Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
Ну, а вдруг? Вдруг чутье ему изменило и Сашка перешел кому-то дорогу? Или наклепал статейку сомнительную в своем журнальчике поганом – в том, где Игоря отбрили? Тут точно должно быть что-то серьезное, политическое, раз его так сбросили с вершины – прямо головой вниз. Тогда точно с Сашкой не стоит даже разговаривать – приплетут еще и его, Игоря, до кучи. Друзья же детства! Может, Аркадий Леонидович ему намекнул, что и про него, как друга, все знают. И если что – тень ляжет. Да такая, что доказывай потом. А справку от врача и вправду надо взять. Сейчас она ему очень, очень пригодится – засвидетельствовать, что не знал, не общался, не имел отношений и связей.
А как же, интересно, Люся потеряла свое место? Ведь прогнала его тогда, одним махом. И что же? Не помогло? Ну, так ей и надо! Тоже мне, спасительница! Если разобраться, то по расчету, голому расчету действовала. Когда был нужен, так она быстро ноги раздвинула, а как узнала, что Игорь в немилости, так за дверь и выставила. Нет, к ней он точно не поедет. И к Сашке не поедет…
Игорь вытащил из кармана выданные женой на проезд пять копеек и поехал домой. Уже около дома купил квашеной капусты. И уже размечтался, как он сейчас придет, достанет бутылку, которую Лариса прятала на антресолях, между старых сапог, и пока никого дома нет – выпьет и съест капусту. Потом вынесет ведро, чтобы даже запаха не осталось, а бутылку положит на место.
Но уединения не случилось – дети были дома, Лариса стояла в фартуке и заглядывала в духовку. Судя по запаху, она пекла пирог с капустой, яйцом и луком. Дети его не ели, а Игорь очень любил. Значит, она специально для него готовила.
– Ну что? – Лариса оторвалась от духовки.
– Хотели роман, я сказал, что у меня нет.
– Ты идиот? А твои записульки? – Пирог Ларису больше не интересовал. Игорь испугался – жена не кричала, не накинулась на него, а смотрела спокойно, даже равнодушно, будто он уже умер.
– У меня нет записулек, – ответил Игорь.
– Как нет? А что ты под диваном прячешь?
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда. Придурок! Козел! Сволочь!
– Мама! А можно я завтра Тольку козлом обзову? Он дерется! – На кухню вбежал Гарик.
– Я тебе обзову! – Лариса шваркнула сына по попе кухонным полотенцем.
Лариса села на табуретку и уставилась на собственные руки.
– Лялечка, я согласился, ты не думай. Только это не то, что они ожидали. – Игорь присел на половину табуретки, на всякий случай на половину, чтобы быстрее убежать.
– А что они ожидали? И что ты там калякаешь? Ты нормально скажи – аванс тебе выписали? Деньги будут?
– Лялечка, я… понимаешь… это детские рассказы…
– Не понимаю…
– Ну, это про Гарика, про Петю, про других детей. Заметки. Их надо перепечатать. Деньги будут, но не сейчас. А тот роман, я сказал, что ты его выбросила по ошибке. Ты же его выбросила?
– Нет, ты точно идиот! Вон, лежит твоя папка, в шкафу – никуда не делась. Я читала – говно полное! Но если за это тебе заплатят, то сами идиоты. Деньги сейчас нужны, ты это понимаешь? Не через год, не через десять, а сейчас! У тебя двое детей, и они жрать хотят сегодня, а не послезавтра! Лучше бы ты сдох тогда, честное слово! Сил моих больше нет. Или остался бы у свой секретутки – пусть бы она эту лямку тянула. Да я бы ей еще спасибо сказала. Мало мне детей и матери, так еще ты на шее!
– Ты знала про Люсю? – У Игоря вдруг резко заболело горло, как простуженное. Он начал хрипеть.
Лариса хмыкнула.
– Да про твою Люсю только собака подзаборная не знала. Или ты думаешь, что я слепая? Нашел на кого кидаться. Видела я ее – очень тебе подходит. Не понимаю, что ты вернулся?
– Я ее не любил.
– Ох, успокоил! Люблю – не люблю, трамвай куплю. Ты ж даже не мужик. Ты баба! Слюни распустишь и давай себя жалеть. Писака недоделанный! Гений засранный! Доставай свои писульки и шуруй назад. Ножками шуруй! И хоть всех секретарш перетрахай, но уже сделай что-нибудь! Что там у тебя? Доставай свою гребаную писанину из-под своего клоповника и пентюхай в издательство! Хоть на коленях проси. Но аванс выбей. Хватит тут прохлаждаться. Надоел до смерти. Иди, работай! Да хоть вагоны разгружай. Тварь! Да ты не человек даже – животное! Всех сдал, предал. Сашку предал, меня, детей, еще и секретаршу подставил. Когда тебе надо – ты быстро прибегаешь, а как не надо – так и до свиданья! У тебя все кругом виноваты, только не ты. Скажи спасибо, что дети маленькие и работы у тебя нет. С тебя ж даже алименты не возьмешь! Так бы давно развелась!
– Лялечка, что ты такое говоришь? Какие вагоны? Какие алименты? У меня же сердце. Это мой дом, я тебя люблю. Ты моя жена…
– Не «лялькай» мне! Какая я тебе Лялечка? Это ты своих секретуток так называй! Сердце у него… Я тебе настоящий инфаркт устрою, допросишься. Такой устрою, что мало не покажется. Понял? Козел! Какой же ты козел!.. А я ему тут пирог пеку. Думала, что ты хоть копейку в дом принесешь… Да чтоб ты подох, кобель!
Лариса вытащила из духовки противень и вывалила пирог в мусорное ведро. Сорвала фартук и пошла в спальню.
Игорь посидел один, открыл пакет и поужинал соленой капустой. Съел все. Всю ночь потом бегал в туалет – то ли на нервной почве, то ли от капусты у него открылась диарея. Задремал уже на рассвете, но встал в семь, чтобы отвести детей в детский сад.
– Ну что, просрался? Всю ночь из-за тебя не спала, – сказала раздраженно Лариса. – Сердце у него… Если срешь – значит, жить будешь. А унитаз я за тобой чистить буду? Зайди в овощной, купи картошки, сдай белье в химчистку, помой полы в маленькой комнате и нарисуй Пете ракету – ему в садик надо ко Дню космонавтики. Понял?
– Я не могу…
– Что не можешь? Ракету?
– Ничего не могу. Мне нужно в издательство съездить. Отвезти записи. Их там перепечатают. Потом Аркадий Леонидович посмотрит. Им срочно надо. Я хотел сам, но Аркадий Леонидович сказал, что у них быстрее. Мне машинистку выделят…
– Хорошо, – легко согласилась Лариса. – Тогда все то же самое ты сделаешь вечером, после работы. Почувствуешь себя в моей шкуре!
– Если ты хочешь – давай разведемся, – трагически, но и со скрытой надеждой произнес Игорь.
– Давай! Собирай манатки – и выметывайся! Я подам на развод. На суде скажешь, что никаких претензий не имеешь. Понял?
– А если я имею претензии? На квартиру, на дачу – это ведь не твое, это имущество моих родителей.
– Значит, слушай меня внимательно, скотина ты мерзопакостная: дети прописаны здесь, в этой квартире, они несовершеннолетние, я тоже здесь прописана, справку о том, что ты алкоголик, я найду легко, что тунеядец – тоже. И про аморалку вспомню – не сомневайся! И какие у тебя претензии? Ты сам-то понял, что сказал сейчас? Если не хочешь остаться с голым задом на улице – сиди, молчи и кропай свои писульки. И умоляй меня, на коленях умоляй, чтобы я рот не открыла и на развод не подала. Ты понял? А как напишешь да переспишь с очередной машинисткой, деньги мне – копеечка в копеечку – на стол положишь! Если я узнаю, что ты хоть рубль на себя потратил – убью! – Лариса увидела, что дверца на кухонном гарнитуре открыта, отодрала ее одним махом и шмякнула на стол, прямо перед Игорем. Он прикрыл голову и медленно сполз под стол.
Утром Игорь отвел детей в сад и поехал в издательство, где диктовал Регине Ромуальдовне свои заметки. Она печатала как пулемет, но никак не выражала эмоций. Игорь следил за выражением ее лица, ожидал, что она хотя бы улыбнется в тех местах, которые он считал смешными и особенно удачными.
– Вам совсем неинтересно? – осторожно спросил он.
– Нет, – ответила Регина Ромуальдовна, – у меня нет детей.
По его просьбе устроили перерыв – Игорь побежал в буфет за кофе и покурить. Регина Ромуальдовна сделала лицо – она была готова работать и дальше, без всяких перерывов, но, видимо, Аркадий Леонидович дал ей указание отпускать автора по нужде, которая включала не только туалет, но и кофе с перекуром.
Аркадий Леонидович с Игорем опять толком не поздоровался. Только махнул рукой – мол, работайте, и скрылся в кабинете. Регина Ромуальдовна принесла начальнику чай, а в двенадцать в кабинет доставили обед – прямо из столовой. Официантка в белом переднике вкатила тележку, обильно уставленную тарелками.
Игорь зверски хотел есть, но у него не было денег. Лариса опять выдала ему только на проезд, кофе и хозяйство – по списку, и чтобы принес чеки.
Выйдя из издательства, Игорь заехал в магазин – купил картошку, потом сложил рубашки и сбегал в химчистку. Оттуда заскочил в булочную. Забрал детей из садика. Пропылесосил квартиру и почистил ванную с унитазом.
Спать отправился в девять вечера и впервые за долгое время уснул сразу же – от усталости. Не было сил даже перевернуться на другой бок.
Утром Игорь проснулся рано, с легкой головой. Пожарил яичницу детям и думал, что сейчас он переживает то, о чем так долго мечтал – бежать с утра в издательство, где его ждет машинистка, работать, диктовать рукопись, править. Заходить на законных правах, на равных. И ждать, что Аркадий Леонидович махнет ему рукой, будто он свой.
