Мартина Хааг - Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)

— В цирке… э-э… в цирке… «Рейне»! (Боже, что я несу?!)

— Ах, в цирке Рейне! Надо же, какое совпадение!

Рейне радостно смотрит на меня, и я представляю свою маму, сидящую перед телевизором.

— Да уж. Э-э… Мы довольно мало выступали в Швеции. В основном в… Литве. На гастролях. Для детей. Это школьный цирк.

— Очень интересно, — говорит Ульрика.

И вдруг все заканчивается, и кто-то подходит ко мне и снимает с меня микрофон.

— Алло, Белла слушает.

— Здравствуйте, это Вероника. Из цирка «Циркач».

— Ну наконец-то! Слава Богу, что вы позвонили! Вам удалось найти тренера?

— Знаете, это оказалось не так-то просто. Пришлось обзвонить кучу людей, пока я не нашла одного парня из цирка «Берусек Султан» в Чехии, который с ним работал, и он мне дал нужный номер. Оказывается, он уже в Швеции!

— Ох, спасибо вам огромное, вы мне так помогли!

— Послушайте, все говорят одно и то же. Научиться этим трюкам в вашем возрасте без предварительной подготовки просто невозможно, но если и есть во всей Европе педагог, который смог бы вам помочь, так это он.

— Вот здорово! А он дорого берет?

— Думаю, да. Так, секундочку, сейчас только номер найду… Есть! Вы записываете?

— Конечно.

— Вот это везение, правда?

— Еще раз огромное вам спасибо за помощь, Вероника. Если я хоть как-то могу вам отплатить добром, только скажите. Вы спасли мне жизнь!

— Да не за что, удачи вам! Так, записывайте. Семьсот семьдесят пять — двадцать четыре — двадцать пять. Ах да, звоните подольше, он обычно долго не берет трубку. Его зовут Владек.

СТРАТЕГИЯ ВЫЖИВАНИЯ.

•Сломать ногу. Как? Спрыгнуть с кухонного стола, умудрившись приземлиться так, чтобы сломать какую-нибудь важную кость? Ой нет, я так не смогу. В репетиционном зале к потолку подвесили две голубые ленты. Теперь они висят у меня над головой, пока я расхаживаю по сцене, произнося свои реплики. Как секира, которая в любой момент может обрушиться мне на голову. При одном взгляде на них у меня перехватывает дыхание. Вы только прикиньте, там же высота четырнадцать метров!

•Уговорить Бергмана вычеркнуть эти чертовы сновидения? Их даже нет в оригинале, значит, не так уж они и важны? Можно же, наверное, решить это по-другому, при помощи какого-нибудь там театра теней или тому подобного?

•Пойти в Драматический театр и попытаться закрутиться в эти ленты, когда никто не видит. Во что бы то ни стало продолжать избегать Бустрема.

•И самое главное: решать проблему всеми возможными способами. Например, сегодня я пыталась сделать мун-кик в воздухе, прыгая с трамплина в бассейне Эриксдаль до тех пор, пока служащий не сделал мне замечание, что другие тоже хотели бы воспользоваться трамплином. А пока я ищу какой-нибудь другой выход из положения, продолжать занятия с Владеком, но совершенно переосмыслить стратегию. Нужно, чтобы он сосредоточился на чем-нибудь одном, например на сальто от стены. А когда я овладею сальто, перейти к следующему трюку.

•Убедить в этом Владека. Утроить его гонорар?

•Узнать, нет ли где-нибудь ночных тренировок?

— Ирма укусила какого-то пациента за руку. А потом отобрала у него булку и ушла к себе. После чего забралась в кровать и теперь отказывается вставать. Когда с ней пытаются говорить, она просто-напросто натягивает одеяло на голову. Сестры больше не могут ее поднять с постели. Она целыми днями лежит, уставившись в потолок. Так, теперь перестраивайся в другой ряд, — говорит мама и смотрит в окно. Вздыхает: — Ох… Она даже меня больше не узнает. Собственную дочь. Вчера приняла меня за телеграфистку.

— А старческое слабоумие передается по наследству? У нас с тобой тоже будет Альцгеймер?

— Не знаю. Мы с Рольфом собираемся пойти на информационное собрание для родных и близких в «Гулльвиване» на следующей неделе. Если хочешь, можешь пойти с нами. Если у тебя не будет репетиций.

У мамы грустный вид. Я не хочу загружать ее лишними проблемами. (Ах да, мама, ты так гордишься тем, что твоя дочь работает в Драматическом театре, а знаешь ли ты, что я соврала, чтобы получить эту работу? И теперь меня того и гляди выведут на чистую воду. Сегодня мне пришлось спрятаться под стол, услышав голос Бустрема в коридоре. Еще немного, и я выдам себя с головой. Как только появится Бергман, начнется прогон всего спектакля, и тогда Луа, Рейне, Мари и всем остальным посчастливится лицезреть, как я в отчаянии штурмую стену. Они удивленно переглянутся, ничего не понимая. В чем дело? Почему акробатка валяется на полу? И про занятие по технике речи в Седертелье, куда ты так любезно согласилась съездить со мной на машине, я тоже соврала. На самом деле я еду на занятие акробатикой с придурком в маленьких чешках, который, сколько ему ни плати, не понимает, насколько это срочно. Все, что я тебе рассказываю, — ложь, мама. Я ужасная дочь.)

— Мама, я тебя люблю, — говорю я, сворачивая с шоссе по направлению к Седертелье.

Мама улыбается и пожимает мою руку, лежащую на рычаге сцепления.

— Доченька, ты такая умница, я так тобой горжусь, — говорит она.

Сегодня я освоила новый вид кулубуков — кувырок назад. После получасовой ругани с Владеком он согласился еще немного ускорить обучение, разрешив мне сделать кулубук через стул. Мне никогда в жизни не успеть. Никогда.

— И чем же ты сегодня занималась, в свой выходной? — спрашивает Микке, когда мы выходим из автобуса.

Меня так и подмывает рассказать все, как есть. Что сегодня я перешла к кулубукам с тростью. Что я умудрилась докувыркаться до конца длинного серого коврика почти без головокружения, а это двенадцать кувырков, которые исполняешь один за другим, держа трость в руках над головой. Мне бы хотелось, чтобы Микке успокоил меня, погладил по головке и сказал, что путь между кувырками с тростью и благополучным падением из-под купола, будучи замотанной в ленту, короче, чем кажется. Ты все успеешь, Белла.

Но я не могу. Я не знаю, с чего начать, и, если честно, немного боюсь его реакции. Лучше я потом ему расскажу. Когда все как-нибудь решится. И, надеюсь, тогда мы сможем от души над этим посмеяться. Возможно, даже мы с Ингмаром Бергманом будем сидеть в кафе, и я скажу: а знаешь, Ингмар, три года назад, еще до того, как меня взяли в труппу, когда я только начала работать в Драмтеатре на нашем с тобой первом спектакле (подумать только, сколько постановок мы с тех пор сделали!) — знаешь, я ведь вовсе не была акробаткой. Представляешь? Ха-ха-ха, смеемся мы, вот потеха! Но сейчас я не могу никому об этом рассказать, даже Микке. Так что я просто говорю, что целый день помогала Кайсе с Вильготом.

— Какая же ты хорошая, Белла! У нее премьера на носу, а она помогает друзьям!

— Да подумаешь… немного на руках подержала…

— Ты добрая, хорошая и смешная.

Он останавливается и берет меня за плечи.

— И к тому же такая красивая!

— Да уж, прямо как Сиверт Эхольм[45]… Ты хоть помнишь, как я вообще выгляжу? Со своими волосами?

— У меня раньше никогда не было седых женщин. Ты очень красивая, Сиверт.

Он целует меня, и пара подростков, проходящих мимо, кричат:

— О, да это же тот чувак из телесериала! Ого! Этот, как его, Микке! Микке, ты чё, влюбился?

Он смеется, выпускает меня из своих объятий и машет рукой парням. Я до сих пор так и не привыкла к тому, что его узнают на улице. В основном подходят девочки-подростки, но иногда случаются и женщины в возрасте. Он вообще пользуется большой популярностью у дам преклонных лет. Мама несколько дней была сама не своя, когда мы согласились прийти к ним на ужин.

Не успеваю я поднести палец к звонку, как мама открывает дверь нараспашку.

— Добро пожаловать! Давайте я повешу, — говорит она, вешая куртку Микке на вешалку.

Рольф выглядывает из кухни в запотевших очках.

— Очень приятно. Проходите, проходите, — говорит он, моргая за запотевшими стеклами.

Мама берет Микке под руку со словами:

— Пойдемте, Микаэль, я покажу вам дом. Хотите посмотреть коллекцию троллей, которую собрала Белла?

Когда Рольф приносит горячее, настроение мое улучшается. Вообще-то все не так уж плохо. Микке рассказывает, как однажды играл грабителя банка в одном немецком фильме и в тот момент, когда он стоял на улице в ожидании команды режиссера, какой-то прохожий, приняв его за настоящего бандита, набросился на него и скрутил, а пока Микке пытался объясниться на своем ломаном немецком, члены съемочной группы так хохотали, что никто даже с места сдвинуться не мог, чтобы ему помочь. Микке все говорит и говорит, он даже умудряется втянуть Рольфа в разговор, и мама просто умирает от восторга. Я только-только начинаю расслабляться, мы сидим на диване с бокалами сангрии, как вдруг мама говорит Микке, что хочет кое-что ему показать. Она удаляется в спальню и возвращается с альбомом с газетными вырезками обо мне.