Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
Так прошло несколько месяцев. Я постепенно забывал о Гришке. Только иногда, вначале, по вечерам, когда снимал парик, бороду, усы. И смотрел на себя в зеркало. Из зеркала на меня в ответ смотрело не слишком привлекательное лицо. Потрепанное и постаревшее. Мне оно все меньше и меньше нравилось. И я вскоре отучил себя заглядываться на свое отражение. И вскоре отучил себя снимать грим. Словно раз и навсегда хотел рассчитаться с прошлым. А моим настоящим был этот седой длинноволосый старик в черной беретке, с белою бородой. О настоящем антикваре я вспоминал все реже и реже. Мне он даже не снился. Иногда мне казалось, что он вовсе не существовал. А, если и существовал, то был всего лишь предметом антиквариата среди множества старинных вещей в магазинчике.
Тася, похоже, вслед за мной безболезненно расставалась с прошлым. И не так уж часто вспоминала о своем непутевом парне Гришке, как и я. Он пропал без вести. И никто в нашем рабочем дуэте не желал слышать вести о нем. Мы на него были обижены одинаково. Для Таси он навсегда остался негодяем, так и не женившимся на ней. Для меня еще хуже – неудачником и преступником.
Помимо редких, но желанных покупателей (которые таки все покупали, благодаря Тасе), частым гостем в нашей антикварной лавочке стал регулировщик Сеня. И я был этому безмерно рад. Я знал причину его нетерпеливых приходов. И меня эта причина устраивала. Сенечка стал гарантом того, что Тася больше никогда не вспомнит о своем парне. И тем более у нее никогда больше не возникнет желания податься с жалобами в милицию. И я, как сердобольная сваха, делал все, чтобы они полюбили друг друга. Впрочем, Сенечка был и без моего суетливого участия уже влюблен по уши. Дело оставалось за Тасей. Но она почему-то медлила. Похоже, успех в бизнесе не на шутку вскружил ей голову. Она одевалась, как истинная бизнес вумен. И мне все меньше и меньше нравилась. Возможно, ту девчонку, в джинсах и кедах я бы еще смог полюбить. Повторно. Так, от нечего делать. На безрыбье и рак рыба. Но эту… Нет, это был не мой стиль, не смотря на деньги, которые у меня уже давно водились. А Тася возвращаться к своей босоногой юности с бумбончиком на шапочке не желала. И вряд ли уже у нее возникнет такое желание. Как у всякого, хоть раз повернувшего судьбу к себе лицом. Особенно силой. Иногда мне даже казалось, что ее вообще не было в той, другой жизни. И познакомился я с ней только теперь, здесь. Впрочем, как и не было в той жизни давно и меня.
А вот Сенечка был и тогда, и теперь. И будет. Таким же славным лопоухим и неприхотливым парнем. И я, как умел, делал ему рекламу.
– Да уж, Тасенька, – мечтательно тянул я после его очередного ухода, потягивая горячий чай. – Да уж. Любая девушка такому парню позавидует.
Похоже, опыта в рекламе у меня не было никакого.
– Ну, вы тоже скажете, Аристарх Модестович! – Тася громко в знак протеста стучала купеческим чайником по столу. – Любая девушка! Какая еще девушка! С вашего каменного века?! Может и да. А в нашем веке никто такому богатству не позавидует. Регулировщик на дорогах! Вот еще! Только Сенечка такую работенку мог откопать. Уже давно везде светофоры стоят! Да что светофоры! Вон, китайцы уже изобрели виртуальных пешеходов! Машина несется на зеленый свет – а тут такая стена из лучей в виде красных пешеходов. Машина хочешь – не хочешь, а остановится! И настоящие пешеходы в безопасности! А что Сенечка? Куда ему до китайцев! Если он умудряется в наш-то век стоять вместо светофора! Он такой же динозавр, как и вы!
– Зря ты так, Тасенька, – не сдавался я, подливая себе чаю. – Ох, как зря. Регулировщик – вполне уважаемая профессия. Да и действительно редкая. А машины людей не заменят. А ты судишь… Да уж и не знаю, по каким критериям ты судишь.
– Только вы знать такое не можете! – Тася еще громче стучала фарфоровым чайником. Чайник недовольно опускал свой носик и проливал чай прямо на стол. – Только вы! Живете в своем придуманном мире! Среди бездушных вещей!
– Бездушных? Весьма спорно. Но дорогих – это точно, – делал я маленькую поправку.
– Может и дорогих, – уже милостиво соглашалась Тася, вспоминая цену антиквариата. – Но все одно. И разговаривать они не умеют, и совет мудрый дать. Вот вы, получается, только в себе и живете. Сам себе и друг, и собеседник. Поэтому ничегошеньки не кумекаете в нашей жизни. А жизнь, дорогой Аристарх Модестович – это не палочкой на дорогах махать за копейки. Она другая – жизнь.
– И какая же, если не секрет, Тасенька?
– А хотя бы такая! – Тася подскочила к многочисленным пакетам, с которыми явилась сегодня утром на работу. И вывалила их содержимое прямо на диван. Множество дорогущих тряпок, обуви, бижутерии, косметики. Даже почему-то малюсенькая сумка-холодильник затесалась. Что меня убило окончательно.
– Ну что, скажете не красиво? Красиво! А вы мне – регулировщик. Вот она – вся жизнь на этом диване. И вся моя философия. И регулировщик сюда не вписывается.
– А как вписывается это? – я осторожно взял сумочку-холодильник.
– А, это я получила за этикетки от йогурта. Ничего, пригодится! А не пригодится – Сенечке его и подарю. Когда жара будет, он достанет из сумочки холодненький напиток – и уже маленькая радость. А меня Сенечкины радости не устраивают. У меня другой интерес.
Я вздыхал. Мне искренне было жаль Сеню. И я не собирался завершать свою рекламную компанию. Но всем нутром чувствовал, что у Таси действительно другой интерес. И Сенечка туда никак не вписывается.
О ее интересе я узнал совсем скоро. И меня это шокировало. Я догадывался, что если что в жизни и интересует Тасю, то принципы в этот интерес не вмещаются никаким местом. Но чтобы настолько…
Был уже поздний вечер. Тяжелыми хлопьями валил снег. И я вглядывался сквозь морозную витрину на улицу. И видел расплывчатые фары пробегающих машин, сливающиеся с бликами замерзшей луны.
И когда в дверь постучали, я не удивился. Поскольку успел разглядеть мелькнувший силуэт Сенечки.
Сенечка долго вытирал ноги у порога, смущенно сжимая фуражку в руках.
– Дорогой, – бубнил мимоходом он. – Дорогой Аристарх Модестович…Вы уж извините, что так поздно. Вы, пожалуй, уж и ко сну собрались. А я вот так… Хотел пораньше, но никак не вырвался. Из этого сумасшедшего потока. И снег такой валит, а они все не угомоняться. Даже скорость не сбавляют! И дачного сезона, поди, нет. А они все туда-сюда, туда-сюда…
Я уже хорошо выучил Сенечку. Он мог так бубнить до бесконечности. А я все же хотел выспаться. Как всегда. С тех пор, как стал стариком.
Я силой втащил Сенечку в комнату и налил остывший чай.
– Ох, ну и хватка у вас, дорогой! – восхищенно заметил Сенечка. – И у молодого не часто встретишь такую хватку, я вам скажу!
– Ну, о моем возрасте, Сеня, говорить – это избитая тема. Не за этим ты, поди, явился. Почти в полночь.
– Не за этим, – по-старчески вздохнул Сенечка. И от неловкости огляделся. Остановил взгляд на маленькой пушистой елочке, примостившейся в углу.
– Не рановато ли? – Сенечка кивнул на елку. – До Нового года еще далеко.
– Да это все Тасины выдумки, – махнул я рукой. – Категорически мне заявила, что елку нужно ставить, когда выпадет первый снег. А убирать, когда снег последний растает. Мол, так вернее. Мол, елка может себя показать во всей красе только зимой. И удивительно гармонирует со снегом. Даже, если снег за окном, а она в комнате. А мы ей отводим каких-то жалких 2 недели из всей долгой-долгой зимы. Кто его знает, может, в ее нелепых словах и есть частица правды? Правда тоже частенько гармонирует с нелепостью.
– Вот это верно, – Сенечка почесал макушку. – Тася часто говорит нелепости. А они в миг – и правдой оказываются.
– А-а-а, – понимающе протянул я. – Так ты о Тасе пришел поговорить? Ну что ж…
Если честно, я был недоволен. И хотя мне нравился Сенечка, Тася мне нравилась не настолько, чтобы ей посвятить часы драгоценного сна.
Сенечка, не смотря на свою доверчивость, мое недовольство все же успел уловить. И резко, как солдатик, подскочил с места.
– Вы уж извините меня еще раз, дорогой. Пожалуй, этот разговор, может и подождать.
Может, еще как может. Я облегченно вздохнул. И поднялся вслед за Сенечкой. Но, чтобы сгладить ситуацию, решился на пару ласковых слов.
– Ты, Сенечка, не беспокойся. Все будет у вас хорошо. Девушки нынче, сам знаешь, какие. А в итоге, и не плохие вовсе оказываются. Да и я тут не сижу, сложа руки. Ты мне симпатичен, Сеня. И я всегда к месту и не к месту, бывает, – да и замолвлю о тебе доброе словечко. А доброе слово о хорошем парне никогда мимо ушей у девушки не пролетает. Уж поверь моему долгому опыту.
– Опыту? – Сенечка как-то многозначительно усмехнулся. И мне это не понравилось. Многозначительность никогда не была в духе этого довольно однозначного парня.
– Ты что-то имеешь против моего опыта? – нахмурил я седые приклеенные брови.
– Опыт, дорогой, Аристарх Модестович, не есть годы. Можно за сто дней приобрести столетний опыт. А можно за сто лет иметь всего лишь стодневный. Я, безусловно, отдаю все свое почтение вашим годам. Но опыт… Возможно, вы прекрасно разбираетесь в этих старинных вещицах, может быть, даже в людях понимаете. А вот в любви…Вы, поди, и не любили никогда.
