Патриция Хайсмит - Цена соли
При всей их суете насчет завтрака, на столе оказались только апельсиновый сок, кофе и какой-то намазанный маслом тост, который никто не хотел есть. Эбби закурила сигарету, прежде чем притронуться хоть к чему-нибудь.
— Вы уже достаточно взрослая, чтобы курить? — спросила она Терезу, протягивая ей красную коробку, на которой было написано Craven A's. Кэрол положила свою ложечку на стол.
— Эбби, ты что? — спросила она с оттенком замешательства, которого Тереза никогда прежде не видела.
— Спасибо, с удовольствием, — сказала Тереза, беря сигарету.
Эбби оперлась локтями на стол.
— А что «что»? — спросила она Кэрол.
— Подозреваю, что ты немного навеселе, — сказала Кэрол.
— После того, как я провела час за рулем машины с открытым верхом? Я уехала из Нью-Рошелл в два, вернулась домой и обнаружила твое сообщение, и вот я тут.
«У нее, наверное, уйма времени, — подумала Тереза, — наверное, она весь день ничего не делает, кроме того, что полагает, что что-то делает».
— Ну? — спросила Эбби.
— Ну… первый раунд я не выиграла, — ответила Кэрол.
Эбби затянулась сигаретой, вовсе не удивленная таким ответом.
— На какой срок?
— На три месяца.
— Начиная с каких пор?
— Начиная прямо сейчас. Точнее, с прошлой ночи, — Кэрол взглянула на Терезу, затем посмотрела на свою чашку с кофе. И Тереза поняла, что Кэрол не хотела больше говорить об этом при ней.
— Еще ничего не решено, да? — спросила Эбби.
— Боюсь, что как раз решено, — ответила Кэрол небрежным тоном, словно она отмахнулась от чего-то неважного. — Только устная договоренность, но ее тоже нужно соблюдать. Что ты делаешь сегодня вечером? Поздно вечером.
— Я ничего не делаю рано. У меня сегодня в два обед.
— Позвони мне, как сможешь.
— Конечно.
Кэрол все так же не поднимала глаз, глядя на стакан апельсинового сока в руке, и Тереза увидела, что сейчас ее губы очерчивала линия грусти, и это была не грусть умудренности, а грусть поражения.
— Я бы отправилась в путешествие, — сказала Эбби. — В небольшую поездку куда-нибудь.
Затем Эбби посмотрела на Терезу, еще одним ясным, не относящимся к делу, дружеским взглядом, словно она вовлекала ее в нечто, в чем она никак не могла участвовать, но, в любом случае, Тереза застыла от мысли, что Кэрол может куда-то от нее уехать.
— Я не в таком уж и настроении, — сказала Кэрол, но Терезе послышался в этих словах намек, что, однако, же это возможно.
Эбби немного поежилась и огляделась.
— Это место такое же мрачное как и угольная шахта поутру, правда?
Тереза чуть улыбнулась. Угольная шахта, с солнцем, которое начинало подсвечивать желтым светом подоконник, и с елкой позади него?
Кэрол нежно посмотрела на Эбби, прикуривая одну из ее сигарет. «Как же, должно быть, они хорошо знают друг друга, — подумала Тереза, — что бы одна из них ни говорила или ни делала, это не удивляло другую, или даже не было понято неправильно».
— Вечеринка удалась? — спросила Кэрол.
— Мм, — сказал безразлично Эбби. — Знаешь типа по имени Боб Хавершем?
— Нет.
— Сегодня вечером он был там. Я встречала его где-то раньше, в Нью-Йорке. Как ни странно, он сказал, что будет работать у Раттнер и Эйрд в брокерском отделе.
— Неужели.
— Я не призналась, что знаю одного из боссов.
— Который сейчас час? — спросила Кэрол после паузы.
Эбби посмотрела на свои часы — маленькие часики, встроенные в пирамидку из золотых панелек.
— Семь тридцать. Около того. Тебе не все равно?
— Хочешь еще поспать, Тереза?
— Нет. Я прекрасно себя чувствую.
— Я отвезу тебя, когда тебе нужно будет ехать, — сказала Кэрол.
Но в итоге, около десяти часов Терезу отвезла Эбби, потому что ей было нечего делать, и она сказала, что ей это будет в радость.
«Еще и Эбби любит холодный воздух», — подумала Тереза, когда они помчались по шоссе. Ну кто гоняет в машине с открытым верхом в декабре?
— Где ты познакомилась с Кэрол? — прокричала ей Эбби.
Тереза чувствовала, что она почти, но не совсем, может рассказать Эбби правду.
— В магазине, — прокричала в ответ Тереза.
— О? — Эбби вела свой большой автомобиль рывками, бросая его в виражи и прибавляя скорости там, где никто бы не стал этого делать. — Она тебе нравится?
— Конечно!
Что за вопрос! Это тоже самое, что спросить ее, верила ли она в Бога.
Тереза указала Эбби на свой дом, когда они повернули на нужную улицу.
— Вы не могли бы кое-что сделать для меня? — спросила Тереза. — Можете подождать здесь минутку? Я хочу дать вам кое-что для Кэрол.
— Конечно, — сказала Эбби.
Тереза побежала наверх, взяла сделанную открытку, и сунула ее под ленту, которой был завязан подарок для Кэрол. Она отнесла его Эбби.
— Вы увидитесь сегодня вечером, да?
Эбби медленно кивнула, и Тереза почувствовала, как в любопытных черных глазах Эбби промелькнула тень соперничества, потому что она собиралась встретиться с Кэрол, а Тереза нет. Ну, и что Тереза могла с этим поделать?
— И спасибо, что подвезли.
Эбби улыбнулась.
— Уверена, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя куда-нибудь еще?
— Нет, спасибо, — сказала Тереза, тоже улыбаясь, потому что Эбби, несомненно, была бы рада отвезти ее даже в Бруклин-Хайтс.
Она поднялась по ступенькам и открыла почтовый ящик. В нем лежали два или три письма, рождественские открытки, одна от Франкенберга. Когда она посмотрела на улицу снова, большой, кремового цвета автомобиль исчез, словно какая-то вещь, которую она себе вообразила, словно одна из птиц из того сна.
Глава 8
— А ТЕПЕРЬ загадай желание, — сказал Ричард.
Тереза загадала. Она желала Кэрол.
Ричард держал ее за руки. Они стояли в прихожей под штукой, которая свисала с потолка и выглядела не то как расшитый бисером полумесяц, не то как часть морской звезды. Поделка была уродливой, но семья Семко приписывала ей почти волшебную силу, и ее вешали под потолок по особым случаям. Дед Ричарда привез ее из России.
— Чего загадала? — он улыбался ей так, как будто она ему принадлежала. Это был его дом, и он только что поцеловал ее, хотя дверь в гостиную была распахнута, и там было полно народу.
— Про это нельзя рассказывать, — сказала Тереза.
— А в России рассказывать можно.
— Ну, я же не в России.
Неожиданно радио взревело громче, голоса запели рождественский гимн. Тереза выпила остатки розового гоголь-моголя из своего бокала.
— Я хочу подняться в твою комнату, — сказала она. Ричард взял ее за руку, и они начали подниматься по лестнице.
— Ри-чард? — позвала его из гостиной тетушка с мундштуком в руке.
Ричард произнес какое-то слово, которого Тереза не поняла, и помахал тетушке рукой. Даже на втором этаже чувствовалось, как дом дрожал от сумасшедших танцев этажом ниже, и эти танцы никак не соответствовали музыке. Тереза услышала, как упал еще один бокал, и представила розовый пенистый гоголь-моголь, волной разливающийся по полу. Ричард утверждал, что это еще цветочки по сравнению с настоящим русским Рождеством, которое они привыкли праздновать в первую неделю января. Ричард улыбался, закрывая дверь своей комнаты.
— Мне нравится свитер, — сказал он.
— Я рада, — одним взмахом Тереза подобрала юбку и присела на край кровати. Тяжелый норвежский свитер, который она подарила Ричарду, лежал поперек матерчатой коробки на кровати позади нее. Ричард подарил ей юбку из восточно-индийского магазина. Это была длинная юбка с зелеными и золотыми полосами и вышивкой. Она была милой, но Тереза не понимала, куда могла бы ее надеть.
— А как насчет настоящей выпивки? От этой бурды внизу тошнит, — Ричард достал из стенного шкафа бутылку виски.
Тереза покачала головой.
— Нет, спасибо.
— Тебе бы это было в самый раз.
Она снова покачала головой и огляделась по сторонам. Почти квадратная комната с высоким потолком, обоями с едва различимым узором из розовых роз, двумя окнами со слегка пожелтевшими белыми муслиновыми занавесками. От двери по зеленому ковру тянулись две вытоптанные дорожки, одна к бюро, другая к столу в углу. Банка с кистями и портфолио на полу возле стола были единственным, что намекало на занятия Ричарда живописью. Она чувствовала, что точно так же живопись занимала только часть его мозга, и ей было интересно, сколько еще продлится это увлечение, прежде чем он забросит его ради чего-то другого. И ее занимал вопрос, который она часто задавала себе и раньше — любил ли ее Ричард только потому, что она больше сочувствовала его амбициям, чем остальные его теперешние знакомые, и потому, что понимал, что ее критика ему помогала. Тереза нервно встала и подошла к окну. Она любила эту комнату — все ту же и все там же — но сегодня ощутила порыв вырваться отсюда. Она сама стала другой, совсем не той, что стояла здесь три недели назад. Этим утром она проснулась в доме Кэрол. И Кэрол была тайной, наполнявшей ее, наполнявшей и этот дом — словно свет, невидимый никому, кроме нее.
