Ксения Велембовская - Дама с биографией
Честно сказать, Люся плохо представляла себя на «планете телевидения», среди известных артистов, знаменитых на всю страну людей, а главное — рядом с модными, современными девчонками вроде разбитной, уверенной в себе Нонки, но поступить на журналистику она, наверное, тоже смогла бы, если б очень захотела. По русскому и литературе у нее всегда были одни пятерки, а сочинения она и подавно писала лучше всех в классе. Однажды даже выиграла районный конкурс на лучшее сочинение о родной природе.
А в какой-то дурацкий финансовый не поступила! Недобрала один балл.
Еще вчера возвращение домой рисовалось ей триумфальным шествием с гордо поднятой головой: «Как дела, Люсенька? — Спасибо, хорошо. Я сегодня поступила в институт!» — а сейчас она плелась от остановки как побитая собака. Глядя под ноги и мечтая лишь о том, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых.
Желание доказать, что если она захочет чего-то по-настоящему, то обязательно добьется, было таким сильным, что, добравшись до избушки, она сразу же вытащила из-под кровати стопку учебников, перевязанную бечевкой, поменяла одни учебники на другие и села заниматься.
Сосредоточиться, однако, никак не получалось. Время от времени она нервно поглядывала на часы, и сама не зная, чего ей больше хочется: чтобы мама наконец пришла или чтобы не приходила вовсе. Нюша между тем задерживалась. Не иначе как отправилась в гастроном в Лосинку покупать торт с кремовыми розами. Ой, как же она расстроится!
— Ты где там, дочк? — радостно крикнула мама, еще не переступив через порог.
И сразу все поняла. Увидела дочь склонившейся над учебниками и поняла. Всплакнув, унесла коробку с тортом на кухню, громко загремела кастрюлями и вдруг затихла.
«Опять плачет», — подумала Люся. Уже собралась пойти утешить ее, но Нюша пришла сама.
— Знать, не судьба тебе, дочк, бухгалтершей-то быть, — философски заключила мама. — Коли бы да, так уж приняли бы тебе обязательно. Навряд ли у них там от таких девчонок, пригожих да прилежных, отбою-то нет. На другой год поступай на который хотела, на книжный. Я перечить не стану. Чего я, Люсинк, вообще-то понимаю, кого из культурных людей видала? Одну нашу Антонин Харитонну в кримплене! — Засмеявшись сама над собой, Нюша промокнула фартуком уголки глаз и подмигнула: — Айда, дочк, на кухню чай с тортом пить. Не пропадать же добру! Ты, главное, не горюй и не отчаивайся. Недаром люди говорят: что Бог ни делает, все к лучшему.
За открытым в палисадник окошком пролетел грибной август, прополз за мокрым, запотевшим стеклом холодный сентябрь. Люся почти не выходила на улицу. Разве что до магазина, за молоком, за хлебом, и сразу обратно. Во-первых, некогда. Столько всего надо прочесть и выучить наизусть! Во-вторых, не хочется встреч с бывшими одноклассниками. В институт не поступили только самые отпетые двоечники, да и те еще как задавались! Лешка Терехин с Валькой Шкуркиным, провалившиеся где только можно, пошли в школу милиции, теперь ходят важно, как павлины, хвастая, что скоро переловят всех бандитов и шпионов. Наташка Петрова хвастается длинным белым платьем, которое шьет в ателье, и будущей свадьбой в ресторане «Космос», Галька Федоренко — тем, что лепит протезы, а когда закончит свой зубной техникум, денег у нее будет — вагон! Таня Морозова все зовет посмотреть, как она, старшая пионервожатая в школе, вышагивает впереди отряда под красным знаменем, под барабанный бой. Словом, у всех началась новая, устремленная в светлое будущее жизнь, а Люсина жизнь застыла, законсервировалась в деревянной банке с низким потолком. Вдобавок ко всему и лучшая подруга ее совсем-совсем забыла. С лета от нее ни слуху ни духу, а дозвониться Нонке, с тех пор как та работает в Останкино, из автомата невозможно: все время занято. Если же вдруг дозвонишься, подходит Елена Осиповна. После взаимных приветствий Елена Осиповна каждый раз говорит, что Нонночка на работе, будет поздно. Прощаясь, просит звонить, не забывать, но, скорее всего, только ради приличия…
— Ты, Люсинк, на их зря-то не обижайся. Люди они очень хорошие, но, чай, правда занятые. Заместо того чтоб в будке топтаться, прогуляйся до почты, конверт купи за четыре копейки и напиши: так, мол, и так, дорогая моя подружка, очень я по тебе скучаю.
Нюша, как всегда, оказалась права: ответ на слезное письмо не заставил себя ждать.
«Привет тебе, друг мой Люська, от твоей верной подруги Нонки, которая работает как сумасшедшая и потому забыла, мерзавка, что есть у нее на свете самая родная-преродная душа! Прости! В ногах валяюсь, целую, Н.З. Ах да, вот еще: я — ж! Поняла? Т. е. больше уже не НЗ, не неприкосновенный запас! Он — принц! Подробности письмом».
Конечно же, Люся все поняла. Тут любой бы понял! Даже Нюша. Если бы вдруг прочла это послание. Как же Нонка не побоялась написать о таком в открытке? — изумлялась Люся. Могла бы зашифровать получше, ведь Заболоцкая на это мастер. Маленькими девчонками — когда деревья в саду трепали дождь и ветер, а на террасе струилось тепло от жарко-красного рефлектора на ножках — они постоянно придумывали разные шифровки, коды, тайные знаки, рисовали зловеще-черным карандашом танцующих человечков и подсовывали Еремевне под дверь, надеясь напугать старуху до обморока, запрятывали в укромные места планы с цветными стрелками, указывающими, где искать Надькины несметные сокровища.
Удивление вызывало и «Ах да, вот еще…». Неужели бывает такая захватывающе интересная работа, что любовь отходит на второй план?
Через три долгие недели в ответ на двухстраничное письмо с признанием «и скучно, и грустно, и некому руку пожать», дополненным описанием увядающей природы, и с осторожными вопросами о принце опять пришла открытка:
«Заболоцкая — Артемьевой. Совершенно секретно. Сообщаю: перевелась на заочное. Агент по кличке Принц отбыл в Л. Волосы темные. Глаза светлые. Характер нордический. Особые приметы — все. Временно НЗ».
Вслед за открыткой, спустя два дня, Люся вытащила из почтового ящика письмо. С предложением приехать в Останкино на съемку!
«…Будем изображать танцы золотой молодежи. Гонорар — 3 р. Надень что-нибудь простенькое, но со вкусом. Не забудь паспорт. Жду тебя 10-го в 13.45. в бюро пропусков. Общнемся, познакомлю с П.», — накорябала Заболоцкая синей ручкой, паста в которой у нее, видимо, заканчивалась. Другой, черной, нарисовала криво-косой план: дорога, остановка троллейбуса, башня, здание телецентра, бюро пропусков в перпендикулярном зданию прямоугольнике — и знакомыми с детства стрелками указала направление.
Моднючие девчонки и женщины, мужчины и парни в кожаных или замшевых куртках проносились мимо — из одних стеклянных дверей к другим, лишь на секунду замедляя свой стремительный шаг, чтобы предъявить пропуск милиционеру. Даже пожилые люди — их было совсем немного — двигались гораздо быстрее, чем положено в их возрасте. Знакомые приветствовали друг друга на бегу громко и весело, энергично жали еще издалека протянутые руки: привет, старик! Казалось, одни торопятся на какой-то праздник, а другие с радостью с него сбегают. Все эти возбужденные, снующие туда и обратно работники телецентра вели себя так, как будто они артисты на сцене под прицелом множества глаз.
На больших часах над милиционером стрелки показывали уже пятнадцать минут третьего. Нонки все не было, а ведь написала, что будет ждать в тринадцать сорок пять. Отчаявшись дождаться ее — наверное, забыла! — Люся направилась к выходу. Оглянулась на всякий случай — и пошла обратно: по ступенькам к бюро пропусков, размахивая белым клочком бумаги, неслась в высоченных сапогах на платформе ненормальная Заболоцкая.
— Люська, подожди! Извини… щас умру… так бежала, чуть не задохнулась… давай паспорт… выпишите, пожалуйста, девушке пропуск… спасибо большое… бежим!
Первое, что услышала Люся в огромной, наполовину темной и пустой, наполовину ярко освещенной и набитой суетящимися людьми студии под названием «А», — это грозный женский голос по радио:
— Нонна, где ты все время болтаешься, черт тебя подери?!
Схватив наушники с камеры оператора, Нонка посмотрела туда, где почти под самым потолком за стеклом сидели боком, глядя сразу в несколько телевизоров, две женщины, и извиняющимся голоском зашептала в маленький микрофон:
— Извините, Лидия Сергеевна, я была в костюмерной… и гримерной…
— Скажи лучше, что кофе пила, — с усмешкой уличил радиоголос. — Гони срочно массовку в студию! У нас все готово.
Нонка умчалась, а Люся поспешила найти укромный уголок, где никому не могла помешать, и принялась с интересом разглядывать залитую ослепительным светом декорацию богато обставленной комнаты с нарисованными в окне вспышками праздничного салюта. Разглядеть она успела только этот очень похожий на настоящий салют и — вздрогнув от неожиданно раздавшейся ритмичной музыки, — магнитофон на журнальном столе, который вроде никто не включал.
