Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя
Брат и сестра, оба с букетами цветов, направились вдоль платформы. Перед ними расступались, давая им дорогу, и Морфо, радостная, сияющая, ловила восхищенные взгляды. Она снова подумала, что, будь Маркелос ее другом, они составили бы самую идеальную в мире пару — по крайней мере внешне. Разумеется, прожить с Маркелосом она не смогла бы ни минуты, при первом же случае он пустил бы в ход свои кулаки. Но с виду они очень подходили друг другу: он — высокий, сильный и она — тоненькая, гибкая, виноградная лоза, которая могла бы обвиться вокруг него... Так думала Морфо, и Маркелос, внимание которого было поглощено прибывающим поездом, почувствовал, что сестра слишком уж прижимается к нему без всякой на то причины — никто их не толкал, не теснил, а один раз Морфо так прильнула к его руке, что ему захотелось оттолкнуть ее и сказать: «Да хватит тебе в конце-то концов... Костюм сомнешь... И чего ты прилипла ко мне с самого утра? Кто тебя сюда звал?..»
«Чуф-чуф-чуф...» — пропыхтел паровоз и остановился совсем рядом.
Маркелос первый увидел Анету.
— Мы здесь! Здесь! — И Морфо услышала в его голосе волнение. — Вон она!.. Пойдем скорее...
Волнение брата поразило Морфо. Она полагала, что в отношениях с Анетой, да и с любой другой женщиной, Маркелос всего лишь сильное животное. Что в этой любовной связи присутствует чувство, что есть такая женщина, которая способна внушить Маркелосу нечто большее, чем желание, и его голос может дрогнуть — этого Морфо не ожидала.
Улыбающаяся Анета стояла у окна и махала им рукой.
Морфо подняла букет и бросилась вперед, чтобы войти в вагон. Она уже собиралась вскочить на подножку, но из дверей вагона вывалилась галдящая компания юношей с чемоданами, цветами и свертками. Продвигаясь вперед, они оглядывались назад, в глубь вагона, и казалось, что это легион телохранителей и личных секретарей, открывающих дорогу своему высокопоставленному шефу. Никто из них не обратил внимания на Морфо, никто не посторонился, и тогда посторонилась сама Морфо. Она отошла и стала ждать.
Юноши поставили на землю чемоданы, и вокруг багажа стала расти густая шумная толпа. Молодые люди были туристами из Франции. «Мадемуазель Жаннет, мадемуазель Жаннет!» — различала Морфо в этом многоголосом гаме и, к великому своему удивлению, увидела в дверях вагона не какую-то важную персону, а Анету.
— Сюда, мадемуазель! — кричали снизу и протягивали руки, чтобы помочь ей спуститься.
Совсем юная в этом юношеском обществе, обворожительная и непринужденная, она протянула им руки. «Ха-ха-ха!» — раздался ее серебристый смешок, и Анета спрыгнула на землю. «Какая она прелесть!» — подумала Морфо и оглянулась на Маркелоса. Но Маркелоса рядом не было, и Морфо забеспокоилась. Она приподнялась на цыпочки, осмотрелась по сторонам и увидела брата где-то позади, за стеной разгоряченных лиц; он показался ей внезапно сникшим, малоприметным и незначительным. «Да чего же он, дурак, ждет?.. Если так пойдет и дальше...» В том, что в Афинах Анета уйдет от Маркелоса, Морфо не сомневалась. И это мало ее трогало. Однако сейчас, на вокзале, она почувствовала себя задетой за живое. «Чего он там стоит? Чего ждет?» — возмущенно думала она. Беспомощность брата словно подстегнула ее, и, высоко подняв руки, Морфо помахала букетом, несколько раз прокричала «ау-ау!» и наконец заключила Анету в объятия.
Юным спутникам Анеты пришлось отступить.
— Маркелос! Маркелос! — позвала Морфо и взволнованно зашептала на ухо Анете: — Он тебя ждал... Ох, как он тебя ждал! Он тебя любит... Он с ума по тебе сходит...
Анета выслушала это с улыбкой.
— Как доехала? Хорошо? — спросила Морфо, целуя Анету.
— Замечательно! — откликнулась Анета радостно и возбужденно, будто совершила первое в своей Жизни путешествие. — Эти ребята едут из Олимпии. Компания была чудесная...
Между тем молодые люди выстраивали вокруг Анеты чемоданы, саквояжи, свертки.
— Votre valise, mademoiselle Jeannette...[14]
И все называли ее «мадемуазель».
Багаж вырос в колоссальную груду.
— Мы донесем до машины... — предложил кто-то из юношей.
— Нет, не надо, спасибо, большое спасибо, — отказала Морфо. — Маркелос!..
Наконец инициативу проявил Маркелос. Он уже договорился с носильщиками, и они начали перетаскивать вещи.
— Не беспокойтесь, господин депутат! — сказал кто-то из носильщиков. — Мы отправим багаж отдельно, и он прибудет даже раньше вас...
Слово «депутат» сыграло свою роль. Поблагодарив Анету за огромное удовольствие, которое она доставила им, разделив их общество, молодые люди стали прощаться. Один из них задержался возле Анеты.
— Au revoir, m-lle Jeannette, Athènes seront pour vous trop petites, je vous quitte dans I'espoir de vous revoir encore[15], — сказал он, откланиваясь. Оказывается, он знал Маркелоса, но Маркелос его не помнил.
— Мацангос! — представился юноша.
Не то сын, не то племянник крупного табачного промышленника, известная фамилия, и юноша очень приятный, сверстник Морфо, но на Морфо он не обратил ни малейшего внимания, его взгляд был прикован к Анете, а Маркелосу не пришло в голову представить свою сестру.
— Если желаете, господин Калиманис, моя машина... — предложил Мацангос.
Маркелос поблагодарил и сказал, что их уже ждет автомобиль.
Наконец все разошлись, и они втроем через толпу любопытных, со всех сторон пронизываемые взглядами, направились к выходу. Маркелос шагал, как всегда, импозантный, но немного растерянный и молчаливый. «Бедняга, — думала Морфо. — Знал бы ты, как тебе достанется здесь, в Афинах... Наверно, и не догадываешься, какую услугу оказала тебе сегодня я... Если бы не я, не видать бы тебе Анеты... Сидела бы она сейчас в автомобиле Мацангоса». И, продолжая играть роль задушевной подруги, Морфо стала расспрашивать Анету о дороге. Обе они больше смеялись, чем говорили, смеялись так весело, непосредственно, словно и не чувствовали, что привлекают к себе внимание. Для Морфо, которая играла в кино, это было сущим пустяком, но и Анета, видимо, не ощущала ни малейшего стеснения. «Не фальшивит, ни капельки не фальшивит, — заметила Морфо. — Да, все у нее есть, не на что пожаловаться. Красавица, молоденькая и долго еще будет казаться молоденькой. Вкус, шарм, манеры: завтра никто и не догадается, что она всего второй день в Афинах. Конечно, если она останется с Маркелосом, она во многом ему поможет, но вот останется ли? Вряд ли...»
«Вряд ли... Пожалуй, наверняка нет, — вернулась к этой мысли Морфо, когда, садясь в автомобиль, поймала взгляд Анеты, отыскавшей среди запрудивших площадь машин зеленую машину Мацангоса, который приветствовал ее, помахивая рукой. — Ничего удивительного, — подумала Морфо, — если они уже договорились, где и когда встретятся...»
Машины, загораживавшие им путь, отъехали, и автомобиль Маркелоса уже тронулся с места, как вдруг с криком, размахивая руками, вдогонку им бросился один из туристов-французов.
— Mademoiselle Jeannette! Mademoiselle Jeannette!
Это был невысокий белокурый юноша в очках и шортах.
— Mais vous avez oubié ceci! — крикнул он, торжествующе поднимая над головой одну из бесчисленных сумок Анеты. — C'est à vous, çа?[16]
Тонкие белые пальцы Анеты сплелись в шутливом отчаянии.
— Mais oui, Mon dieu, bien sûr, c'est à moi... Vous remercie beaucoup, monsieur...[17]
«Какая милочка!» — подумала Морфо, вслушиваясь в музыку ее французской речи.
Машина снова тронулась.
Из-за железных решетчатых ворот вокзала с ними еще раз попрощалась группа французов. Они махали руками, рюкзаками, фотоаппаратами, многоцветными фуражками; их юные лица сияли улыбками — и долго еще чуткое воображение Морфо перебирало все эти живые подробности, все эти веселые и милые картинки, которые прошли перед ее глазами с того момента, когда в дверях вагона показалась Анета. Их машина уже поднималась к Омонии.
— А почему они звали тебя Жаннет? — вдруг вспомнила Морфо.
— Так это же мое имя! — улыбнулась Анета. Морфо взяла в свои руки белые, как лепестки лилии, пальцы Анеты.
— Нет, моя милая, тебя зовут Анета.
— Да, но это по-гречески, а по-французски Жаннет.
— Нет, — засмеялась Морфо, внимание которой было поглощено теперь другим — необычайно тонкой кожей рук Анеты. «Чем она, интересно, их мажет? Какая нежная кожа!» — Нет, родная моя! Если по-французски твое имя Жаннет, значит, от «Жан» и, стало быть, по-гречески будет Иоанна.
— Да, Иоанна! — согласилась Анета, будто только сейчас об этом вспомнила. — Так было бы правильнее. Но мама не любит это имя, она не хотела, чтобы меня звали по-гречески Иоанна. А разве это имеет значение?
— Конечно, нет, — сказала Морфо, поглаживая в ритм своих слов бархатно-нежные руки Анеты. — Все равно... Это почти одно и то же...
* * *Вечером, когда они остались вдвоем, Маркелос как бы между прочим сказал:
