сделал основным источником еды.
Им были придуманы разнообразные метательные приспособления: камни, сплетенные в сеть, рогатки, а музыкальный лук, забава известная с незапамятных времен, стал тоже орудием лова – с его помощью даже малый ребенок мог набить тупыми стрелами целую кучу уток.
Ху-Фу выбрал девять подростков себе в помощь, ребят самых сметливых и ловких на охоте, и девушек, умеющих собирать травы и готовить отвары.
Это и было начало легендарного Союза Девяти.
Почему именно девять? После первой зимы умерла четверть оставшихся, вторая зима унесла жизни еще четверти, и выбирать было особо не из кого, это потом на число девять накрутили мистики и таинств, но тогда все определяли голод и смерть.
Это был редкий момент в истории, когда над головами людей не висела религия, когда не было дармоедов и человек ценился за то, что он мог придумать и сделать.
Девять избранных лютой ненавистью ненавидели шаманов, и понятно, что они не верили ни в духов, ни в призраков, а верили единственно в человеческий ум и умение.
