Марк Дюген - Счастлив как бог во Франции

Мы надолго замолчали. Мне казалось, что кровь постепенно леденеет в моих жилах, и я чувствовал себя капитаном шхуны, скованной льдами в полярном море, и она вот-вот должна была погибнуть, раздавленная, как орех. Я слышал хриплое дыхание моих сокамерников, оцепеневших от боли, словно окровавленные мумии. Потом мой собеседник продолжал:

— Единственная возможность не сдаться и не заговорить — приобрести способность отключаться как можно чаще. Им в конце концов надоедает приводить в чувство типа, который то и дело теряет сознание, и они отправляют его обратно в камеру. Но если ты будешь использовать этот прием, не применяй его слишком рано, потому что стоит им понять, что ты симулируешь, они будут особенно энергично стараться привести тебя в чувство, пока ты по-настоящему не откинешь копыта.

Я инстинктивно чувствовал, что это наш человек, что его поместили в камеру не для того, чтобы провоцировать на откровения или вытягивать признания в принадлежности к Сопротивлению.

Я схватил его за руку.

— Могу я попросить тебя об одном одолжении?

Он внимательно посмотрел на меня и улыбнулся:

— Конечно, если только это будет в моих силах.

— Я хочу, чтобы ты помог мне умереть.

Моя просьба не удивила его.

— Если ты помогаешь кому-нибудь умереть, то здесь это считается более страшным преступлением, чем если ты помогаешь убежать. Потому что беглеца всегда можно поймать еще раз, чего не скажешь о мертвеце. Но есть услуги, от оказания которых не отказываются. И как ты собираешься умереть, если у тебя отобрали ремень и шнурки от ботинок?

— Можно использовать мои брюки. Повесить меня на штанине.

— И куда тебя можно будет подвесить?

Я огляделся. Потолок был совершенно ровным. Нельзя было подвесить даже окорок, не то что человека.

— Поэтому я и прошу, чтобы ты помог мне. Я сделаю петлю из штанины, и ты будешь затягивать ее, пока я не задохнусь.

Он снова улыбнулся.

— Таким образом, ты умрешь в подштанниках. Но подумай о будущем. Неужели ты хочешь, чтобы тебя вспоминали как типа, который умер в нижнем белье с затянутыми вокруг шеи брюками? Нет, старина, умирать нужно достойно.

Я почувствовал, что смешон, и замолчал. У меня появилась уверенность, что я шаг за шагом повторяю путь, пройденный Милой. Но мужество покинуло меня. Перспектива испытать мучения и сдаться казалась мне невыносимой. Но я не находил в себе сил умереть с достоинством. И вообще, при чем тут достоинство или мужество, если ты должен умереть? Какое значение имеют для мертвеца воспоминания о нем, оставшиеся у живых? Но ведь они все же позволяют ему хотя бы немного прожить в их памяти.

Дверь в камеру распахнулась. Охранник с глазами теленка, верный сторонник нацистских теорий, которые он даже не способен был понять, шагнул в сторону и пропустил в камеру высокого мужчину со смуглым лицом. На нем был темный костюм в полоску, какой раньше можно было увидеть на директоре банка. Француз. Он окинул заключенных взглядом, каким заведующий больницей смотрит на своих пациентов. Но здесь не было капельниц и листков с температурными кривыми, хотя все находящиеся в камере и нуждались в медицинской помощи. Он выглядел довольным, как человек, добившийся желаемого. Конечно, ведь хотя перед ним были почти мертвецы, их еще можно было заставить страдать и из них можно было извлечь пыткой несколько полезных для него слов, прежде чем добить их окончательно.

Он подошел к моему собеседнику, все еще стоявшему возле стены.

— Сегодня утром нам помешали закончить разговор с вами. Меня срочно вызвал комендант. Но мы продолжим нашу беседу. Завтра утром. Я не хотел бы откладывать на завтра нашу встречу, но сегодня воскресенье, и мои люди имеют право на отдых. Я тоже собираюсь пообедать вечером в ресторане. А вы можете использовать оставшееся время, чтобы поделиться своим опытом с нашим юным другом.

Он повернулся ко мне.

— Вы сможете присутствовать на допросе вашего товарища, а потом, если это не поможет вам поумнеть, вас отведут в женское отделение, где вы будете наблюдать за допросом вашей подружки. Как там ее зовут? Ах, да, Агата. Поскольку я достаточно хорошо информирован и знаю, что ей особенно нечем поделиться с нами, потому что она фактически ничего не знает, то я предвижу, что спектакль несколько затянется. Впрочем, в данном случае решать вам. В деятельности террористов, господин Галмье, случается и такое, когда тебе приходится нести ответственность за других. И отвечать приходится на все сто процентов. Итак, завтра утром мы начнем работу с присутствующим здесь вашим приятелем. Я хочу подчеркнуть, господин Галмье, что пока вы будете наблюдать за его допросом, в женском отделении начнется допрос Агаты. Я хотел бы избежать недоразумений. Если у вас появится желание заговорить, вы можете в любой момент позвать охранника. Обещаю вам, что буду завтра на месте до полудня.

Он подождал немного, чтобы насладиться произведенным эффектом.

— Запланированная мной процедура несколько отличается от того, что было предусмотрено гестапо. Должен сказать вам, я очень доволен, что мне удалось убедить их, чтобы вас освободили. Если вы заговорите, убивать вас не имеет смысла. Нельзя ставить во главу угла слепую месть. Нужно быть тоньше, а эта черта отнюдь не является характерной особенностью немецкой нации.

Он улыбнулся своему дерзкому замечанию и добавил:

— Но, разумеется, у них есть множество других достоинств.

Оглядев еще раз камеру, он поморщился.

— Не могу поздравить вас с благоуханием в ваших апартаментах. Не удивительно, что немцы считают нас, французов, грязными свиньями.

Дверь с лязгом захлопнулась за нашим посетителем. Какое-то время мы молчали, прислушиваясь к бульканью падающих с потолка капель и переваривая все, что сказал нам полицейский о завтрашней программе. Мой собеседник шагнул ко мне и пожал мне руку.

— Меня зовут Антуан Вайан. В действительности я совсем не такой уж мужественный. А тебя?

— Пьер Галмье.

— Похоже, ты важная пташка.

Я ничего не ответил, и он продолжал:

— И ты веришь, что он не врал, когда обещал отпустить тебя, если ты заговоришь?

Я пожал плечами.

— Мне кажется, он сказал то, что думал.

— С чего ты взял? Я ему не верю.

— Я думаю, что они не будут пытать тебя. Ну, может быть, немного, для проформы. Потому что они уверены, что если отпустят тебя, ты приведешь их к нужному им человеку. И они очень торопятся. Не похоже, что ты сможешь выдержать пытки. И они не хотят идти на риск потерять тебя. Я уверен, что они хорошо информированы и понимают, что ты не так уж много знаешь, потому что твоя сеть построена очень разумно. Но если тебя отпустить и проследить, куда ты пойдешь, то они смогут обнаружить немало интересного для них.

— Откуда ты все это можешь знать?

Он заговорил шепотом, так, чтобы его слышал только я.

— Потому что они приостановили мой допрос, предложив сделку: я должен разговорить тебя сегодня ночью, чтобы уже завтра утром они имели на руках как можно больше сведений. Я согласился. Чтобы выиграть время, годится любой предлог. Но если рассказать им будет нечего, мне придется очень плохо. Окажи мне услугу: придумай такую историю, которая будет максимально близка к истине, но чтобы из нее они не смогли извлечь ничего важного. Тогда я смогу выиграть еще пару-другую дней. Нам только и остается, что тянуть время в надежде на появление союзников, которые уже совсем близко. А у тебя есть целая ночь, чтобы придумать что-нибудь правдоподобное.

— Я могу сразу сказать тебе вот что: через пять дней меня будут ждать в лесу возле Шаранте. Оттуда меня должны отвести на тайную посадочную площадку, куда за мной прилетит самолет из Англии. Я не знаю того, кто ждет меня, но он должен узнать меня.

— Прекрасно, я передам это им, а ты, в свою очередь, повторишь им свой рассказ, постаравшись придумать побольше подробностей. Не думаю, что это спасет мне жизнь, но если повезет, то меня расстреляют завтра вечером без лишних пыток. А теперь, если хочешь, мы можем сыграть в карты. Они их почему-то мне оставили.

И мы играли до утра в свете тусклой лампочки, горевшей в коридоре, под непрерывные стоны сокамерников. Мы больше ни о чем не говорили, чтобы не нарваться на новые неприятности. Я снова поверил в себя, хотя меня поддерживала скорее слепая надежда на удачу, чем уверенность в своих силах.

24

Наступление утра мы определили не по заре, а по возобновившейся снаружи суматохе. Вскоре они пришли за мной и Антуаном. Нас провели ледяным лабиринтом подвальных коридоров. Я попытался увидеть хотя бы отблески этого летнего утра, которое должно было стать для меня последним утром моего последнего лета. А мне довелось увидеть только двадцать три лета — наверное, потому, что кто-то решил за меня, что такому типу и этого будет достаточно.