Эдуард Асадов - Что такое счастье. Избранное

Слово и дело

Его убийца хладнокровно

Навел удар. Спасенья нет.

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет…

…Но есть и божий суд,

наперсники разврата…

Я тысячи раз те слова читал,В отчаянье гневной кипя душою.И автор их сердце мое сжигалКаждою яростною строкою.

Да, были соратники, были друзья,Страдали, гневались, возмущались,И все-таки, все-таки, думал я:Ну почему, всей душой горя,На большее все же они не решались?

Пассивно гневались на злодеяАпухтин, Вяземский и Белинский,А рядом Языков и БаратынскийПечалились, шагу шагнуть не смея.

О нет, я, конечно, не осуждаю,И вправе ль мы классиков осуждать?!Я просто взволнованно размышляю,Чтоб как-то осмыслить все и понять.

И вот, сквозь столетий седую тьмуЯ жажду постичь их терпенья меруИ главное, главное: почемуРешенье не врезалось никому —Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!

И, кинув все бренное на весы,От мести святой замирая сладко,В надменно закрученные усыСо злою усмешкой швырнуть перчатку!

И позже, и позже, вдали от Невы,Опять не нашлось смельчака ни единого,И пули в тупую башку МартыноваНикто ведь потом не всадил, увы!

Конечно, поэт не воскрес бы вновь,И все-таки сердце б не так сжималось,И вышло бы, может быть, кровь за кровь,И наше возмездие состоялось!

Свершайся, свершайся же, суд над злом!Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!Суд божий прекрасен, но он — потом.И все же людской, человечий громПри жизни пускай существует тоже!

Когда порой влюбляется поэт…

Когда порой влюбляется поэт,Он в рамки общих мерок не вмещается,Не потому, что он избранник, нет,А потому, что в золото и светДуша его тогда переплавляется.

Кто были те, кто волновал поэта?Как пролетали ночи их и дни?Не в этом суть, да и не важно это.Все дело в том, что вызвали они!

Пускай горды, хитры или жеманны, —Он не был зря, сладчайший этот плен.Вот две души, две женщины, две Анны,Две красоты — Оленина и Керн.

Одна строга и холодно-небрежна.Отказ в руке. И судьбы разошлись.Но он страдал, и строки родились:«Я вас любил безмолвно, безнадежно».

Была другая легкой, как лоза,И жажда, и хмельное утоленье.Он счастлив был. И вспыхнула грозаЛюбви: «Я помню чудное мгновенье».

Две Анны. Два отбушевавших лета.Что нам сейчас их святость иль грехи?!И все-таки спасибо им за этоСвятое вдохновение поэта,За пламя, воплощенное в стихи!

На всей планете и во все векаПоэты тосковали и любили.И сколько раз прекрасная рукаИ ветер счастья даже в полглоткаИх к песенным вершинам возносили!

А если песни были не о них,А о мечтах или родном приволье,То все равно в них каждый звук и стихДышали этим счастьем или болью.

Ведь если вдруг бесстрастна голова,Где взять поэту буревые силы?И как найти звенящие слова,Коль спит душа и сердце отлюбило?!

И к черту разговоры про грехи.Тут речь о вспышках праздничного света.Да здравствуют влюбленные поэты!Да здравствуют прекрасные стихи!

Судьба страны

Пути земли круты и широки.Так было, есть и так навечно будет.Живут на той земле фронтовики —Свалившие фашизм, простые люди.

И пусть порою с ними не считаютсяВсе те, кто жизнь пытаются взнуздать,И все ж они не то чтобы стесняются,А как-то в их присутствии стараютсяНе очень-то на Родину плевать.

Нет у бойцов уже ни сил, ни скорости,И власти нет давно уж никакой,И все-таки для общества поройОни бывают чем-то вроде совести.

И сверхдельцам, что тянут нас ко дну,И всем политиканствующим сворамНе так-то просто разорять странуПод их прямым и неподкупным взором.

Но бури лет и холода ветровНе пролетают, к сожаленью, мимо,И чаще всех разят неумолимоУсталые сердца фронтовиков.

И тут свои особенные меркиИ свой учет здоровья и беды,И в каждый День Победы на поверкеРедеют и редеют их ряды.

И как ни хмурьте огорченно лоб,Но грянет день когда-нибудь впервые,Когда последний Фронтовик РоссииСойдет на век в последний свой окоп…

И вот простите, дорогие люди,И что же будет с Родиной тогда?И слышу смех: «Какая ерунда!Да ничего практически не будет!

Возьмем хоть нашу, хоть другие страны:Везде была военная беда,И всюду появлялись ветераны,И после уходили ветераны,А жизнь не изменялась никогда!»

Что ж, спорить тут, наверно, не годится.Да, были страны в бурях и беде,Но то, что на Руси сейчас творится,За сотни лет не ведали нигде!

И вот сегодня бывшие солдаты,Которые за солнце и веснуФашизму душу вырвали когда-тоИ людям мир вернули в сорок пятом,С тревогой смотрят на свою страну.

И хочется им крикнуть: — Молодые!Не рвитесь из родного вам гнезда!Не отдавайте никому России,Ведь что бы ни случилось, дорогие,Второй у нас не будет никогда!

Не подпускайте к сердцу разговоры,Что будто бы заморское житьеСулит едва ль не золотые горы.Все это чушь и дикое вранье!

Не позволяйте обращать в пожарищаТакие превосходные слова,Как: Родина, Отечество, Товарищи —Им жить и жить, пока страна жива!

Взамен культуры и больших идей,Чтоб не могли мы ни мечтать, ни чувствовать,Нас учат перед Западом холуйствоватьИ забывать о звании людей!

Но, как бы нас ни тщились унижать,Нельзя забыть ни по какому праву,Что Волгу вероломству не взнуздатьИ славу никому не растоптать,Как невозможно растоптать державу!

Ведь мы сыны могущества кремлевского,Мы всех наук изведали успех,Мы — родина Толстого и ЧайковскогоИ в космос путь пробили раньше всех!

И пусть стократ стремятся у РоссииОтнять пути, ведущие вперед.Напрасный труд! В глаза ее святыеНе даст цинично наплевать народ!

И, сдерживая справедливый гнев,Мы скажем миру: — Не забудьте, люди:Лев, даже в горе, все равно он — лев,А вот шакалом никогда не будет!

А в чем найти вернейшее решенье?Ответ горит, как яркая звезда:Любить Россию до самозабвения!Как совесть, как святое вдохновенье,И не сдавать позиций никогда!

25 мая 1993 г.

Красновидово

Верю гению самому

Когда говорят о талантах и гениях,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

Как просто решают порой и рубят,Строча о мятущемся их житье,Без тени сомнений вершат и судятИ до чего же при этом любятРазбойно копаться в чужом белье.

И я, сквозь бумажную кутерьму,Собственным сердцем их жизни мерю.И часто не столько трактатам верю,Как мыслям и гению самому.

Ведь сколько же, сколько на свете былоО Пушкине умных и глупых книг!Беда или радость его вскормила?Любила жена его — не любилаВ миг свадьбы и в тот беспощадный миг?

Что спорить, судили ее на славуНе год, а десятки, десятки лет.Но кто, почему, по какому правуПозволил каменья кидать ей вслед?!

Кидать, если сам он, с его душой,Умом и ревниво кипящей кровью,Дышал к ней всегда лишь одной любовью,Верой и вечною добротой.

И кто ж это смел подымать вопрос,Жила ли душа ее страстью тайной,Когда он ей даже в свой час прощальныйСлова благодарности произнес?!

Когда говорят о таланте иль гении,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

И вижу я, словно бы на картине,Две доли, два взгляда живых-живых:Вот они, чтимые всюду ныне, —Две статные женщины, две графини,Две Софьи Андревны Толстых.

Адрес один: девятнадцатый век,И никаких хитроумных мозаик.Мужья их Толстые: поэт и прозаик,Большой человек и большой человек.

Стужу иль солнце несет жена?Вот Софья Толстая и Софья Толстая.И чем бы их жизнь ни была славна,Но только мне вечно чужда однаИ так же навечно близка другая.

И пусть хоть к иконе причислят лик,Не верю ни в искренность и ни в счастье,Если бежал величайший старикИз дома во тьму под совиный крикВ телеге, сквозь пляшущее ненастье.

Твердить о любви и искать с ним ссоры,И, судя по всем его дневникам,Тайно подслушивать разговоры,Обшаривать ящики по ночам…

Не верю в высокий ее удел,Если, навеки глаза смежая,Со всеми прощаясь и всех прощая,Ее он увидеть не захотел!

Другая судьба: богатырь, поэт,Готовый шутить хоть у черта в пасти,Гусар и красавец, что с юных летОтчаянно верил в жар-птицу счастья.

И встретил ее синекрылой ночью,Готовый к упорству любой борьбы.«Средь шумного бала, случайно…»А впрочем,Уж не был ли час тот перстом судьбы?

А дальше бураны с лихой бедою,Походы да черный тифозный бред,А женщина, с верной своей душою,Шла рядом, став близкою вдвое, втрое,С любовью, которой предела нет.

Вдвоем без конца, без единой ссоры,Вся жизнь — как звезды золотой накал.До горькой минуты, приход которой,Счастливец, он спящий и не узнал…

Да, если твердят о таланте иль гении,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

Как жил он? Что думал? И чем дышал?Ответит лишь дело его живоеДа пламя души. Ведь своей душоюХудожник творения создавал!

И я, сквозь бумажную кутерьму,Лишь собственным сердцем их жизни мерю.И чаще всего не трактатам верю,А мыслям и гению самому!

О скверном и святом