Александр Этман - На седьмой день: рассказы
Вилли . Несомненно. Уже два с половиной часа.
Ведущий . Что там за шум? Не открывайте никому. У нас есть звонок.
Радиослушатель № 2 . Что за ахинею вы несете? Что за дешевый спектакль? Где Марта Литас? Верните Марту. Весь наш дом требует вернуть Мар...
Ведущий . Да я с вами разговаривать не желаю. Я подозреваю, это была сама Марта Литас. Все-таки: что там за шум? Ну ладно, откройте? Кто там?
Радиослушатель № 1 . Это я, вот фотографии. Вот это я с Белкой, вот это – со Стрелкой. Белка и Стрелка – мои собаки. Вот документы. Коммунисты отняли все... Поэтому я уехал.
Ведущий . Подождите, не переживайте. У нас для вас сюрприз. Закройте глаза.
(Слышится радостный лай и визг.)
Белка и Стрелка – живы. Откройте глаза. Вот они, с многочисленным потомством. А теперь забирайте их – они ваши.
Радиослушатель № 1 . Спасибо огромное. Не ожидал. Ваше радио – самое лучшее радио в мире. Ну, рассказывайте!
Стрелка . Пусть Белка рассказывает.
Белка . Никакой разгерметизации не было. Вот и все. Остальное – военная тайна.
Татьяна . А мой папа русский космонавт! Он был с вами. Он тоже жив?
Белка . Жив!
Татьяна . Вот видишь, Жора? А ты мне не верил. Где мой отец?
Белка и Стрелка (хором) . Вот! Здравствуйте, Соломон Израилевич!
Георгий . Ах, еще и Израилевич? Вызовите такси...
Ведущий . Минуточку! Не так все просто. Слово вам, Ирина!
Ирина . Я, агент Центра Симона Визенталя Дора Семеновна Растаковер, давно следила за этим человеком. Георгий – он же настоящий Иван Демьянюк, он же Иван Грозный, палач Треблинки. Вы арестованы!
Соломон . Фас!
(Белка, Стрелка и остальные собаки бросаются на Ивана Демьянюка и загрызают его насмерть.)
Ведущий . Вот что я называю правосудием! Белка и Стрелка, простите, но вы только что загрызли своего отца, не только нацистского преступника, но и известного скотоложца и собакофоба. Кстати, именно от него вам передалось умение разговаривать. А ваша мать – большая англо-французская трехцветная гончая...
Белка и Стрелка . А нам монопенисуально.
Анастасия . Танечка, доченька моя, прости! Сними крестик, вот тебе Давида звездочка. Меня вообще зовут Эсфирью. Можно Этей.
Ведущий . У нас горят все линии. Радиослушатели хотят высказать свое мнение.
Соломон . А ну их! Не берите трубку! Пусть звонят...
(Татьяна осторожно прикладыват звезду Давида ко лбу.)
Татьяна . Красиво!
Соломон . То ли еще будет, доча! Мы найдем тебе богатого жениха!
(Звучит мелодия из «Тевье-молочника» – все танцуют, включая Белку и Стрелку.)
Ведущий . Стоп! Татьяна, вы же беременны Кириллом и Мефодием!
(Музыка смолкает. Все ошарашенно смотрят на Татьяну.)
Татьяна . А я пошутила...
Танцуя, все во главе с ведущим выходят из студии. Лай собак слышится сначала отчетливо, а затем затихает. Звучат позывные радио «Ухо Москвы».
КВАДРАТ МАЛЕВИЧА
Праздновали 90-й день рождения бабушки жены Малевича. Именинница дремала, утопая в цветах.
Выпив первую рюмку и закусив, Гарик оценил убранство праздничного стола и прошептал на ухо жене Томочке:
– А накрыли-то на сороковничек...
– То есть? – не поняла Томочка.
– На сороковничек с персоны, – тихо объяснил Гарик. – А мы принесли двести пятьдесят как дураки.
– Сто пятьдесят, – шепнула в ответ Томочка. – В последний момент мне стало жалко, и я выписала чек на сто пятьдесят.
– Умница, красавица, радость, солнце мое! – Гарик чмокнул жену в щеку.
– Какая прелесть, ребята, как на вас приятно смотреть! Ну просто молодожены! – со слегка припудренной сарказмом ненавистью в голосе сказала сидевшая напротив Зиночка Разинская. – Воркуют, целуются... Вот это любовь!
– Ну, за любовь! – сказал Эдик Разинский. Он взял рюмку в левую руку, а правой попытался обнять Зиночку.
– Иди ты... – отмахнулась Зиночка. – Мужлан поганый...
Выпили. Закусили.
Гарик с воодушевлением подумал, что Зиночка, в общем, права, и Эдик, конечно, мужлан. Ему было приятно, что Зиночка считает их с Томочкой хорошей парой. Похоже, что по большому счету, несмотря ни на что, это так и есть. А Зиночка, между прочим, еще очень даже ничего, и надо будет сегодня пригласить ее потанцевать и проверить, тянется ли она к прекрасному или нет. В танце, если, конечно, он медленный, мужчина всегда почувствует, счастлива ли в браке замужняя женщина.
Томочка с огорчением подумала, что Гарик все-таки дурак. За почти двадцать лет совместной жизни она научилась догадываться, о чем думает он, по выражению глаз и десяткам других признаков. Поэтому, думала Томочка, что толку приглашать Зиночку на танец, если и так ясно, что она несчастлива? Еще она подумала, что Зиночка – тоже дура. Вернее, она с удовольствием еще раз в этом убедилась.
Зиночка тоскливо подумала, что годы идут, и, кроме Эдика и Валерки Дьяконова в девятом классе, у нее никого не было. И что когда Светка уедет в свой Мичиганский университет, дома станет совсем невмоготу, и она, наверное, сойдет с ума от одиночества. И что ее жизнь – это диета во всех смыслах этого слова. И что сейчас она выпьет, а потом предложит Гарику потанцевать и назначит ему свидание в понедельник в отеле «Хилтон», потому что в понедельник ее салон красоты закрыт, а Гарик – агент по продаже недвижимости, и день у него не нормированный. А в случае, если Гарик отреагирует неадекватно, все можно будет списать на мимолетное алкогольное помешательство.
Эдик с удивлением подумал, что уже страшно соскучился по Томочке, хотя с момента, когда они расстались, прошло всего каких-то четыре часа. И что когда Светка уедет в свой Мичиганский университет, дома станет совсем невмоготу, и тогда он наверняка сойдет с ума, оттого что Томочка так и не соберется уйти от своего агента по продаже недвижимости. Просто потому, что Томочка привыкла копить, а не менять. И еще потому, что она боится реакции русской общины. А русская община обнаженного греха не любит. Хорошо завуалированный – пожалуйста, а обнаженного – не любит.
– Минуточку внимания! – сказал Малевич. Он стоял на сцене с микрофоном в руках. – Я хочу сказать пару слов.
Зал затихал постепенно. Жене Малевича даже пришлось встать и постучать вилочкой по хрустальному бокалу. Именинница проснулась.
– Вы все знаете, почему мы собрались, – без особого подъема сказал Малевич, когда наступила относительная тишина. – Сегодня нашей Циле Зиновьевне исполняется девяносто лет.
– Поц! – отчетливо и укоризненно произнесла бабушка жены Малевича.
Все посмотрели на именинницу. Она это заметила:
– Поц! – снова сказала бабушка, уже без укоризны, как бы оправдываясь. – Возраст дамы – тайна за семью печатями.
– Мама, замолчи! – сказала мама жены Малевича. – Женечка для тебя старается...
– ...И я предлагаю выпить за ее здоровье и пожелать ей прожить еще как минимум тридцать лет, – обиженно скомкал свою речь Малевич и спрыгнул в зал.
Бабушка, испуганно косясь на дочь и внучку, восторженно зааплодировала.
– Почему еще тридцать? – спросила Зиночка.
– Потому что все евреи почему-то хотят дожить до ста двадцати лет, – сказал Эдик. – Когда я в детстве чихал, мама всегда говорила мне: «До ста двадцати...»
– Ты и в детстве чихал по сто раз? – зло спросила Зиночка.
– Ты и сейчас чихаешь по сто раз? – ласково спросила Томочка.
Эдик улыбнулся, промолчал. Гарик налил. Выпили за сто двадцать лет бабушки.
Эдик с воодушевлением отметил, что пьянеет. Уже близко... Сейчас он пройдет последние метры по своей мрачной тупиковой улочке и попадет на ярко освещенную площадь, где беспорядочно течет толпа веселого, хорошо одетого народа, бездеятельного и оттого излишне хлопотливого, и рвется на части музыка, переливается из бокала в бокал беззаботный смех, и развеваются знамена беспечности. И главное тут – не перебрать, чтобы подольше можно было оставаться на этой чудесной площади и искать в толпе Томочкино лицо.
Зиночка с огорчением отметила, что никак не опьянеет. А в трезвом виде это будет смешно. И необъяснимо. Господи, почему так страшно? Откуда взялся этот кажущийся непреодолимым барьер? Что тут такого – подойти к мужику и сказать: «Слушай, я тебя хочу! Никаких обязательств! Не дергайся и не жди подвоха! Приезжай в “Хилтон” в понедельник к 11 утра и снизу позвони мне по мобильнику!» И все! Разве она хуже других? Почему у них все получается просто?
Томочка тоскливо подумала, что Эдик сейчас напьется и может ляпнуть или сделать что-нибудь лишнее. В последнее время она все чаще ощущала исходившую от него угрозу разрушения ее тщательно выстроенной жизни. Она годами создавала свою маленькую империю, объединяя в ней разной нужности мужчин и женщин, с презрением взирая на мужа, который сидит на троне рядом с ней только потому, что в свое время совсем в другой стране оказался в нужном месте в нужное время, но только недавно ей пришло в голову, что все империи в конце концов рушились под бременем собственного могущества. Где-то на окраине поднимался бунт, а дальше шла цепная реакция. Эдик готов к бунту, ему надоело на окраине. И этого следовало ожидать. Еще хорошо, что Гарька ни о чем не догадывается.
