Владимир Колковский - В движении вечном

Что так упруго ворочается в таинственной водяной толще?

Щука, судак, жерег?

Или же сам полновластный хозяин здешних вод, неповоротливая колода-сом? — двухпудовых головастых сомов тогда не раз вылавливали в Немане.

А может, как раз, и случай обратный? — мелочь колючая, окунек-недокормышек?.. И такое бывало, не раз полосатый задира, которого и на червячка крохотного выудить запросто, тянул поплавок огромный вместе с грузилом свинцовым прямо как барракуда настоящая.

И когда, когда, наконец, хищница-рыбина заглотнет наживку?

Через минуту?… две?.. пять?

А ведь так задорит не удержаться, подсечь разом, рвануть, выбросить одним махом на берег! — и тоже дать «маху», вырвать пустой уныло крючок из промелькнувшей мгновенно, зубасто ощеренной пасти.

Только у Витьки щука почти никогда не срывалась. Может, ему просто фартило, но сам он объяснял это именно тем, что изобрел свой собственный «фирменный» способ подсечки. И в доказательство неоспоримое демонстрировал частенько огромный стальной крючок, ко-торый почему-то неизменно оказывался в самой середине узкорылой щучьей губы, а не сбоку, как обычно.

Неподвижно, терпеливо застыл Витька… напрягшись, вздрагивая мелко, дразнит тоненький кончик его удилища… расплывчатым белесым зайчиком манит, мелко дрожит в глубине поплавок.

Наконец, струнчатая леска снова решительно, но на сей раз куда более плавно заскользила на середину реки.

— Потащила! — чуть слышно бросает Витька. — Пора.

Несколько быстрых неуловимых движений, затем он наклоняет резко удилище вниз и в сторону. Глядя неотрывно, пристально в темную толщу воды, начинает неторопливо, настойчиво подтягивать к себе непослушную рыбину. Пестрая темно-зеленая хищница отчаянно рвется, лупит пружинисто изо всех сил хвостом, выгибается жесткой вертлявой подковой, поблескивая желтоватым низом… Но Витька спокоен, расчетлив, он уверен непоколебимо в своем знаменитом «фирменном» способе.

Он никогда не бросается стремглав на добычу, не спешит поскорей снять ее с крючка. Удилище в руке, щука на крючке — так демонстративно, торжественно шествует он к своему победно блистающему на солнце, серебристому бидончику.

— Ладная штучка!

— Кэгэ на полтора потянет, — на глазок с легкой завистью в голосе взвешивает Игнат. — Начало положено.

Незаметно прошло время.

Бледное томное солнышко справно закончило ровно половинку своей привычной ежедневной работы и, словно заслужив тем самым коротенький полуденный отдых, заступило легонько за продолговатое облачко, чтобы вскоре вновь еще более старательно продолжить свое извечное круговое путешествие. Припаривало. Пышущая приторным жаром, лиловая поволока на восточной окраине неба обещала скорый грозовой ливень.

За утро Витька успел вытащить на берег еще две «ладненьких». Два полосатых щучьих хвоста бодро торчали и из алюминиевого бидончика рядом.

— Чувствую, скоро дождь лупанет! — говорил довольный донельзя удачной рыбалкой Игнат. — Скупнемся?

Секунды — и они уже в одних плавках. Витька отбежал резво метров на двадцать от берега, с разбега прямым «солдатиком» звонко плеснул с отвесного выступа.

— Эй ты, тельмеха, хорош! — слышалось вскоре уже с самой середины. — А я погнал прямиком, до поворота.

Но Игнат любил по крупице мельчайшей, всласть, в отраду погружать жарко нагретое солнцем тело в кристальную речную прохладу. Приостанавливаться как бы несмело, ощущая на ступнях щекотливые прикосновения любопытных мальков, в упоении благостном вбирая без устали лучистый божественный дар… И вдруг одним махом с головою вонзиться в студено-струистые воды.

Тут в Железном была самая глубь. Не раз лучшие пловцы пытались достать дно с тяжелым камнем, но всегда не хватало воздуха, нестерпимо покалывало в ушах. Лишь метрах в ста по течению обрывистый берег постепенно переходил в пологий, заросший вгустую пожелтевшей осокой, кустистым крапивным лозняком. Постепенно и мельчало. Теперь было очень просто достать бархатистое песчаное ровное дно.

Легким размашистым кролем парни стремительно проскочили глубь, стишили ход накатистым брассом.

— Вчера чувиха была на танцах новая! — слегка запыхавшись, рассказывал отрывисто Витька. — Делова-ая… Генка-Артист сунулся, а она: «Дяр-ревня ты, в город переодетая!» — такой облом, наржались.

— А он?

— Да что он! Вот если бы она… была одна да на всем белом свете.

Друзья помолчали.

— Про Юлю… он тебе ничего не рассказывал? — спросил вдруг Игнат.

— Не-а… а ты… ты все думаешь?

Игнат не ответил, и далее плыли уже в молчании, скользя с наслаждением в уютной речной прохладе. Но это была лишь та знакомая, привычная с малых лет каждому природному неманцу, шелковистая мягко прохлада. Недавно Игнат испытал нечто совершенно иное, почти фантастическое.

Резко выбросив руки вверх, он приподнялся до пояса над убегающей водной гладью, молниеносно скользнул вертикально на дно. Прикоснулся едва толстым пальцем ноги песка, теперь было роста полтора глубины, не более. Теперь было точь-в-точь, как тогда в первый раз, в самом начале этого незабываемого лета.

Он нырнул снова, достал легко руками дно, вьюном выкрутился на ноги в бурлящей водяной толще. Оттолкнувшись упруго от дна, торпедой выстрелил до пояса в налитое звонкими брызгами, воздушное пространство — словно взлетел невесомо на блистающий небесный купол! Взлетел — и снова обрушился, снова торпедой взлетел — и снова камнем обрушился вниз…

Земля, вода, пространство, небо!… земля, вода, пространство, небо!.. Вновь и вновь, вновь и вновь, и вдруг неуловимый миг — и полузабытье, нирвана, лишь четыре стихии и он, слитые во что-то родное, единое, вечное…

Словно в честь их, счастливых победителей оставшиеся августовские дни объявили в ДК подряд праздничными, и танцевальные вечера теперь были каждый день и до самого рассвета.

Витька не пропускал ни одного вечера, но теперь казалось, что как раз сами танцы его не очень-то и интересуют. Он даже располагался где-нибудь в уголке и спиной к залу среди таких же, как и сам торжествующих победителей и внимательных слушателей. Теперь он рассказывал и рассказывал нескончаемо, а со стороны можно было только видеть, как энергично взлетают и дергаются время от времени его руки, подчеркивая весьма выразительно кульминационность отдельных моментов.

— За спецуху я ведь не сильно мандражил, — так уверенно начинал он всегда, и как легко было ему сейчас признаться в этом! — На прикидках был приличный запас, ну и нормалюк, по самому максу сработал. На пятаки, одним словом, по высшему баллу проехало…. А на истории! — братцы мои, такая холява… Открываю билетик, а там Великая Октябрьская, ее роль во всемирной истории и т. д… Так ведь и без подготовки мог бы запросто, так вот с ходу, братишки, и мог без проблем отстреляться… Как на зубок вдыхаря отскочило, ведь с первого класса только и слышишь, и видишь в кино… А в скольких книжках об этом читаешь!

Дальше едем, второй вопрос. Сталинградская битва. Тот же! — считай, тот же случай, ребята. Снова, скажу вам, одних только книжек военных немеряно читано, а сколько фильмов военных смотрел… Сталинград!.. Начало коренного перелома в Великой Отечественной, котел-окружение, триста тысяч фрицев в плен, фельдмаршал Паулюс… Короче, на славу и здесь, на пятак, по высшему баллу железно проехал бы, да вот только уже на дополнительных вопросах немножко подвис… Но и четыре балла, ребята, мне, в принципе — то что и доктор в рецепт прописал!

Здесь на сияющее, словно отполированное гладко удачей, улыбающееся лицо рассказчика неизменно ложился гнетущий, в легких морщинках, явственный оттенок тревоги:

— Сочинение осталось. Одно сочинение, последний экзамен… какой экзамен! А я ведь, честно признаюсь, братцы, только на одну историю и налегал в июле круто. А литературу… литературу так… в общем, сейчас можно прямо сказать, одни картинки и глянул… Ай, думаю, все равно, что толку за двумя зайцами гнаться! Сказано было, коль не наелся, так разве налижешься досыта?.. Одним словом, на свободную тему была одна-единственная надежда моя… Сочиню! — сочиню ж, думаю, за целых полдня я хоть что-нибудь.

Только сижу-сижу я в аудитории… Минутки шустренько бегут одна за одной, да одна за другой, а листик письменный… листик этот самый передо мной он как был, так и есть что снежок белый… Бегут-бегут дальше минутки, мелькают до ужаса шустренько, и так вот незаметно в напрягах умственных час-второй беспросветно проходит.

«Приплыл ты, Витька, приплыл… и с концами!» — одна, одна только мысль в голове мельтешит, и голый ноль по теме… Пусто-пусто внутри, как в домино той костяшке… И за спиной голос слышу со вздохом понятным, явно мой случай: «Наверно я погиб…», — словно кто-то мысль мою ту единственную как по книжке открытой читает.