Александр Этман - На седьмой день: рассказы
– Если богатство разделить, оно уже не будет богатством, – подумав, сказала Ксантипа.
– Правильно, – быстро согласился Сократ, – об этом я не подумал. Спасибо, пойду запишу, покуда не забыл.
Через пятнадцать минут Ксантипа вошла к Сократу. Он работал, склонившись над папирусом.
– Почему ты не зажжешь светильники? – спросила она довольно ласково. – Испортишь зрение...
– Я не заметил, как стемнело, – скороговоркой ответил он.
Ксантипа села с ним рядом.
– Ужин готов...
– Спасибо, сейчас иду.
– Послушай, Сократ! – замялась она. – Ты, конечно, извини, что я снова об этом... Когда ты закончишь книжку?
– Скоро. Надеюсь успеть до начала Олимпийских игр.
– Это будет комедия?
– Нет.
– Трагедия?
– Нет, Кстантипа, я же много раз говорил тебе, это будет учение.
– Но это будет интересно людям?
– Надеюсь, что да.
Ксантипа встала, пригладила ему волосы.
– Я делаю ставку на тебя, Сократ. Мне надоело работать с утра до ночи. Я не ломовая лошадь.
– Но ведь я пишу учение, работаю каменотесом и еще подрабатываю в «Афинском вестнике».
– Ты мужчина, Сократ. А я – женщина. И я хочу украшений и отпусков. Я давно хочу поехать к родственникам в Спарту.
– Поезжай!
– Не на что! У нас нет денег.
– Нет? Что, совсем? – удивился Сократ.
– То, что есть – не деньги, – сказала Ксантипа. – Я не могу появиться в Спарте как бедная родственница.
– Может быть, у тебя есть родственники в каком-нибудь другом городе? – спросил он.
– Я люблю тебя, Сократ, – сказала она. – И очень верю в твой успех. Я надеюсь, что твоя книга будет популярной и к тебе потянутся ученики. За ученье хорошо платят, учителя, я знаю, живут в довольстве... Мы станем богаты...
– Ксантипа, – мягко сказал Сократ. – Я не смогу брать деньги за ученье. Я буду учить праведности. Как же за это деньги брать?
– Что? – возмутилась она. – Ты кто такой вообще?
– Поступило два вопроса, – невозмутимо ответил Сократ. – Поскольку первый, надеюсь, риторический, отвечу лишь на второй: я – философ.
– Философ? – воскликнула Ксантипа и, не найдя иных аргументов, схватила амфору с водой и окатила мужа.
– Был слышен гром, за громом дождь пролился, – философски заметил Сократ, стряхивая капли с рукописи.
Махнула рукой Ксантипа и вышла. Накормила и уложила детей, помыла посуду, присела. Думались ей тяжелые думы. Нет, вроде мужик ничего! Широк в плечах, смирен, ласков, умен. К тому же в руках – прекрасная специальность... Она выходила замуж за каменотеса, чтобы быть за ним как за стеною каменной. А вышло – за философа...
О философах Ксантипа знала только одно – они плохо заканчивают, а перед этим все поголовно живут в нищете. Потом – кого приговаривают к смерти, а кого – к изгнанию. И еще ни одного каменотеса не выгнали из Афин.
Она твердо решила еще раз поговорить с мужем и обещала себе на этот раз быть более сдержанной. Ночью, когда возлежали они на клинэ, а луна вовсю серебрила Пелопоннес, Ксантипа сказала:
– Объясни мне учение свое, Сократ!
Но Сократ не смог или не захотел объяснить ей свое учение, а вместо этого пожаловался, что никак не может сбросить напряжение минувшего дня. И Ксантипа умело помогла ему сбросить напряжение и снова сказала:
– Ну а теперь, Сократ, ты можешь объяснить мне учение свое?
Тут уж, конечно, Сократу деваться было некуда. И он начал:
– Мой прадед был каменотесом, и дед, и отец мой – все они были каменотесами. И, разумеется, специальности я был обучен сызмальства. Но бедному моему отцу хотелось, чтобы познал сын его высшую грамоту и прошел я все ее стадии. А после последней из них, когда учиться уже было нечему, понял, что, зная все, я ничего не знаю. Это, конечно, хорошо, что теперь я знаю, что ничего не знаю, но что толку было столько учиться, чтобы узнать лишь наверняка, что я ничего не знаю.
– Не поняла, – честно сказала Ксантипа.
– Я выучил все науки и прочитал сочинения всех членов союза греческих писателей, но главного – ответа на вопрос «Как сделать так, чтобы людям жилось лучше?» – в этих сочинениях не нашел. Раньше, когда я работал простым каменотесом, мне казалось, что я многого не знаю. Теперь я знаю точно, что не знаю ничего. Понимаешь?
– С трудом, – призналась Ксантипа.
– Ну вот. Когда я выяснил, что ровным счетом ничего не знаю, я снова пошел в каменоломню и снова стал работать каменотесом.
– Зачем же ты столько лет учился? – спросила она.
– Чтобы познать, что я ничего не знаю, – ответил Сократ.
– Но это же идиотизм! – сказала Ксантипа.
– Не скажи, дорогая. Это не идиотизм, а отправная точка всего моего учения. Итак, я снова стал каменотесом. Это, как тебе известно, работа в высшей степени монотонная, каковой, впрочем, является любая работа при условии, что человек владеет основами того или иного ремесла. И вот, чтобы не соскучиться, я стал думать во время работы. И додумался однажды до того, что людям нужно новое учение – такое, что поможет им стать лучше. Но как создать его?
Я обратился к богам. У нас много богов и богинь. И главный, естественно, Зевс, бог неба. Стал я вспоминать все, что известно о нем. Ну, во-первых, начнем с того, что для того чтобы взойти на Олимп, он отправил в преисподнюю своего родного папашу. А воцарившись, и это, во-вторых, метал громы и молнии направо-налево, калеча и убивая разночинный народ. Остальные боги вели себя под стать Зевсу: они ссорились, интриговали, лоббировали свои и чужие интересы, любили чужих жен и мужей и устраивали в Греции гражданские войны, стравляя города и веси. Зевс все это видел и поощрял. И понял я, что потому нет на свете учения справедливого и полезного, что взяться ему было не от кого. Поскольку Зевс и сам не знал, как жить. И жена его Афина, даром что богиня мудрости, а только никакой мудрости от нее не было, сплошные недоразумения. Короче, боги только звались богами, а поступки их, если посмотреть, были совсем человеческие, а оттого другим людям только вредили.
И догадался я тогда, что боги – придуманы. И должен быть один – настоящий, который видит и знает все, который в состоянии научить нас тому, как отличить дурное от доброго, чтобы не совершали мы столько постыдных ошибок и понимали, что – слишком, а что – в самый раз.
Я понял, что настоящий бог, конечно, тут же увидел, что я догадался о его существовании, и все, что мне оставалось делать, это ждать знака. И вскоре, Ксантипа, он мне послал тебя. Правда, потом от него долго не было никаких вестей. Только в прошлом году настоящий бог явился мне. Это было по дороге на рынок, куда ты послала меня за оливковым маслом. На рынке я случайно наступил на кошелек с деньгами. Это был красивый, туго набитый монетами кожаный кошелек. В нем было, наверное, столько денег, сколько мне не заработать на каменоломне за три года каждодневной работы. Я огляделся – вокруг шумела толпа и никто не обращал на меня ровно никакого внимания. Я нагнулся и уже хотел поднять кошелек, и тут Некто тихим голосом, немного картавя, сказал мне:
– Не совершай этого, Сократ!
– Но почему? – вопросил я.
– Просто запомни: никогда не кради! – спокойно сообщил голос.
– Но я и не думал красть! – сказал я. – Кошелек просто валялся тут в пыли...
– Не будем спорить, – произнес голос. – Просто запомни.
– Хорошо, – сказал я. – Позволь спросить тебя: почему ты так долго не давал о себе знать?
– Не так уж и долго. Сейчас – триста девяносто седьмой год до нашей эры.
– Какой год, какой эры? – спросил я, ничего не понимая.
– Так, забудь, это даже для тебя будет чересчур... Будем просто считать, что не было подходящего повода, – ответил он. – Ты все время проводишь на каменоломне и дома и не совершаешь ничего дурного. Сегодня – первый случай.
– Кто ты и как называть тебя? – осторожно спросил я.
– Имя мое тебе ни к чему, – молвил он, – чтобы не было у тебя соблазна упоминать его всуе.
Я подавленно замолчал. Умолк и он. В полнейшем смятении я побрел вдоль рядов с тем, чтобы разыскать старика-амфиктионца, у которого мы всегда покупаем масло. Старика на рынке не было, но вместо него торговала молодая красивая женщина, оказавшаяся его женою. Продав масло, она улыбнулась мне и поманила за собой в палатку. Но, вспомнив о том, что ты, Ксантипа, с нетерпением ждешь меня, я зашагал прочь. В этот момент Некто вздохнул и произнес:
– Нет, Сократ, так мне придется за тобой ходить годами. Слишком уж ты какой-то порядочный. Остановись и послушай-ка меня. Память у тебя, я знаю, хорошая, и я почти уверен, что ты запомнишь все с первого раза. Итак, для того чтобы людям жилось лучше, тебе необходимо запомнить несколько довольно простых советов, стараться следовать им и распространить их для начала среди греков. Насчет «не укради» я тебе уже говорил. Как и насчет того, чтобы обо мне понапрасну никто не распространялся. А вот – кое-что новое для вашего демократического общества: не стоит желать жены ближнего своего, равно как и его дома, и раба, и рабыни его, и осла и, короче, ничего, что принадлежит ближнему твоему.
