Марек Лавринович - Солнце для всех
Все это очкарик выпалил буквально на одном дыхании. Ян смотрел на него как зачарованный, но Помянович не оценил столь оригинального приветствия. Пробормотав что-то себе под нос, он взял у очкарика ключ и потащил Яна за собой.
Ян подумал, что маленький щуплый человек мог обидеться, обернулся и хотел сказать ему что-нибудь приятное, но не успел. Дверь открылась, в павильон вошел какой-то человек, и очкарик помчался к нему, на ходу принимая странные позы, — он мило улыбался и вытирал о рубашку правую ладонь, словно не хотел подавать гостю руку, запятнанную предыдущим рукопожатием.
Гримерная оказалась грязным, мрачноватым помещением, но организаторы сделали все, чтобы сгладить неприятное впечатление. В вазе на столе красовались свежесрезанные цветы, а рядом были расставлены рюмочки и стаканчики разного размера. Под столом виднелись бутылки с минеральной водой.
Помянович и Ян поставили свой багаж и отправились в ресторан. Но там было так пусто и уныло, что они с радостью вернулись в гримерку. Когда оба переоделись в элегантные костюмы, Помянович спросил Яна, помнит ли он, что должен говорить, и обратил его внимание на некоторые детали. Ян решил повторить речь, но едва он сказал «Уважаемые господа…», за стеной заиграл оркестр, раздались аплодисменты и кто-то запел.
— Началось! — воскликнул Помянович.
Он вышел в коридор, ведя за собой Яна. Одна из стен огромного зала была завешена огромным синим занавесом. Каждую секунду за ним кто-то исчезал, затем раздавались аплодисменты, приветственные крики и речь, неразборчивая из-за многократно повторяющегося эха. После этого человек возвращался, вспотевший и счастливый, и все повторялось вновь. Ян понял, что он тоже должен будет выйти на сцену, и испугался. Ему захотелось убежать, но ноги не слушались. Прежде чем он что-то успел сказать, послышался монотонный голос Дзюркевича:
— А теперь перед вами выступит человек, не являющийся членом нашей партии, не имеющий к политике никакого отношения. Обыкновенный человек, такой же, как и наши избиратели. Почему мы просим его высказаться о будущем Польши? Потому что хотим, чтобы простые люди знали: с того момента, как Здислав Мончинский займет президентский дворец, и их голоса будут услышаны!
На этом Дзюркевича прервали энергичные овации, а сидящие на задних рядах простые люди хором начали скандировать:
— Здись! Здись! Здись! Здись!
Дзюркевич терпеливо ждал, когда активисты успокоятся, а затем коротко, без долгого вступления объявил:
— Ян Август.
В то же мгновение Помянович подтолкнул Яна сзади, да так сильно, что тот оказался по другую сторону занавеса.
Сцена была огромная. Метрах в двадцати от него виднелся ряд микрофонов. Возле одного из них стоял Дзюркевич и указывал рукой на Яна. Этот факт так его поразил, что вновь захотелось убежать. Дзюркевич, вероятно, это почувствовал и добавил:
— Ян — человек робкий, многого боится, но разве он не имеет права высказаться?! Имеет! Просим вас, дорогой друг! Смелее!
В зале стало тихо. Ян взял себя в руки и подошел к микрофону, стараясь припомнить то, чему его учил Голембиовский.
Часть сцены, где были расставлены микрофоны, была настолько ярко освещена, что Ян не видел ничего, кроме сверкавших прожекторов. Все остальное было объято тьмой. Ян решил, что за ними, должно быть, никого нет, но в тот момент всего в нескольких метрах от него кто-то кашлянул, а слева заскрипел стул. Как по команде, по всему залу пронеслась волна кашля и скрипа. Ян попятился, но, подбадриваемый жестом Дзюркевича, вновь приблизился к микрофону.
— Уважаемые господа… — прошептал он. Кашли и скрипы мгновенно стихли. — Уважаемые господа, меня зовут Ян Август. Со мной случилась амнезия.
— Браво! — крикнул бас справа, его поддержали и другие голоса, но шум быстро стих.
— Я страдаю амнезией, стало быть, у меня нет прошлого. Зато у меня есть будущее.
— Хорошо говорит! — раздался женский голос из темной бездны. — У нас тоже есть будущее!
— Поскольку у меня нет прошлого, будущее имеет для меня двойное значение. Это единственное, что у меня есть.
Кто-то всхлипнул, откуда-то донеслись слова одобрения.
— Будущее — мое самое драгоценное сокровище. Я не хочу его потерять.
— Мы тоже не хотим! — сказала женщина из черной бездны.
— И я решил доверить мое будущее Здиславу Мончинскому.
Яну вдруг вспомнился автобус с затемненными стеклами, и он улыбнулся так искренне, как только мог, и его улыбку показали огромные экраны, установленные на сцене. Мгновение царило молчание — его улыбка поразила присутствующих, а потом зал взорвался аплодисментами. Люди встали, что-то выкрикивали, некоторые забрались на стулья, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Дзюркевич, подбежавший к микрофону. Он поднял руки вверх и завопил изо всех сил:
— Здись!
— ЗДИСЬ!!! — подхватила толпа.
— Здись! — хрипел Дзюркевич.
— ЗДИСЬ! ЗДИСЬ! ЗДИСЬ! ЗДИСЬ!
Кто-то схватил Яна за руку и потащил в сторону. Оба запутались в занавесе, но неистовствующая публика этого не заметила. Наконец им удалось освободиться, и Ян оказался за кулисами. Подбежал Помянович и горячо пожал ему руку.
— Великолепно! — похвалил он, стараясь перекричать шум, доносившийся из зала. — Гениально! Замечательно!
Вокруг них собралась толпа. Кто-то хлопал Яна по плечу, кто-то поворачивал его, чтобы лучше рассмотреть, и все сердечно поздравляли Помяновича — словно это он стоял на сцене и произнес речь. Ян был потрясен и счастлив. Но вдруг почувствовал неимоверную усталость. К счастью, к зданию подъехал знакомый микроавтобус, из которого высадились крупные, коротко подстриженные мужчины и без особых церемоний дали понять стоящим за кулисами, что им пора. Благодаря их настойчивости уже через пять минут Ян и Помянович сидели в автобусе. До них долетели отголоски приветственного рева толпы. Здись в окружении своих генералов появился на сцене под музыку марша «Alte Kameraden»[6], исполняемого местным духовым оркестром.
Последующие дни были похожи, как капли воды. Они рано вставали и спускались завтракать в гостиничный ресторан, затем садились в микроавтобус и, читая об успехах Здися, ехали в следующий по списку город, где Ян выходил на сцену и рассказывал темному залу о том, что не хочет бездумно потерять будущее, поэтому доверяет его Здиславу Мончинскому. Уснув несколько раз в дороге, Ян видел один и тот же сон: будто он, нагой и беззащитный, лежит на руках огромного ласкового Здися, а тот тихонько его убаюкивает:
— Люли… люли… люли…
Чем больше они выступали, тем выше становился рейтинг Мончинского, согласно многочисленным опросам общественного мнения. Вскоре стало ясно, что самая жаркая битва разыграется между ним и неким Шишкой. Ян видел этого Шишку по телевизору, и тот ему не понравился. Это был невысокий, полный, вечно взвинченный злобный человек с дурными манерами. А самое худшее — он просто ненавидел Здися и поливал его грязью.
Ян почувствовал, что ненависть распространяется и на него, и немного испугался. Прежде он жил в согласии со всем миром, теперь же за его спиной возникла грозная тень Шишки, который тоже разъезжал по стране и в тех же самых залах произносил речи, порочащие Мончинского. Ян несколько дней тихо страдал, но вскоре не выдержал и, когда они остались с Помяновичем наедине, спросил:
— Пан Юрек, а что будет, если победит этот Шишка?
— Не победит, — уверенно ответил Помянович. — Он слишком глуп.
— Но на его выступления тоже приходят толпы.
— А почему бы и нет? Люди всегда там, где сыр-бор.
— Если он все-таки выиграет?
— Что ж… тогда, как говорится, нам всем придется несладко. Знаете, как это бывает?
— Нет, — ответил Ян. — У меня ведь амнезия.
— Ну ничего. Ничего страшного. Со мной не раз такое случалось, но я, как видите, все еще жив.
Этот аргумент окончательно убедил Яна. Раз Помянович жив, то и с ним ничего плохого не произойдет. Увы, в скором времени ему пришлось убедиться в том, что его страхи не были беспочвенными.
Дело было так. После очередного выступления Ян с Помяновичем не отправились прямо в гостиницу, а решили пройтись. За концертным залом находился тихий темный парк, где они и стали прогуливаться. По пути спокойно обсуждали произошедшие события. Ян был полностью согласен со всем, что говорил Помянович. Незаметно они прошли одну аллею, вторую, третью, свернули в четвертую и остановились. На тротуаре стояла группа — несколько десятков молодых людей в высоких остроконечных шапках, на которых в свете месяца сияли большие красные звезды. Помянович решил вернуться, однако его намерение не понравилось юношам.
— Стоять! — крикнул самый высокий, и парни стали приближаться. Кто-то зажег фонарик. — Кого мы видим! — обрадовался громила. — Специалист по амнезии собственной персоной.
