Наталья Земскова - Детородный возраст
Ингрида Озембловская была давней приятельницей ее родителей, дамой экзотической во всех отношениях – от манеры одеваться до привычки курить сигары. Сейчас ей было семьдесят четыре, но и выглядела, и жила она далеко не в своем возрасте. Прославилась Ингрида тремя вещами – во-первых, тем, что танцевала в «Мулен Руж», во-вторых, тем, что шесть раз выходила замуж, причем преимущественно за дипломатов, и, втретьих, тем, что могла предсказывать будущее, что делала, впрочем, крайне неохотно.
Ингрида родилась в Париже в семье русских эмигрантов, бежавших из России последним поездом, оставив заводы в Петрограде и Литве плюс небольшой золотой прииск в Сибири. Они и за границей не очень бедствовали, так как часть капиталов сохранили в швейцарских банках. Это позволило им жить достойно, растить детей и даже помогать другим. Обрусевший поляк Озембловский, женившийся на русской Кате Волковой, водил дружбу или приятельствовал со многими представителями русской художественной культуры. В результате Ингрида и ее сестра Руфа с детства впитали прелесть этой культуры и любовь ко всему русскому, равно как ненависть к Советской России. Сестры говорили на нескольких языках, брали уроки танца у Брониславы Нижинской, какое-то время танцевали в театре-кабаре «Мулен Руж», много путешествовали, выходили замуж и разводились. И вдруг, внезапно, Ингрида вернулась в Россию, о чем семья мечтала все годы эмиграции. Она смогла навестить свою старую тетку, похоронить ее и унаследовала пятикомнатную квартиру на Гороховой. Тетка, правда, занимала, всего две комнаты, но других жильцов Озембловская щедро расселила, восстановила по рассказам матери (отец к тому времени уже умер) интерьеры квартиры, оборудовала ее по собственным эскизам и неожиданно для всех решила жить здесь, приняв двойное гражданство. Дипломатические связи трех мужей позволили это сделать бескровно, и теперь Ингрида жила в Питере сколько ей вздумается.
Казалось бы, со своим уровнем культуры и барскими замашками, Ингрида не выдержала бы в «совке» и года, но ее многое здесь забавляло, и неожиданно она прижилась. Из-за рубежа к ней приезжало столько знакомых мужчин, и жили они так подолгу, что всегда было непонятно, что у Ингриды с мужьями и в каком она статусе. Любопытно, что Валеру она невзлюбила сразу, считала его деспотом и «хамом» и никогда не звала в гости. Тот платил ей тем же, говорил, что она генерал КГБ, и боялся ее, как боятся всего непонятного и нестандартного.
Квартиру Озембловской все называли «Эрмитажем». Сверху донизу она была украшена лепниной и барельефами, уставлена скульптурами и статуэтками, увешана живописью и графикой. В эти роскошные апартаменты Реутова наведывалась нечасто: в основном, когда об этом просила хозяйка или когда ей самой хотелось выговориться. Возле Ингриды можно было расслабиться и передохнуть. Вся взрослость Маргариты Вениаминовны, вся ее профессиональная умудренность вместе с отчеством оставалась за стенами этого дома.
Едва взглянув на Маргариту в огромной прихожей с амурами, Озембловская раскурила сигару и без выражения спросила:
– Ну, что он еще тебе сделал, этот мерзавец?
Маргарита неожиданно для себя рассмеялась, вдруг поняв, кого ей напоминает Ингрида. Раневскую, ну конечно, как она прежде не догадалась! Только Раневская была так грандиозна и нестандартна.
– Что смешного я сказала?
– Ничего, но я поняла, на кого ты похожа, – на Фаину Раневскую.
Ингрида мгновенно обиделась:
– Нет ничего хорошего в том, что я на кого-то похожа. Я – это я, и сравнения неуместны.
– Ты, конечно, гораздо красивей. Я имела в виду масштаб личности.
Даже сейчас, на восьмом десятке, Озембловская выглядела статной и моложавой. Прямой вызывающий взгляд, блестящие глаза, чуть приподнятые брови, точеный профиль с юности определили в ней сценическую героиню, и этому амплуа она следовала. У Ингриды и морщин словно бы не было, хотя все знали, как бурно она ненавидела операции по омоложению. Она мастерски пользовалась косметикой, и тут Маргарита чувствовала себя рядом с ней девочкой из деревни на приеме у императрицы.
– Ты специально приехала, чтобы сообщить мне это, или есть новости поважнее?
– В том-то и дело, что нет новостей, – несколько раз повторила Маргарита, проходя по длинному коридору на кухню и распаковывая сумки.
Ингрида не любила, когда здесь хозяйничали (для этого существовала прислуга), так что гостья быстро вернулась в гостиную и опустилась на один из кокетливых диванчиков барокко, унаследованных хозяйкой от родителей и недавно перетянутых реставраторами Русского музея.
– Нет-нет, мы посидим в будуаре, – проворчала Озембловская, а это значило, что она уловила настроение Маргариты и разговор будет не светский.
Будуар был под стать прихожей – тоже с амурчиками, весь в светильниках и занавесях, с небольшим эркером и совсем крохотным камином. Свою огромную голубую гостиную Ингрида не то что не любила, а вроде как избегала, предпочитая принимать гостей в будуаре или кабинете – в зависимости от цели визита. Кроме кабинета и спальни, в ее апартаментах наличествовали комната для гостей, столовая и небольшая зимняя оранжерея. До революции здесь была комната для прислуги, Ингрида первым делом превратила ее в зимний сад, куда друзья, зная эту слабость хозяйки, натащили самых диковинных, в основном австралийских растений. Что самое странное, эти растения круглый год цвели и благоухали, но все попытки взять отросток с целью завести что-то подобное в другом месте были обречены. Кажется, Ингрида с этим садом не очень и возилась, но неизменно здесь читала, рисовала или просто болтала по телефону, поэтому все ее знакомые были уверены, что цветы питаются бешеной энергией хозяйки, ее причудливыми фантазиями и настроениями. Лучше всех прочих здесь чувствовали себя орхидеи, и Маргарита иногда получала их в подарок, если Озембловская была в хорошем настроении.
Сегодня про настроение сказать определенно было ничего нельзя. Правда, Реутову несколько удивил пристальный, как она выражалась сквозной, взгляд хозяйки.
– Давай чего-нибудь съешь, – сказала она, когда горничная, накрыв небольшой столик на колесиках, вышла. Обычно в этом качестве подрабатывали студентки, так как Ингрида терпеть не могла приживалок и компаньонок, и Маргариту всегда забавляло ее умение устроиться в жизни адекватно своим претензиям и желаниям.
– Да что-то не хочется, знаешь…
– Последний раз ты ела вчера, а разговаривать с голодной бабой мне неинтересно.
– Ну да, вчера. – Маргарита давно не удивлялась этой ее способности видеть в человеке всё и сразу, и временами она соглашалась с Валерой насчет КГБ. Она медленно начала есть и вдруг, под взглядом Ингриды, почувствовала резкий голод, даже выпила два бокала вина и блаженно расслабилась, откинувшись на спинку кресла.
– Ну? – скомандовала Озембловская. – Теперь я слушаю.
Из опыта прежнего общения Маргарита знала, что Ингриде нужны не заключения, а факты и события последних дней: выводы она делала сама. Поэтому начала отвечать на ее вопросы. Рассказала о том, что почувствовала вчера у Эльзы: острую боль при виде комнаты, в которой поселился маленький Андрюшка, бессознательную тяжесть и стремительно надвигавшуюся депрессию. Потом про последние события на работе, отношения с мужем и некоторые мелочи, которым не придавала значения. Вопросы, как казалось, совсем не были связаны с тем, из-за чего она, собственно, сюда пришла. Ингрида переходила от одной темы к другой, снова возвращалась к первой, подолгу молчала, наконец, закурила и спросила:
– Ты действительно хочешь знать, что тебя мучит, или тебе нужны психологические поглаживания?
Маргарита растерялась. За те полтора часа, что длился «допрос с пристрастием», она немного устала, но одновременно и значительно успокоилась, как всегда здесь бывало:
– Конечно первое, иначе зачем бы я пришла?
– Так вот, если нужны примочки, то я скажу, что у тебя есть всё, о чем большинство женщин только мечтает: приличный состоявшийся муж, профессия, в которой ты специалист, устроенный быт, моря и заграницы и всё такое прочее. Большинству такое и не снилось. Мужик либо отсутствует, либо такой, что его заворачивают в половик и укладывают под кровать, денег нет, дети – оболтусы…
– Как это в половик?
– Да прочитала в каком-то романе: муж у героини был таков, что при визите приличных гостей его заворачивали в половик и укладывали под кровать.
Маргарита умоляюще на нее посмотрела.
– Ну а на самом деле, дорогая, ты увязла. И увязла серьезно. Но дело не в детях, совсем не в детях… Девяносто процентов женщин в нашей стране (Ингрида обожала называть Россию «нашей», хотя было понятно, что она здесь такая же наша, как негр из Камеруна) заводят детей от пустоты и никчемности собственной жизни. Чтобы сделать ее осмысленной, нужны талант, сила, наглость. А так родил ребенка – и ты при деле лет на двадцать. Не на козла же своего смотреть все эти годы!
