Наталия Терентьева - Чистая речка
Ладно, попробую сходить к Серафиме. Я, правда, оказалась теперь на противоположном конце города, идти довольно долго, и я не знаю номера ее квартиры… Я решила все-таки пойти. Серафима всегда рассказывала, что из ее окон видна колокольня церкви, которая находится в нескольких километрах от города. Значит, ее квартира на одном из верхних этажей. Может быть, там вообще написаны фамилии на дверях, я видела в одном фильме, так бывает.
В витрине магазина на центральной улице я внимательно на себя посмотрела. Поглубже натянула шапку. Может, шапка какая-то не такая? Неприличная? Да вроде нет, белая шапка, на ней два зайчика… Или куртка слишком короткая? Я хотела другую, похожую на короткое пальтишко, у нас многие домашние девочки в таких ходят, а завхоз всучила мне эту – покрасивее. Но в ней холодно, и я в ней, наверно, похожа на кого-то, кого ненавидят все бабушки и женщины средних лет. Вон как напустились на меня в электричке, встали на сторону совершенно ужасного на вид парня, в татуировках, бритого, грязного. А не на мою. Почему? Что, значит, я на вид еще хуже, чем этот парень?! Или взгляд у меня какой-то не такой – голодный, настороженный? Сейчас я сама на себя из витрины именно так и смотрела.
Я зашла в ночной магазин и купила мягкую булочку. Съела ее прямо в магазине и купила еще одну. Булочка оказалась необыкновенно вкусной, я никогда таких не ела. Я не удержалась, купила еще и шоколадку, и пачку клубничного молока с трубочкой. Деньги летели только так – успевай рассчитываться. Наверно, это какой-то очень дорогой магазин. Пока я считала оставшиеся деньги, остановившись у двери магазина, ко мне подошли двое ребят и одним ловким движением выхватили у меня оставшиеся деньги.
– Цыц! – сказал один из них и для верности пнул меня коленом.
Второй добавил несколько слов матом и тоже пнул. Я не удержалась на ногах и села прямо на землю. Тогда один из них еще и ударил меня по голове. Я вскочила, попыталась отнять деньги, но сделала это зря. Получила такой удар по голове и животу, что долго потом лежала и не могла встать. Мимо проходила женщина, я слышала, как она досадливо сказала:
– Ну что же это такое! Что они нюхают! Ведь маленькая еще!
– Маленькая тварь! – спокойно подтвердил мужчина, который шел с ней. Только он сказал не такими словами, а матом.
Иногда я жалею, что пообещала Надежде Сергеевне не ругаться матом никогда. Если бы она была жива, я бы не стала сдерживать это обещание.
Я кое-как встала, отряхнула одежду. На булочку наступил один из парней, есть ее уже невозможно. Молоко я подобрала и сунула в карман. Рука, которую мне недавно вправил врач из больницы, была разодрана. Болела нога. Я попробовала пойти. Нормально! Ходить не мешает, просто сильно ударили. Я знаю правило – главное, себя не жалеть. Не знаю, откуда. Никто меня этому не учил. Но если начинаешь себя жалеть – по частям и в целом: «Ой, как у меня болит разодранная рука, как мне больно идти, как я хочу есть, какая я несчастная, как мне не повезло…», – то, во-первых, все еще сильнее начинает болеть, и заболевает то, что только что не болело, а во-вторых, жизнь тогда кажется невыносимой.
Когда я только приехала в детский дом, у нас одна старшая девочка – как я сейчас, на выпуске, – покончила с собой. До меня дошли тогда сильно преувеличенные и перевранные слухи, я была новенькая, со мной никто особенно не делился. Но когда я позже спрашивала у Надежды Сергеевны об этой девочке, она мне сказала коротко: «Она больше всех себя жалела. А жить ей было не труднее, чем остальным». Я удивилась тогда, как обычно добрая и всем сочувствующая Надежда Сергеевна без жалости, а даже с каким-то осуждением сказала о той девочке. Мне же ее было безумно жалко. Вот мы – бегаем, смеемся, деремся, надеемся, прячем конфеты, влюбляемся… А ее больше нет. Даже если живет где-то ее душа – мне это трудно понять, но я надеюсь, что это так, – а ее-то самой уже нет!
На улице я смыла водой из колонки грязь с раны на руке. Но рана оказалась рваная и очень неприятная на вид. Я знаю, что в отличие от собак, которые все раны зализывают, у людей бывает заражение крови, я всегда промываю нашим детям раны перекисью, когда они во дворе разбивают лбы и коленки. Мне фельдшер даже дала маленькую аптечку, в которой перекись, йод и фурацилин – его тоже можно разводить кипяченой водой и промывать раны.
Впереди светился значок круглосуточной аптеки. Я позвонила в запертую дверь. На двери открылось маленькое окошко, и выглянул охранник:
– Чего тебе?
– Можно мне перекись водорода? Сколько она стоит?
Он с большим подозрением оглядел меня:
– А зачем тебе?
Я показала разодранную руку.
– Вот…! – охранник выматерился и позвал кого-то: – Люсь! Иди, тут к тебе клиентка!
Я услышала, как, охая и ругаясь, к двери подошла женщина и тоже выглянула в окошко. На меня смотрела восточная женщина, с густыми усами, сильно осветленными, похожими на желтую щеточку над верхней губой, со светлыми волосами, у корней абсолютно черными. Странно, неужели ее действительно зовут Люся?
– Что ты хочешь? – довольно приветливо спросила она.
– Перекись водорода, – кратко ответила я и для верности тоже показала ей разодранную руку.
«Люся» покачала головой.
– А деньги у тебя есть?
– Сколько стоит перекись?
– Одиннадцать рублей. Тебе – десять, ладно уж.
Я достала из кармана мелочь, сдачу от булочек, и протянула в окошко «Люсе».
«Люся», все так же охая и приговаривая что-то – может быть, она и не ругалась, это мне так показалось, потому что она говорила низким голосом и не по-русски, – ушла и вернулась с пузырьком перекиси.
– Вот, возьми, – она протянула мне пузырек и конфету.
Я взяла конфету, хотя совершенно не хотела сейчас конфет, отказываться было неудобно. «Люся» посмотрела на меня, поохала, поцокала языком и закрыла окошко.
– Спасибо! – запоздало, как обычно, крикнула я в закрытое окошко.
Я пролила рану перекисью, раз, два, пока не перестало пениться. И тогда огляделась. Народу на улице осталось совсем мало. Надо бы поторопиться. Я очень надеялась, что правильно поняла рассказы Серафимы, и она действительно живет в высокой башне на краю города, единственной и видной со всех сторон, пройти ее было невозможно. Сейчас в темноте она светилась вдалеке, как маяк. И я пошла побыстрее, натянув как можно ниже шапку и куртку. Начал накрапывать дождь и как-то резко похолодало.
Наверно, здорово жить в таком доме – выше всех. А еще лучше жить в своем доме с садом. Мама всегда мечтала об этом – чтобы у нас был дом, сад, яблони и вишни в саду. Когда-то в детстве у нее была такая дача, и она очень часто рассказывала мне о том, как она маленькой играла в саду, как лазала в конце лета за вишней, сколько всего интересного и удивительного было в этом саду. Но дача куда-то подевалась, я не помню. Может быть, мама и говорила мне, но я была слишком мала. Я вообще многого не помню, а теперь уже ни у кого не спросишь.
Больше всего я жалею, что у меня всего одна мамина фотография и нет фотографий других родственников. Ведь есть же у нас еще кто-то, в Москве или в каком-то другом городе. Я бы хотела знать – кто они, чем занимаются и, главное, – какие они. Я бы не стала проситься к ним жить. Тем более что я уже выросла и скоро буду жить одна, в общежитии. Вот уж тогда точно с Веселухиным придется что-то решать… Ведь он тоже выпускается в следующем году. Если он придет ко мне, я ему открою? Не знаю. Как обычно, от таких мыслей мне стало волнительно, приятно и неприятно одновременно. Не знаю, как так может быть.
Почему я в такой неподходящий момент думала о Веселухине? Может быть, потому, что мне было страшно идти одной, особенно после того, что произошло у аптеки. У меня оставалось двести сорок рублей. И за эти деньги меня побили. Конечно, это не такие маленькие деньги, можно купить поесть или бутылку водки – я думаю, те малолетние отморозки так и сделали. Но ничего нормального на эти деньги не купишь – ни ботинок, ни телефона. Да, телефон бы мне сейчас не помешал. Я бы позвонила Серафиме, спросила, какой у нее номер квартиры…
Я подошла к дому – он оказался за забором, но ворота были открыты, как раз въезжала какая-то машина. Водитель мельком посмотрел на меня, когда я пробежала во двор, но говорить ничего не стал. А вдруг это как раз и есть муж Серафимы? Похож на военного…
Подъезд был заперт. В хорошо освещенном парадном виднелась стойка, за ней сидела женщина. Вот кто наверняка знает, где живет Серафима. Я обернулась – тот мужчина, похожий на Серафиминого мужа, уже должен был припарковаться. Зайду с ним. Но машина на моих глазах заехала под дом. Подземный гараж! Я такой видела только в кино. Ничего себе! Хороший дом. Но свой дом с садом все равно лучше.
Я прочитала инструкцию на плато с кнопками и набрала три цифры.
