Владимир Колковский - В движении вечном

А сколько надежд уже было!

Сколько поднялось их, братцы… Ведь начало такое, что и в чудных снах не приснится. Не провали лишь теперь, на троячок зацепись, и абзац, и лафа, и готово… Финиш, триумф, пальцы вверх и качайте студента!

И так мне уж стало… как вдруг — гениальная идея!

Поднимаю руку.

— Что у вас?

— Парта… краска липнется.

(А у них и правда ремонт был недавно).

— Та-ак…

— Газетку можно подстелить?

— Стелите… пожалуйста.

Расстелил я быстренько «Правду», гляжу по верхам… Мама моя, передовица как раз по теме!

И тут, братцы мои, как сошло на меня сразу! Такое, такое писание выдал! Не поверил, сто пудов не поверил бы точно сейчас, что сам и писал… И слова главное! Слова, слова нужные всегда под рукой, ошибок ведь так не насадишь… А закончил я…

И тут у Витьки всегда была пауза, была торжествующая усмешка. Но теперь он улыбался так, как мог улыбаться лишь один он со своей неподражаемой лукавой хитринкой. Улыбался точь-в-точь так, как улыбался совсем недавно, рассказывая Игнату о своих самых выдающихся школьных «импровизациях».

— А закончил я, братцы, так: «Спасибо партии и Леониду Ильичу Брежневу за наше счастливое детство!»

И почему-то казалось, что самая важная решающая идея снизошла к нему именно в самом конце.

— Назавтра бегу в приемную, гляжу списки… Четыре балла!

Главным начальством в ДК была девушка высокая, рыжеволосая пышно, с большими синими глазами. Она была круглолица, румяна, и уже по-женски «в теле», хоть ей было тогда лишь немногим за двадцать. Всегда казалось, будто она чем-то недовольна, а ее верхняя пухленькая губка имела какой-то оригинальный заносчивый выгиб наподобие того, когда хочется сказать «фе!» — или что-нибудь вроде этого.

Сразу же по приезду в поселок она с энтузиазмом молодого специалиста попыталась организовать здесь театральный кружок, по-хожий на тот, что был в ее родном институте, и который в мечтах ее радужных превращался вскоре в знаменитый народный театр. Вывесила даже написанную от руки «шариком» пригласительную афишку на специально предназначенной для этого поселковой доске объявлений; доска эта почему-то представляла собой небольшую бочку, крашеную в синий цвет, воздетую на короткий толстый шест и вкопанную на Пьяном углу.

— Хорош те, Микола, чернило жрать, рви в артисты! — на целую неделю хватило смеха и шуток у развеселой постоянки Пьяного.

— Артистов тут и без меня велька… Вон Петро один чего стоит, вчера целую ночь перед женкой концерты откалывал.

— Зато там тебе и медаль скоро дадуть. На пинжак пришпилишь, головный артист середь нас тогда будешь!

Это еще совсем недавно театральная идея наверняка бы нашла в поселковом ДК свое славное продолжение, но спустя лишь десяток лет после начала в советской стране уже не раз упомянутой урбанизации… На целую неделю хватило шуток и смеха у развеселых постояльцев Пьяного, пожалуй, единственно имевшихся на тот момент в наличии претендентов на артистический кастинг… А потом объявление куда-то исчезло внезапно, оставив после себя на память только несколько крепежных металлических кнопок и обрывные лоскутки бумаги возле них.

Были наверняка у молодой выпускницы еще какие-то порывы традиционного первоначального энтузиазма, какие-то попытки хоть что-нибудь здесь организовать, но Игнат о них уже не знал. Когда же энтузиазм этот первоначальный изрядно притух, то осталось вместо него лишь единственное желание: вырваться! Вырваться да поскорее из этой «глуши».

На это было необходимо разрешение районного начальства, но:

— Мы вас с таким трудом в министерстве выбили, и что ж теперь? Отпусти?… Не-ет, дорогая Лариса Ивановна, будем отрабатывать! Три годика ровненько… как и положено.

И вот теперь она отрабатывала в поселке последний год, то есть добросовестно отворяла и затворяла в нужно время скрипучие двери своего старенького ДК. В случае чего доверяла охотно ключ подружкам, поэтому танцы летом неизменно заканчивались только под утро, и молодежь была ею очень довольна.

Прозвали ее в поселке «Лариса-Горлопан» за оригинальную привычку звучно перекликаться со знакомыми через улицу:

— Анька, ты на пляж? — кричала она приятельнице.

— Ага.

— Очки взяла?

— Какие?

— Синие!

— Взяла.

— Тогда жди, я скоренько!

Кавалера своего у нее здесь не было, видно, очень уж солидно, неприступно выглядела она на свой возраст. Молодые семейные мужчины, вырвавшись в одиночку на часок в клуб, словно по команде оборачивали тот час масляно жирные взгляды ей вслед, неотрывно и молча провожали таким вот образом через весь зал. Но она лишь плавно и строго, неторопливо шествовала в свой кабинет; там обычно и проводила весь вечер в компании, то и дело забегающих пообщаться, многочисленных приятельниц.

Как и Антон, сама она никогда не танцевала, но вот чтобы свести их в пару… Такой даже и мысли не могло ни у кого возникнуть, слишком уж большая нестыковка была и в росте, и в комплекции.

И только на последнем прощальном вечере…

Танцевальный вечер этот состоялся в последнее воскресенье августа и стал самым людным и самым торжественным из всех вечеров. Именно тогда на эстраду вдруг вышла она… Она, высокая, статная, пышноволосая! — словно сама королева ДК. Объявляла теперь каждый танец, пела с легендарным теперь ансамблем… и как она пела!

А еще она читала стихи. Одно из стихотворений этих под названием «Бирюзовое лето» навсегда запомнилось Игнату и… а ты… ты не забыла, помнишь?… как из другой галактики, привет тебе.

Витька весь вечер снова улыбался, улыбался так, как теперь он улыбался всегда… И снова рассказывал, рассказывал… И только, когда объявили последний прощальный танец, его улыбка снова на мгновение стала как некогда грустной… Но не устало, счастливо.

— Эх, лето-лето… лето-лето, ребятки, мне в этот год! — еле слышно шептал и шептал рядом он.

Витька…

Куда и как передать привет тебе?

Нет уже Витьки… такого, каким он был. Но он навсегда останется, хоть и другой чуть, наверное. Среди бирюзового лета… он и его гениальная идея.

  Прощай! Среди снегов, среди зимы —  Никто нам лета не вернет…, —

навсегда вливал в сердца Антон свою последнюю, прощальную.

  Ты помнишь, плыли в вышине,  И вдруг погасли две звезды…  Но лишь теперь понятно мне  Что это были…

Он не успел закончить, как его подхватило множество рук. Качали, до потолка подбрасывали вместе с неразлучной гитарой, кричали громко в такт, а потом просили, просили… Просили снова приехать следующим летом.

Раскрасневшийся, в джинсовке нараспашку, необычайно усмешливый стоял Антон на эстраде, дыша часто в микрофонную тросточку, и обещал, обещал…

Но широкая магистральная бетонка ушла вскоре далеко за поселок. Не стало больше студентов-практикантов. Никогда больше не приехал и Антон.

Его ансамбль остался, остался его репертуар, его любимые песни. Осталась, наверное, на какое-то время и некая особая частичка его души, и следующим летом танцевальные вечера еще иногда напоминали те самые знаменитые, антоновские… Но уже через год:

— Как там вчера на танцах? — бывало, спросит Игнат.

И снова в ответ лишь короткое:

— Глухо.

Необычайно жаркое лето закончилось в тот год как-то сразу. Казалось, еще вчера пылкое августовское солнце поливало обильно пожухлые принеманские луговые дали, как вдруг налетела стылая осень с сиверным ветром, с тоскливою россыпью серых промозглых дождей.

Прощай, бирюзовое лето… Прощай беззаботное детство.

Наступил десятый, выпускной.

Книга третья На повороте

Глава первая Отличник

… Класс не дышит, не шелохнется. Единым существом тридцатиглавым застыл он в мертвой и словно дрожащей упруго тиши.

— Так, может… сам кто? Есть у нас сегодня смелые?

Географица Нина Степановна только-только зачитала первый вопрос по домашнему заданию. Затем пытливым взглядом внимательно окинула льняные, русые и чернявые головы, приникшие низко к раскрытым учебникам.

— Ясно, смелых нет… Что ж, буду вызывать.

Синяя чернильная авторучка в ее немолодых уже, крупных, красноватых с мороза пальцах снова вдумчиво двинулась сверху вниз в свое привычное путешествие по пустой журнальной клети… Словно дрожит упруго звенящая мертвая тишь.

— Дз-з-з… дз-з-з, — вдруг и впрямь едва слышно рядышком.

«Муха?» — невольно и тот час мелькает догадка.