Росарио Ферре - Дом на берегу лагуны

Оба брата Монфорт унаследовали одинаково дьявольский нрав. Оба были огненно-рыжие, – Исабель тоже рыжая, правда, до тех пор пока я не прочитал ее рукопись, я не подозревал, что у нее жесткий характер, – и по ночам шевелюры братьев на подушках горели, будто два костра незатихающей обиды. Когда в один прекрасный день Лоренсо привел в дом Валентину, восседавшую на крупе лошади, перемирию между братьями пришел конец.

Брак Лоренсо стал для Оренсио неожиданностью. Его младший брат был недоумок. Он никогда бы не поверил, что тот способен уговорить такую красивую девушку, как Валентина, пойти за ним без оглядки неизвестно куда, если только у нее нет каких-то своих соображений. И Оренсио собирался как можно быстрее выяснить, каковы же были эти соображения.

Оренсио оттащил свою койку в другой конец сарая, как можно дальше от засаленной простыни, которая служила ширмой и отделяла его от пламенных любовников. Ночи превратились в пытку. Стоны и вздохи любовной парочки продолжались часами, а вытащить свою койку на улицу Оренсио не мог, потому что все время шел дождь. Однажды Лоренсо уехал по делам, а Оренсио остался на плантации. Было жарко, так что после обеда Валентина скинула одежду и легла отдохнуть. Не было ни ветерка, и москитник был похож на неподвижное облако, которое смешалось с запахом ее тела. И тут Оренсио забрался к ней под москитник. Одуревшая от жары и дремы, Валентина даже глаз не открыла. Она чувствовала такие же жесткие ладони у себя на груди и такие же руки, поросшие рыжей растительностью, держали ее за талию, так что она приняла его за Лоренсо. Валентина клялась, что не чувствовала никакой разницы.

Когда Лоренсо вернулся, Оренсио потребовал, чтобы они делили Валентину между собой, поскольку она ему отдалась. Из страха Лоренсо не посмел перечить. Если он разругается с братом, придется уходить с плантации, и тогда он потеряет свою долю наследства. Снова установилось зыбкое перемирие, которое длилось несколько месяцев, но Валентина не могла скрыть того, что она предпочитает Лоренсо. Он был ее законный муж, и она его любила, несмотря на то, что Лоренсо предал ее, приняв нечестивое условие брата. По ночам, когда Оренсио ложился к ней в постель, она притворялась спящей и, вместо того чтобы отвечать на его ласки, лежала как бесчувственное бревно, плывущее по волнам сновидений. Вот поэтому-то Оренсио и велел приказчику раскроить череп своему братцу, а не потому, что их было невозможно отличить друг от друга, как описала Исабель».

Кинтин почти закончил писать свою историю, как вдруг увидел в щель, что за дверью кухни зажегся свет. Он поспешно вырвал исписанные страницы из блокнота и сунул их в карман халата, положил рукопись в кремовую папку и снова спрятал ее за «Бостонскую кулинарную книгу».

Часть четвертая

Шале в Розевиле

12. День благодарения, 1936 год

Кинтину тогда было семь лет, но он хорошо запомнил тот день. Дон Эстебан Росич еще был жив, и он очень любил, когда вся семья собиралась в этот день за столом вокруг блюда с индейкой. Дон Эстебан долгие годы занимался импортом живой птицы и. раздобрев на этом, теперь ждал, когда придет его смертный час. Ему было почти девяносто, и это был очень веселый старик; Кинтин был его любимый правнук. В тот день он настоял, чтобы ребенок сидел за праздничным столом вместе со взрослыми, а не ел в кухне, как обычно. После ужина семья перешла на террасу, где Маделейне угощала всех яблочным пирогом, как тогда было модно. Кинтин ел десерт в кресле деда, оно было похоже на велосипед с огромными ободами колес.

Кинтин обожал бабушкин яблочный пирог. Никто его не делал как она; корочка была такой воздушной, что таяла во рту еще до того, как ты успевал его закрыть. Поэтому он очень любил ходить в гости к бабушке с дедушкой, и еще потому, что ему нравилось нестись с быстротой молнии на доске с холма, который возвышался за домом и был покрыт зеленой стелющейся травой.

Дом дедушки с бабушкой в Розевиле был единственным, где праздновали День благодарения. Его друзья называли этот день Днем святого Хибина, как будто речь шла о каком-то малоизвестном святом. Когда годы спустя в домах его друзей стали праздновать День святого Хибина, то выискивали самую большую курицу, которую обкладывали булочками и пончиками, потому что индеек на Острове не было.

Кинтин доел кусок пирога и задремал, сидя в кресле. Взрослые монотонно беседовали о чем-то своем и забыли о нем. Аристидес и Буэнавентура никогда не сходились во мнении по политическим вопросам и стали спорить, с рюмками коньяка и сигарами в руках.

– Сторонники автономии – это те же борцы за независимость, – сказал Аристидес Буэнавентуре. – Из тех, которые и нашим и вашим, потому что они воспевают прелести независимости, а сами не выпускают изо рта соску, которую дают им Соединенные Штаты. Давайте посмотрим, что они сделали, когда сенатор Миллард Тайдингс представил свой новый проект закона в Конгрессе, требуя независимости для Острова.

Тайдингс был сенатор от штата Мэриленд, личный друг губернатора Блэнтона Виншипа, который считал, что надо срочно, в течение нескольких месяцев, предоставить Острову независимость, пока сторонники националистов не потопили его в крови.

– Собака, которая лает, не кусается! – заметил дон Эстебан. – Ничего бы не случилось. Националисты пытались напугать американцев, чтобы те предоставили нам независимость, а сенатор Тайдингс попался в эту ловушку. Все это не более чем пропаганда, и другие сенаторы прекрасно это знают. Губернатор Виншип был вне себя от ярости из-за последней перестрелки, которую устроили националисты, когда власти потеряли убитыми множество полицейских агентов. Педро Альбису Кампос, сын землевладельца в Понсе, и какая-то мулатка – это неслыханно! Никто не понимал, как Альбису Кампос ухитряется сочетать курс в Гарварде, где он изучал право, с изучением военного дела, причем закончил он и там и там первым учеником. В Гарварде-то он и подружился с ирландскими националистами, которые только что отвоевали свою независимость в 1916 году благодаря нескольким юношам, отдавшим за это жизнь в Пасхальное воскресенье.

Альбису вернулся в Пуэрто-Рико и основал Националистическую партию в 1932 году. В Пуэрто-Рико люди умирали от голода, но мучеников не было. Альбису решил создать их. Чтобы спровоцировать восстание, он начал атаку на американский империализм по всему фронту. Он объявил себя президентом республики и начал будоражить народ, подстрекая людей к «борьбе против захватчика», – если понадобится, то с камнями и дубинами. Через четыре года, в 1936 году, его арестовали и судили. Признали виновным в подстрекательстве к мятежу и посадили в тюрьму.

– Одно дело поминать дьявола, другое – видеть его перед собой. Это не одно и то же, – наставительно говорил дон Эстебан по-итальянски, а затем то же самое повторял по-испански. – Жители острова получили огромную привилегию, когда стали американскими гражданами девятнадцать лет назад. Им следовало бы на коленях ползти до Вашингтона и умолять Сенат предоставить им статус американского штата.

– Я не столько боюсь Альбису Кампоса, сколько Луиса Муньоса Марина, – сказал Аристидес. – Это ловкий парень; он собирается завоевывать независимость не пулями, как Альбису, а «тихой сапой», хитростью. Сначала он хочет завоевать автономию, а потом установить республику националистов. Четырнадцать лет назад так произошло в Ирландии; все в этом мире уже было, и не раз.

Буэнавентура во всем винил президента Франклина Делано Рузвельта за то, что он посеял семена независимости на Острове.

– Во всем виноват этот хромой дьявол, потому что захотел заставить нас платить налоги. Из-за этого и начались всеобщие разногласия. Мы в Вальдевердехе никогда не платили налоги, зато у нас всегда были деньги на общественные нужды. Лучше уж я не буду американцем, чем налоги платить. Пусть мы будем теми, кто мы есть, вам не кажется? – Каждый раз, когда Буэнавентура вспоминал родную деревню, он начинал грустить и несколько раз глубоко затягивался сигарой.

Дон Эстебан ему не ответил. Ему не хотелось спорить о Рузвельте с Буэнавентурой.

Его отец был рабочий, из анархистов, работал на мраморных каменоломнях в Бергамо, и он всегда восхищался президентом Рузвельтом именно за то, что тот забыл заплатить налоги всему миру. Несмотря на жалобы, сам Буэнавентура не платил почти ничего, потому что продавал все по договорным ценам и никогда не декларировал свои истинные доходы.

– Не понимаю, почему мы должны отдавать этим прощелыгам из налоговой инспекции третью часть денег, честно заработанных в поте лица, – добавил Буэнавентура, стряхнув пепел сигары в кадку с пальмой.

– Что ж, сейчас нам нечего и беспокоиться о независимости, – сказал примирительно Аристидес. – У меня есть друзья-республиканцы в Вашингтоне, так они уверяют, что проект Тайдингса не прошел ни по одному вопросу.