Мелисса Бэнк - Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле

Арчи наблюдал за мной.

— Что твой папа говорил обо мне в тот уикенд?

Я ответила:

— Он говорил, что ты очень обаятелен.

Так оно и было.

Мы с хрустом разломили наши гадальные печенья с предсказаниями и, как обычно, достали оттуда крохотные клочки бумаги. В моем говорилось, сколь ценно обретать мудрость и знания. Арчи предрекалось: «Ожидается большое счастье». Когда он откусил от своего печенья, я воскликнула:

— Нет, нет, не ешь, а то предсказание не сбудется!

Он поспешно выплюнул откушенный кусок на салфетку.

Я сказала:

— Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится?

— Что? — спросил он, положив подбородок на сжатые кулаки и изображая близкого к обмороку школьника.

— Ты готов проглотить свою гордыню или выплюнуть ее на салфетку, лишь бы я рассмеялась.

Я сказала:

— Хорошая новость: это последние рукописи из моего архива. А плохая новость: это последние рукописи из моего архива.

— Пойдем спать, — предложил он.

3

Однажды я где-то вычитала, что совершенно неважно, как долго алкоголик не пьет. Стоит только ему начать снова, и он приходит в то самое состояние, в котором был, когда перестал пить. Так было и с Арчи.

Я забила его чулан своей одеждой. Мои шампуни и кондиционеры выстроились по краю его ванны. В холодильнике было полно диетического лимонада и морковки.

Каждый вечер мы ужинали вместе — дома или в ресторане.

Прежде чем лечь спать, он громко объявлял из ванной: «Я принимаю антабус».

Я не знала, что отвечать на это, и пыталась придумать правильный ответ. А потом стала просто выкрикивать: «Спасибо!», словно он чихнул, а я сказала: «Будь здоров!»

Я знала, что он хочет заниматься сексом, если, перед тем как лечь, Арчи намазывал лицо кремом для бритья. Я называла это его предощущением. Сам секс был физический труд. Я была для всего последующего — для нежности, которая не могла прийти другим путем.

Иногда мы спали лицом к лицу, обнявшись, а однажды ночью я проснулась и обнаружила, что его рот так близок к моему, что я дышала его дыханием.

Единственной подругой, которой я обо всем рассказала, была Софи, больше всех ненавидевшая его. Я опасалась ее реакции, но Софи, казалось, даже не удивилась. Только спросила:

— С ним тебе лучше?

Я ответила утвердительно.

— Он не пьет?

Я рассказала об антабусе и о покер-чипе из Общества анонимных алкоголиков.

Она посмотрела на меня и задумалась. И наконец произнесла:

— Только не сдавай свою квартиру. Ладно?

Я ответила, что квартира не моя, а тетина, поэтому я не могу ее сдавать, к тому же переселяться к Арчи у мне и в мыслях не было.

На прощанье она бросила:

— Позвони мне, если это произойдет.

Арчи спросил, рассказала ли я о нем своим родителям, и я ответила: нет.

— Как долго ты собираешься держать меня в чулане? — сказал он. — Здесь темно, и я постоянно наступаю на твои туфли.

Я собиралась в наш загородный дом на уикенд, и Арчи дал мне экземпляр «Чокнутого» для отца. И сказал:

— Пойдем!

— Пойдем? — не поняла я.

Он дотащил мою сумку до угла Гудзон-стрит и остановил такси. Сел вместе со мной в машину и доехал до станции «Пэнн». Он вел себя так, словно я была моряком, уходящим в дальнее плавание.

Пока я стояла в очереди за билетом, он сходил к газетному киоску и купил книгу «Все о тропических фруктах», а также журнальчики «Мир собак», «Истинные вероисповедания» и «Загадки», чтобы мне было что читать в поезде. Поднимаясь на перрон, мы держались за руки. Расставаться было тяжело. Я сказала, что беспокоюсь, как он тут будет один. Он поцеловал меня, попросил не беспокоиться и добавил:

— Я последний человек, о котором тебе следует думать.

Уикенд был точно таким же, как и те, что я проводила дома до того, как мне стало известно о болезни отца. Но теперь-то я знала, что таилось за внешним спокойствием. Мы завтракали во внутреннем дворике. Мы разговаривали и читали. Бродили по окрестностям. Ужинали при свечах. Мы вели себя так, словно могли бы пойти в кино и не вернуться.

Когда я проснулась в воскресенье, мама уже несколько часов была на ногах и работала в саду. За завтраком она сообщила, что через несколько недель собирается красить дом. Она показала отцу и мне образцы красок — всевозможные оттенки белого цвета — и пояснила, для какой из комнат предназначена та или иная.

— Алебастр кажется слишком казенным для спальни, — сказала она с улыбкой.

— Это придирки, — отозвалась я. — А кокосовый цвет для ванной? Думаешь, годится?

Маму легко было разыграть; она закатила глаза, притворившись расстроенной. И заявила:

— Я хочу, чтобы дом выглядел как можно лучше.

Сказано это было с таким воодушевлением, что я предпочла промолчать.

— Дом и сейчас неплохо выглядит, Лу, — заверил ее отец и бодро замурлыкал какую-то песенку.

Мы поехали с ним за покупками и остановились купить фрукты там, где прежде был Ашбернский парк. Лавка «Лорд и Тейлор» теперь стала магазином для фермеров, а в отеле, где я когда-то купила свой первый бюстгальтер, сейчас продавали экологически чистые продукты.

На парковочной площадке я увидела Ашбернских ведьм — мать и двух дочерей, — которые по-прежнему носили распущенные лохматые волосы и ездили на проржавевшем красном «рамблере». Они пугали и восхищали меня еще в те времена, когда я была ребенком и мы с подругами бегали за ними по пятам. Про них было известно, что они возвращали в магазин платья, которые уже носили.

Отец сказал:

— Я считаю, что это худшее из того, что может представить себе девушка из провинции.

Уже собираясь уезжать, я спохватилась, что забыла передать отцу «Чокнутого». Я не сказала, что эта книга от Арчи.

Казалось, отец, заметив надпись на титульном листе, был доволен. Только сейчас, когда он листал первые страницы, я обнаружила, что Микки Лэмм подписал книгу для него.

— Это была встреча с читателями, о которой я тебе говорила, — пояснила я.

Отец отвез меня в деловую часть города — к железнодорожной станции. У него была машина с откидным верхом, и он держал верх открытым, а окна закрыл, чтобы ветер не мешал нам разговаривать. Больше всего ему хотелось узнать о моей жизни в Нью-Йорке: стали ли наши отношения с Мими более непосредственными, что мне нравится в моей работе, думаю ли я еще завести собаку, как поживает Софи, встретила ли я какого-нибудь интересного человека?

Когда я в тот вечер пришла к Арчи, он спросил:

— Как дела?

Я сказала, что отец, кажется, неплохо себя чувствует и хотя немного устал, но, в общем-то, держится как обычно.

Арчи все чего-то ожидал, и прежде чем он заговорил, я догадалась, чего именно.

— Ты сказала отцу о нас?

Вот почему он попросил Микки подписать книгу.

Я подумала вслух, почему я этого не сделала: старалась уберечь отца от лишних волнений — так же как он оберегал меня.

Арчи бросил на меня беглый взгляд.

— Ты ставишь меня на одну доску с белокровием?

— Я не это имела в виду, — отозвалась я и тут же поняла, что он недалек от истины. И промолвила: — Я не думала о тебе. Я просто была с отцом.

Он уставился на меня.

— Ты уже стала взрослой, дорогая.

Приятно было это слышать. Я подумала, что он, пожалуй, прав. Потом мне пришло в голову, что я действительно стала взрослой и надо вести себя так, чтобы мне об этом не напоминали.

4

Мими зашла ко мне в кабинет и спросила, есть ли у меня время пойти с ней на ланч. Я сказала: «Конечно». Она была в игривом настроении и, когда мы шли в ресторан, взяла меня под руку.

Мне казалось, что мы с ней повеселимся, но, к моему удивлению, ничего подобного не случилось.

Ей хотелось говорить о мужчинах, которых, невзирая на их возраст, она называла «мальчиками». У меня создалось впечатление, будто все они, за исключением, быть может, ее мужа, всю жизнь ее обожали. Он любил ее так сильно, что в конце концов возненавидел.

Она рассказала, что недавно обедала со своим вторым мужем, южанином, который все еще называет ее «сладким пирожком». Так же мил был и писатель, который пригласил ее вчера на американский футбол. Возможно, сегодня он зайдет в офис и я смогу познакомиться с ним.

Арчи уже говорил мне, что я могу многому у Мими научиться, и я этого хотела. Я смотрела на ее брови. Как ей удается делать их такими красивыми?

Я кивала, слушая ее, и большего от меня не требовалось, пока она не поинтересовалась, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Я ответила утвердительно. А когда она спросила с кем, я смогла ответить лишь то, что она уже знала. Но и в этом случае я почувствовала, что выдала какой-то секрет, который мне следовало бы хранить.

После ланча она сказала, что пойдет красить волосы и ей не хотелось бы возвращаться в офис.