Людмила Глухарева - Расчет только наличными, или страсть по наследству
Коршунова подошла к окну и прислонилась лбом к стеклу. В комнате повисла тишина. Подруги выразительно переглянулись. Елена обернулась и покачала головой.
– Да, простая и легкая просьба, – усмехнулась Лена, – но трудновыполнимая.
– Леночка, милая, пожалуйста, соглашайся.
– Если я соглашусь, то должна тебя предупредить, что удовольствия от этого ты не получишь, скорее наоборот. Это весьма малоприятная процедура, мягко выражаясь, и поможет ли она ответить тебе на вопросы, неизвестно. Давай не рисковать.
– Леночка, я прошу, пожалуйста.
– Упрямица. Но попробовать можно. Я стараюсь такими сеансами не злоупотреблять, но раз это так важно для тебя, хорошо, давай начнем. Ложись на диван.
– А вам фотография Гришкина не понадобится? – не выдержала нейтралитета Тонька и влезла в разговор. – А то мы захватили школьный снимок Вольского.
Коршунова усмехнулась и скрестила руки.
– Я гаданиями на картах, кофейных гущах и прочих аксессуарах не занимаюсь. Я не занимаюсь отворотами, приворотами, поиском пропавших и лечением больных людей. И фотография Григория Вольского мне ни к чему. Я – посредник.
– Посредник, в каком смысле, простите? – не унималась Александрова.
Где-то в глубине квартиры замяукала кошка.
«Голодная, что ль, кошка у нее? Эк животное страдает!»
– Каждый человек в состоянии себя излечить, помочь телесно и духовно и так далее, но практически никто, за исключением ничтожно малого процента, не умеет пользоваться своими возможностями, силами и мозгами.
Александрова прикусила зубами пальцы.
– Если вкратце, то любой индивидуум, установив связь с необходимой категорией энергетических полей космоса, получает к ним доступ. А получив доступ, он может решить очень многие свои проблемы. Не все, но многие. Я выступаю в роли посредника и открываю людям канал связи. Собственно, вот и вся моя работа. Для получившего доступ вся процедура, как правило, проходит довольно болезненно. Ощущения у всех разные. Исходя из моей практики, я могу утверждать, что приятных отзывов не было ни разу.
– А научиться этому можно? – открыла рот Тонька.
– Да, – сухо ответила Коршунова. – Мария, ложись на диван.
Машка легла на диванчик и закрыла глаза. Лена встала рядом у изголовья и стала проделывать какие-то пассы руками, к чему-то прислушиваясь.
Тонька замерла в кресле, стараясь громко не дышать, видимо, поэтому ей тут же захотелось кашлять.
Александрова зажала рот руками и задавила кашель неимоверным усилием.
«Не свихнуться бы на старости лет», – мысленно перекрестилась она. Антонина верила в Бога, высшие силы, невероятные чудеса и всякие загадочные разности. Но верила отвлеченно, а не конкретно. Местные адепты высшей магии и экстрасенсы воодушевления у нее не вызывали. Они вызывали любопытство.
– Открой глаза, Мария, – велела Лена, – и внимательно следи за движениями моего брелка. На счет «десять» ты уснешь и проснешься по щелчку тоже на счет «десять». Один, два, три…
Тоня не отрывала глаз от Машки, та следила за брелком Елены. Взгляд ее был живым и осмысленным, и она никак не напоминала засыпающего человека, но на счет «девять» ее веки дрогнули, а на «десять» закрылись, и Машка громко засопела.
– Конечно, завтрак был плотным, – удовлетворенно прокомментировала Тоня и с опаской воззрилась на Лену. Коршунова обернулась, нахмурилась.
– Простите, я больше не буду, – покаянно призналась Тоня, ерзая и пытаясь поудобней устроиться в кресле. В закрытое наглухо окно пробивалось солнце, где-то во дворе лаяли собаки, а в глубине квартиры явно страдала кошка.
Но Коршунова на завывания кошки никак не реагировала.
– Мария, расскажи, что ты видишь, – с нажимом проговорила Елена.
– Я вижу темно-синюю папку на завязках, правый угол ободран. Папка лежит на столе. На столе девять чашек, сахарница и большой самовар, самовар горячий, пар из него идет. А стол какой-то знакомый, эту комнату я видела, я ее узнаю. Это, это… Гришкина дача в Малаховке. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Нет, я уверена, что кто-то есть. Я слышу шорохи и вздохи. Мне страшно, Лена.
– Маша, что ты видишь, говори, не молчи.
– Веранда – пустая, кухня – пустая, я чувствую, что кто-то есть в гостиной. Я вхожу в комнату. Очень боюсь, но мне любопытно, и я знаю, что меня никто не видит. В комнате – густой туман, как будто рядом речка. Я слышу голоса.
Тоня передернула плечами. От всего происходящего ее охватил озноб.
– В комнате несколько человек. Их лица и фигуры размыты. Их много, человек восемь-девять, если они люди, конечно. Но я узнаю голос Гришки и вижу его отчетливо. Мне страшно, Лена. Остальные сидят на полу. Они молчат, но при этом общаются, и я это понимаю, только не могу разобрать, что именно они говорят. Мне тяжело дышать. Мне здесь совсем не нравится. Хватит. – Марья часто дышала. Уши ее заложило, и какая-то неимоверная тяжесть вдавила Сергееву в диван. – Лен, мне тяжело дышать. Я не хочу. Я не хочу. Глаза не открываются!
– Лена, прекрати это, пожалуйста, – взмолилась Тоня, – посмотри на Машку, ей же плохо.
Коршунова наклонилась над Машкой и негромко начала отсчитывать.
– Один, два, три…
Марья очнулась. Она попыталась приподняться, но повалилась назад на диван.
– Что это было? Жуть настоящая, я больше никогда не решусь на такой эксперимент, – жалобно простонала Сергеева. – Вы все слышали. Я видела Гришку и еще человек восемь, только его – отчетливо, а остальных – нет. И я очень ясно видела папку и чашки на столе. А люди, они были размытыми фигурами. Лена, что это было?
– Я не знаю, Маш. Ты же сама хотела, чтобы я ввела тебя в транс. Вот и результат. – Лена беспокойно смотрела на Машку.
– Да, но я ничего не поняла. Ровным счетом. Гришкина дача, он сам и еще какие-то люди, папка на столе. Девять чашек, девять фигур. Что все это означает? – Марья приходила в себя и требовала объяснений от Елены.
– Но я не могу тебе объяснить, видимо, все как-то связано с девяткой. Цифра девять, девять человек. А может быть, все дело в даче в Малаховке. Или в папке. Я не знаю. Я могу только гадать. А это уже не мой профиль. Предположить можно что угодно, допустим, ты побывала в антимире, а может быть, в прошлом или будущем. Только то, что ты наблюдала и ощущала, и есть ответ на твой вопрос. Ответы простыми не бывают. Они все, как правило, закодированы. И я надеюсь, что больше ты ко мне с подобными просьбами не будешь обращаться, – отрезала Лена.
– Маша, ты говорила, что видела Гришку и еще восемь фигур, – встревожилась Тоня, – или у меня глюки.
– Ну, видела. Вольского четко видела и еще, наверное, девять человек, если это люди, конечно. А что? О господи, ты думаешь, что это… – У Марьи заблестели глаза, щеки вспыхнули алым. – Союз Девяти. Как в моем сне! Лен, а ты слышала про Союз Девяти?
– Слышала. А как же. И не советую вам интересоваться данным вопросом. Меньше знаешь, крепче спишь, – холодно ответила Лена и продолжила: – Девочки, простите, но у меня больше нет времени. Давайте прощаться.
– Да, да, конечно, мы уже уходим. Машка, вставай. – Тоня вскочила с кресла, и на бегу сдернув Машку с дивана, поволокла ее к выходу. – Спасибо вам огромное, Лена, спасибо и до свидания.
– К чему такая спешка, – зашипела Машка, вдруг оказавшись на лестничной площадке, – что с тобой?
– По-моему, мы уже достали твою волшебницу. И, кажется, я ее здорово раздражаю. Я решила от греха подальше. – Тонька радостно улыбалась и пританцовывала. – Я так рада, что все закончилось и обошлось без жертв. Признаться, мне было не по себе. Кошка в ее квартире периодически мяукала, ты слышала?
– Слышала.
– А у Коршуновой есть кошка?
– Нет ни кошки, ни собаки.
– А кто ж тогда мяукал? И двери все время хлопали, как от сквозняка, которого нет. Сквозняка нет, все наглухо закупорено, а двери хлопают. Массовый психоз или слуховые галлюцинации? Я уж не чаяла, как оттуда выбраться. Мурашки по коже.
Машка покачала головой.
– Ладно. На самом деле страшно было мне, а не тебе. Нет, даже не столько страшно, сколько жутко. Знаешь, как в ужастиках, когда ясно, что вот-вот произойдет нечто кошмарное и помешать этому уже нельзя.
– Я ужастики не смотрю. Очень впечатляюсь. Мне потом снится вся эта канитель. И что ты решила? Рванешь в Малаховку? – спросила Александрова.
– Да, поеду. Сяду в машину и поеду, только мне одной не очень комфортно. Поедешь со мной?
– Конечно, только не сегодня, давай завтра, а, Маш? У меня заказ крупный грядет, я сейчас поеду на работу, потерпи до завтра, согласна? А сегодня, после обеда, Ольку навестим. – Тоня просительно заглянула Машке в глаза.
– Согласна. – Марья энергично вышагивала по дороге и на лице ее отражалась трудно определяемая гамма чувств.
– А еще хорошо бы позвонить Печкину, как ты думаешь, накопал он что-нибудь?
– Не знаю, но я ему расскажу об этом эксперименте. – Марья решительно тряхнула головой и резко свернула к своему дому. – До вечера, – попрощалась она с Тоней.
