Барбара Вайн - Черный мотылек
— Да, его рейтинг пошел вверх. Надеюсь, не снизится, я имею в виду — теперь, после его смерти.
Сэм растерялся:
— Разве такое возможно?
— Иногда после смерти писателя продажи падают, а иногда растут. Это непредсказуемо.
— А была… — начал он. — Будет еще последняя книга?
— Да. Называется «Меньше значит больше». Он как раз успел вычитать гранки. — Урсула отпила глоток вина и поспешила сменить тему: — А вы чем занимаетесь? Я имею в виду — кем работаете?
— Спасибо, что не приняли меня за пенсионера, — поблагодарил Сэм.
— Мне и в голову не приходило.
— Вам ведь все равно, где я работаю, верно? Вы спрашиваете только из вежливости.
Урсула посмотрела ему прямо в лицо, чего до сих пор избегала. Заглянула в глаза — и напрасно, ее вновь охватила дрожь. Она попыталась смешком перебить настроение:
— Да бросьте. Рассказывайте.
— Что ж, я книготорговец из Блумсбери. Не антиквар, но и не просто букинист. Меня интересуют первые издания современных авторов.
Все ее чувства отразились на лице. Нет, ради бога, не все: только не отчаянное желание, чтобы он прикоснулся к ней, дотронулся до ее руки. Но когда Урсула услышала, чем занимается Сэм, ее словно окатило ледяной водой. Потом кровь снова прихлынула к щекам, обдала жаром.
«Сейчас я скажу: „Вот как“, а он начнет оправдываться, — подумала она, — потом скажу: „Ничего страшного, оставим это“, и нам просто не о чем будем говорить». Урсула вновь сменила тему, как бы нечаянно заговорив о детях, сперва о его внуках, потом добрались до ее дочерей — еще одна нелегкая тема для Урсулы, — а там и до его сына. До его умершего сына.
Но Сэма она почти не слышала, хотя сама подтолкнула его к разговору и притворялась, будто ей интересно. Рука ее лежала на столе возле бокала с вином — не нарочно, Урсула и не замечала этого, она лишь старалась скрыть смущение и нарастающий гнев, изображая сочувствие и машинально бормоча:
— Какое горе, какая утрата.
Сэм потянулся к ней, накрыл ее руку своей. Только об этом она и мечтала — десять минут назад. Теперь прикосновение оглушало, казалось отвратительным. Урсула заставила себя не отнимать руки, но вместо приятного тепла его ладони ощущала тяжесть, жар, неудобство. К счастью, Сэм подозвал официанта, и это послужило для Урсулы предлогом убрать руку.
В полдесятого она поднялась из-за стола, и Сэм, похоже, тоже вздохнул с облегчением. Но вызвался проводить ее домой. Немного поупрямившись, Урсула сдалась. Неприятно, если он напросится в гости, чтобы взглянуть на первые издания Джеральда. Но Сэм не подошел даже к двери — остановился у садовой калитки, на том самом месте, где всего два часа назад Урсула мечтала, как Сэм поцелует ее на прощание. Всего лишь мечта, но эта сцена так и стояла у нее перед глазами.
— Спокойной ночи, — попрощалась она.
Сэм порывался что-то сказать, но она так и не узнала что, — запнувшись, он всего лишь повторил вслед за ней:
— Спокойной ночи.
По женщине нельзя предугадать, легко ли ей дадутся роды. Урсула это понимала, даже когда обвиняла Джеральда в том, что он выбрал ее в жены по внешним признакам. Хотя он вполне мог это учесть, когда впервые увидел ее — с широкими бедрами, высокой грудью, молодую, невинную, неискушенную. И Джеральд оказался прав. Сара родилась всего за два часа. Сейчас бы Урсулу уже к вечеру отправили домой. Тогда ее продержали в больнице три дня.
В ту пору женщины еще не спорили о том, что мальчики лучше девочек Не одни лишь мусульмане хотели сыновей. Поскольку Урсула начала побаиваться Джеральда и всячески пыталась ему угодить, она тревожилась, что девочку он не хочет. Он будет попрекать ее, как многие мужья попрекают жен. Но Джеральд изумил ее своим восторгом — она и не подозревала, что он способен так ликовать, так радоваться.
— Меня также беспокоило, — говорила она в диктофон Сары, — что Джеральд, хотя он и мечтал о ребенке, не очень-то обрадуется младенцу. Думала, он не знает, что такое малыш в доме. Я и сама не знала, но считала, что понимаю в этом больше, чем он.
— Но ты ошибалась, — с торжеством возразила Сара. Урсула предпочла не обращать внимания на ее тон.
— Верно, — откликнулась она, — я ошибалась. (И еще как, добавила она про себя). — Джеральд обожал тебя с самого рождения. Ты стала его сокровищем. Порой он жаловался, что писателя никто не принимает всерьез, его работу считают не настоящим делом, а скорее хобби, которое можно отложить, как только понадобится сделать что-то «полезное». Писатель целый день сидит дома, вот пусть и открывает дверь, подходит к телефону, беседует с гостями. Он часто напоминал мне, что с ним этот номер не пройдет, и я думала, точно так же будет и с ребенком, то есть с тобой. Джеральд потребует, чтобы его оградили от младенческих воплей, и уж точно не станет возиться. А он позабыл все свои правила ради тебя, своего сокровища.
Сара умиленно улыбалась, и Урсула постаралась выжать из себя улыбку. Было нелегко, но она справилась.
— Он возил тебя на прогулку в коляске. Тогда отцы этого не делали, а он — с удовольствием. Менял пеленки. Кормил бы тебя грудью, если б мог. Замучил врача. В 1966 году педиатры еще ходили к малышам на дом. Стоило тебе чихнуть, и Джеральд тут же вызывал беднягу.
— Тебе очень повезло, — заметила Сара.
— Ты имеешь виду — с мужем? С этим редкостным человеком? — Урсула предпочла не высказывать своего мнения. — Моя мама считала, что это неправильно. И тетя Хелен тоже. Ею всем винили меня. Отец спрашивал, почему мы не обзаведемся няней или хотя бы прислугой. Мы вполне могли себе это позволить. Но твой отец запретил. Он сказал: все, что делают няни, сделает и он, причем с любовью, какой от няни не дождешься. Разумеется, для Хоуп мы ее пригласили, тут уж другого выхода не было. — Урсула сделала паузу. — Тебе интересно?
— Мне бы еще какой-нибудь случай из жизни. Что-нибудь более… ну, личное.
— Ничего не приходит в голову.
— Ладно, пока и этого хватит.
Сара выключила диктофон. Вот и хорошо, подумала Урсула, больше мне не продержаться. Только житейских историй не хватало. Сара сама не понимает, о чем просит. Откуда ей знать? Они все ближе подходят к опасной теме. Если не остановиться вовремя, придется лгать.
— Когда папе исполнилось двадцать пять, он сменил имя, — заговорила Сара. — Почему, не знаю. Тебе что-нибудь известно?
Урсула не верила своим ушам:
— Ты уверена?
— Он это сделал, больше я ничего не знаю. А ты никогда не подозревала?
— Насчет смены имени — конечно нет. С какой стати?
— А тебя ничего не настораживало? Почему у него не было дядей, тетей, двоюродных братьев или сестер? Ты говорила, даже на свадьбе его родственники не появились.
— Я иногда задумывалась, почему у него никого нет. Вернее, меня удивляло, что он так много и хорошо пишет о больших семьях, хотя у него нет ни братьев, ни сестер.
— Но папу ты не спрашивала?
— Нет.
— Пойдем в его кабинет?
Это «пойдем» порадовало Урсулу, как любой знак близости между ней и дочерьми. Она проводила Сару до порога кабинета. Та помедлила у дверей и обернулась, и только тут Урсула заметила, какое напряженное удочери лицо. «Я эгоистка, — упрекнула она себя, — думаю только о своих проблемах». Саре нелегко войти в его комнату, это причинит ей боль. Ни Сара, ни Хоуп не переступали этого порога со дня смерти отца.
— Отложим до другого раза?
Сара покачала головой:
— Не надо.
Урсула никогда не сомневалась в искренней любви дочерей к отцу. Девочки не притворялись, не преувеличивали — они действительно обожали Джеральда. «И я бы его обожала, относись он ко мне так же, как к ним, как к своему сокровищу». И тут внезапно и непрошено Урсула вспомнила, как двенадцатилетняя Хоуп попрекнула мать: «Почему ты не любишь папу?»
Она распахнула дверь кабинета и отступила, пропуская Сару вперед. Сегодня тумана не было, за окном сияло ясное, холодное небо, изредка пробегали облака, море волновалось, Ланди выделялся четким черным пятном. Сара тревожно оглядела комнату. Подошла к столу, помедлила, потом уселась в рабочее кресло отца. Его рукописей нигде не было. Урсула обо всем позаботилась. Отобрала черновики и разослала — в Бостон, на Бонд-стрит, коллекционеру из Кэмбрии. Сара дотронулась до зачехленной машинки, выдвинула ящик стола и снова закрыла.
— Есть еще документы? — спросила она.
— Свидетельства о рождении, о смерти, о браке? Все наверху. Принести?
— Скажи где, я сама принесу.
Тебе все равно придется вернуться в эту комнату, подумала Урсула. Лучше оставайся, привыкай. Она пошла наверх, достала папку, где хранились все документы: свидетельства о смерти родителей, ее брачное свидетельство, свидетельства о рождении — ее и девочек, теперь к ним присоединилось свидетельство о смерти Джеральда. Когда она вернулась, Сара уже стояла перед шкафом, где хранились рукописи Джеральда. Дверца шкафа была раскрыта, Сара, бледная как мел, смотрела на бумаги отца.
