Максим Кантор - Учебник рисования
— Отчего-то принято считать, что из своего государства Платон изгоняет поэтов и искусство в идеальном государстве не нужно. Это не так, почитайте внимательно. И в третьей книге, и в десятой Платон призывает к изгнанию не всего искусства, но лишь подражательного искусства. Именно подражательное искусство, то есть такое искусство, какое мы наблюдаем сегодня, и разрушит общество. Искусство подражательное сделает свое дело быстро. А я призывал вас к интеллектуальному авангарду, не так ли? Вот я от вас чего ждал, Розочка, а вы и ваши коллеги — декаданс развели. Пляски до утра, синие носы, тельняшки, водка. Вы хотите, чтобы было не хуже, чем в Бостоне и Париже. Но получится хуже, Розочка, и время зря пройдет. Уже прошло. Помните план Тушинского? В пятьсот дней переделать Россию — отчего же не переделали? Десять раз по пятьсот дней прошло — сколько мы упустили возможностей.
— Мы старались, — сказала Роза Кранц. — Каждый делал свое дело. У нас не получилось.
— А ведь верно, — сказал Луговой, — старались. Действительно, сколько концепций дизайна было предложено, сколько проектов! Сначала — еще при Горбачеве — один деятель из ЦК ринулся в ГДР, опыт сельского хозяйства перенимать. Совсем было перенял, да вот беда, рухнула Берлинская стена, обвалилась Восточная Германия, сельское хозяйство загнулось. Да и самого деятеля турнули из ЦК. А потом и ЦК закрыли. Но мы не остановились, нет! У нас еще море прожектов было! Один пытливый ум решил насадить шведскую модель в России — вот мудрец! Поехал, изучил, казенных денег в барах натратил — и вернулся окрыленный. Многомудрый прожект привез: перенять развитие восьмимиллионной страны с мононациональным населением, развитие страны, которая двести лет не воевала! Надо же предложить этот вариант как модель для двухсотмиллионной державы с двадцатью языками, для страны, разутюженной войнами и воровством! Однако попытались идти в этом направлении, отчего же не попытаться — ведь красиво придумано! У нас же эстетический принцип — основной. И мы в поисках не остановились, куда там! Не прошел шведский вариант — новый найдем, нам долго ли? Появились светлые умы — давайте, говорят, американскую модель либерального капитализма переймем! Но и этого показалось мало, еще и другие прозорливцы пришли — аннибалы либерализма — давайте, говорят, повторим японское экономическое чудо — будем, как в Японии. Не успели эту модель прогадить, как уже и другая на подходе — давайте, как в Италии устроим: на юге — мафия свой интерес имеет, на севере — правительства как носки меняются, а крестьяне в Тоскане — вино пьют. Красиво? И этого русскому пытливому уму мало, еще ищут! До Латинской Америки доискались: давайте, мол, полковника госбезопасности посадим во главе правительства, чтобы он одних пытал, а другим концессии на разработки недр выписывал. И — что привлекательно в такой латиноамериканской концепции! — сажать одних и концессии дарить другим можно произвольно: законов- то никаких нет. Казалось бы, ну хватит, нашли милое сердцу устройство Родины! Но нет, опять нехорошо! Бурлит русская мысль — еще бы где рецепт позаимствовать: а вдруг новый рецепт поможет? Одни таблетки мужик выпил — не действуют, другие выпил — тоже не действуют, так, может быть, еще в соседнюю аптеку зайти — вдруг там чего любопытное завезли, надо бы и этих наудачу хватануть — вдруг проймет? Вот оно — подражательное искусство открытого общества!
Луговой смотрел на Розу и улыбался.
— Я ждал, что второй авангард, авангард интеллигенции, станет столь же оригинальным, как авангард пролетарской революции. Есть у вас на это силы? Настоящий авангард — он на Февральской революции не останавливается. Где ваш Октябрь? Где восемнадцатое брюмера? Где ваши Бонапарты? Сможете? Или прикажете Кротова звать — чтобы он обслуживал вялые реформы? Надолго такого Кротова хватит? Пока гнилые перекрытия не рухнут?
XIНаверху Соня Татарникова смотрела на младореформатора Дмитрия Кротова затаив дыхание. Вот таким — а вовсе не бессмысленным сверстником вроде Антона Травкина или Андрея Колобашкина — всегда представляла она своего избранника. Значение происходящего в гостиной ускользало от понимания Сони — впрочем, ясно было, что все эти люди преследуют своей встречей цель государственного масштаба, и не просто так съехались они в дом на Малой Бронной. И Дима, ее Дима в центре внимания. Вот он поднимает бокал, ему хлопают.
Политик, дипломат, лидер — Кротов не забыл о Соне во время политических дебатов, усадил ее рядом с собой, представил гостям. Вот к руке Сони склонился спикер парламента, старый чиновник Герман Басманов. А будь на месте Кротова кто-нибудь из обычных Сониных ухажеров? Разве Басманов посмотрел бы в ее сторону? Разве Сонины сверстники могут сделать избранницу центром внимания? Мальчишки, что знают они о серьезных чувствах, о взаимных обязательствах? Зрелый мужчина, способный ставить задачи и решать их — вот что привлекает в Кротове. Вот почему мать Сони так сердится на Татарникова — в мужчине хочется видеть решительность и надежность, а разве такие качества в Сергее Ильиче наблюдаются?
Кротов раскланивался с гостями, пил, шутил, говорил уместные и точные слова, когда надо — отвечал улыбкой, когда надо — развернутой фразой. Ему радостно было, что Соня видит его окруженного почетом. Переезд состоялся, и вечер удался, и перспективы рисуются любопытные, только две вещи раздражали его — ранняя плешь, про которую он не мог забыть, и властная рука Басманова, которая поглаживала его колено. Впрочем, Соня, кажется, не видит. Хорошо бы она не заметила.
26
Большинство художников стремится сократить срок ученичества. Есть два принципиально разных метода обучения приемам рисования.
В Средние века (и сегодня этот метод никто не отменял) профессиональные навыки усваивали в мастерской авторитетного художника. Так устанавливалась преемственность в истории искусств: из мастерской Поллайоло и Бальдовинетти вышел Гирландайо, из мастерской Гирландайо вышел Микеланджело; Эль Греко выучился в мастерской Тициана, который, в свою очередь, учился в мастерской Беллини, а тот — в мастерской собственного отца. Эти династии можно дополнить другими именами, но верно и другое: многие ученики в разряд художников не перешли. Ученики находились в статусе подмастерьев, содержание хозяйства мастерской в порядке и было процессом обучения. Иногда говорится, что ученики помогали мастеру в создании картины; не следует преувеличивать эту помощь. Имеется в виду то, что ученики исполняли буквальные требования: натягивали холсты, шлифовали грунт, готовили краски, промывали кисти, выписывали фрагмент пейзажа на дальнем плане. Ученики сами превращались в своего рода инструмент мастера — он работал учениками, как кистями, шпахтелем, палитрой. Их человеческая сущность (если таковая призвана выражать себя в творчестве) присваивалась мастером — и должна была служить его собственной картине. Приобретение навыков — именно в силу специфики труда подмастерья — носит не универсальный, но однобокий характер. Ясно, что ученики, вышедшие из мастерских династии Беллини, знали, как противопоставлять пурпурные и голубые цвета, а ученики Рембрандта запоминали рецепты земляной палитры, в которой голубой отсутствовал. Только от ученика зависело — сумеет ли он осознать техническую часть работы как наиболее творческую, понимает ли он, что пропорция красного и синего пигмента в пурпурном цвете то, что доверил ему мастер) и есть искусство. Понимает ли он, что если его человеческую сущность употребляют как пигмент и шлифовальный камень — то таким образом превращают его в художника? В той мере, в какой художник способен стать картиной — в буквальном смысле этого слова перевести свою сущность в предмет, — он и является художником. Обладающие таким умением — равны друг другу по мастерству, даже если конечный продукт (картина) и отличен о продукта другого мастера. Единственной наукой, которую следует выучить, является возможность превращаться из человека в картину. Пониманием такого рода обладали не все подмастерья — и не все стали художниками.
Иным методом обучения является академическая школа — ученик в академии получает универсальное образование, не зависит от капризов хозяина мастерской, и главное — не связывает процесс обучения с созданием чужой картины. Он студент свободного университета и приобретает знания общего характера. Существуют отдельные дисциплины: композиция, рисунок, портретная живопись, в каждой дисциплине имеется свод правил. Так, существуют рекомендации по штриховке, универсальные советы по анатомии, простые рецепты нанесения краски на холст. Питомцы академии становились свободными художниками автоматически — по получении диплома; они относятся с традиционным презрением к подмастерьям частных мастерских.
