Наталья Нестерова - Воспитание мальчиков
Как-то я остригла Никиту наголо. Бытовал миф, что после «нулика» волосы крепче растут. Прихожу забирать его из сада (уже третьего по счету)
— Он не у нас заразился, — с вызовом говорит воспитательница.
— Чем заразился? — пугаюсь. — У Никиты температура, сыпь?
— Вшами и гнидами заразился. Не у нас!
— Какими вшами? — таращу глаза.
— Вы ведь его наголо остригли.
Своя логика, детсадовская.
Кстати, когда мы шли с Никитой из парикмахерской и он срывал листочки с кустов, я сказала, что кустикам больно, это — как человеку выдирать по волоску.
— Поэтому ты, мама, меня наголо остригла? — спросил сын.
Нам повезло один раз в жизни. На десяток воспитательниц была одна — гениальная. Митина первая воспитательница Ирина Матвеевна. С ребенком происходило нечто невероятное. Дома, вечером, идет без понуканий в ванную мыть руки. Подглядываю: расстегнул пуговички на манжетах рубашечки, завернул манжетики. Намылил руки, смыл, второй раз намылил, взял мыло двумя пальчиками, подставил под струю, смыл пену, положил мыло в мыльницу. Руки вытер, манжеты отвернул, пуговицы застегнул. Это не мой Митя! Это какой-то другой ребенок! Потому что мой Митя, если не стоять у него над душой, поиграет со струйкой воды, обольется с ног до головы, покомкает полотенце — и вся недолга. А перед сном вообще фантастика. Митя раздевается и аккуратно складывает на стульчик шорты, колготки, рубашку, майку, трусы.
Утром чудо продолжается: Митя и пижаму стопочкой сложил, под подушку положил, покрывалом постель закрыл. А ведь я давно отчаялась приучить Митю к подобным упражнениям. Приняла как факт: мой младшенький неряха-растеряха от природы неисправимый. Зато умненький.
Садик работал до семи вечера. Но любящими родителями считались те, кто забирает детей после дневного сна или хотя бы до пяти. После пяти за детьми приходят не очень хорошие родители. Те, кто врывается в сад около семи, — ехидны, надо их лишать родительских прав. Самое печальное, что эту установку знали и дети. Собранные в одной комнате, при одной воспитательнице-мученице, они сидели тихими несчастными пташками, некоторые даже плакали. Ведь их не забирали! Всех забрали, а меня — нет. Вдруг мама вообще не придет?
Ирина Матвеевна нам заявила:
— Не приходите за детьми до шести тридцати. Раньше мы не успеваем закончить урок.
Натренированные прежними воспитательницами, мы поначалу не поверили. И парились в маленькой детской раздевалке. Потом с шумом-гамом, вприпрыжку, все одновременно что-то рассказывая, высыпали дети. Ирина Матвеевна выносила результаты урока, расставляла на специальной полке пластилиновую лепку, или аппликации, или рисунки, или поделки из конструктора. Вспыхивало обсуждение, переодевание затягивалось, но всем было очень весело и хорошо. Дети уходили из сада с желанием завтра сюда вернуться.
Я не могу сказать, что Ирина Матвеевна любила детей. Она с ними не сюсюкала, не гладила по головкам, она была достаточно строга и сдержанна. Дети ее обожали и слушались беспрекословно, хотя голос она никогда не повышала.
Ирина Матвеевна, когда я однажды выразила восторги по поводу ее педагогических талантов, меня не поняла:
— Мы по программе занимаемся. Отстают по санитарно-гигиеническим навыкам и устному счету только те дети, которые часто болеют.
Она с детьми ЗАНИМАЛАСЬ! Не просто следила, чтобы не вывалились из окна, не делала ставку на от-четно-показательные утренники на Новый год и на Восьмое марта, а ежедневно занималась с детьми. По программе — я с удивлением узнала, что не только в школе, но и в детском саду есть программа.
Ведь недаром наше государство, не больно щедрое, распорядилось так, что в группе две воспитательницы — одна до обеда, другая — после. Вероятно, и справедливо, предполагалось, что если с детьми заниматься, если работать по программе, а не охранять их как зверят в клетке, то сил у человека не хватит на десять часов.
Мы очередной раз переезжали, наконец-то в собственную квартиру, к черту на кулички, в Орехово-Борисово. Но к Ирине Матвеевне Митю я возила бы на «Коломенскую» — тридцать минут на автобусе и в переполненном метро, зато без пересадок. Такими воспитательницами не разбрасываются. К нашему несчастью, а к своему большому счастью, Ирина Матвеевна забеременела и собиралась в декрет.
Митя пошел в садик напротив дома, практически дверь в дверь. Очень удобно. И очень типично: мой младший сын, как и старший в свое время, законфликтовал с воспитательницами. По-другому, но конфликтовал.
Им не нравилось, что Митя читает.
— Он у вас не хочет с детьми играть, а все время читает, — жаловалась мне воспитательница.
Или:
— Я отобрала у него книжку. Все читает и читает! Еще в жизни начитается!
С моей точки зрения, нормальный человек как раз не может начитаться по определению. И то, что мальчик проявляет интерес к литературе, скорее достоинство, чем недостаток. Но свои мысли вслух я не высказывала. Разводила руками и с печалью вспоминала Ирину Матвеевну, у которой Митя прекрасно играл с ребятами. Да и игры она придумывала (или в программе описаны?) забавные и одновременно развивающие физически и умственно.
Несколько месяцев Митя ходил в этот новый сад. Он явно раздражал воспитательниц, он выбивался из строя, он не хотел «как все», он злился или объявлял бойкот, когда ему не давали книги. Про таких говорят: «Больно грамотный!» Белые вороны не нужны ни в армии, ни в школе. И в детском саду, оказывается, тоже. Митя чихать хотел на то, как к нему относится воспитательница, но ей-то было неприятно видеть его «чихать хотел». Митю упорно в саду называли Димой, хотя этот вариант его имени мы дома не использовали, он мне не нравится. Или Дмитрий — когда строго, или Митя, Митечка — обычно.
Мне в голову не приходило, что четырехлетний кроха может вызывать неприязнь. Это абсурд: неприязнь к маленькому ребенку, тем более для профессиональной воспитательницы! Взрослого человека можно любить или не любить, уважать или презирать, возносить или гнобить, но не ребенка, у которого элементарно еще не выросло то, за что оценивать. Но однажды я невольно подслушала разговор воспитательниц.
В полутемном автобусе: я сидела, они стояли, меня не узнали. От посадки до выхода у метро четыре остановки: я повернулась к стеклу, они обсуждали детей и заодно их родителей. Таня — милая девочка и мама у нее добрая, выяснила, когда у воспитательниц дни рождения, подарки сделала. Петя — хулиганистый мальчишка, но всё лучше Димки.
— Этот — зараза!
— Терпеть его не могу, прямо бесит. Нашелся читатель!
— Ага, нам другие родители претензии выкатят: а почему их дети не умеют читать, когда этот все время с книжкой?
— Ты Димкину мать видела?
— А то! Фифа! Журналистка!
Я с ужасом поняла, что «фифа» — это я сама, а «зараза-Димка» — это мой Митечка, которого мы оставляем почти на весь день в месте, где его терпеть не могут.
Что делать? Переведем в другой сад, предложил муж на семейном совете. Там будет то же самое, сказала моя мама. Воспитательницы везде одинаковые, это Митечка у нас уникальный.
— Как и Никита, — восстановил равенство муж.
— Воспитательницы разные, — не согласилась я с мамой. — Была же Ирина Матвеевна. Дернула ее нелегкая рожать!
— Читать Митя может и дома, — сказала мама, не водите его в детский сад больше.
— Но тебе будет тяжело, — пробормотала я, — ведь Никиту надо из школы забирать.
— Как-нибудь справимся.
И действительно, было тяжело. Потому что Никитина школа находилась в центре, в Собиновском переулке, напротив Театра имени Маяковского. Мы чудом попали в эту школу. А положение было аховое: Никите в школу идти, но в какую? Своей квартиры нет, где будем жить, не знаем, хозяева выселяют. Значит, школа должна быть рядом с моей работой. Школа оказалась, как сказали бы сейчас, элитная, с углубленным изучением английского, в каждой параллели лишь по два класса — два первых, два вторых и так далее. В новостройке, недалеко от дома, где мы через год получили квартиру, тоже была школа — семь первых классов по тридцать восемь человек. Только представить: первый «Ё», что ли? В английскую школу мы попали, потому что против спецшкол была кампания в прессе. Мол, там учатся «золотые» дети блатных родителей, там процветает барство, снобизм и даже, по некоторым данным, страшно сказать, — наркотики. И вообще, где социальная справедливость? Обучение у нас бесплатное, а на спецшколовских учеников денег объективно государство тратит больше. С последним утверждением трудно поспорить. Как и побороть стремление родителей дать чадам хорошее образование. На волне гонений спецшколы открыли двери всем желающим, точнее — тем, кто выдержит экзамен в первый класс. Требовалось читать, считать и соображать.
С первыми двумя заданиями Никита справился, а потом его спросили:
