Сулейман Файяд - Живой мост
Зухди вскочил с кровати, дрожа от страха. Какой ужасный сон! Он быстро оделся, закурил сигарету и уже не ложился, а курил до тех пор, пока через дверные щели не стал пробиваться слабый свет утра.
И вот теперь, стоя на улице, кончавшейся где-то на окраине города, Зухди вспомнил этот сон. Улица была тихой и пустынной. Вдруг с ревом пронеслась военная машина. Он почувствовал, как негодование поднялось в нем, кровь застучала в висках. Перед его мысленным взором замелькали картины недавнего прошлого.
Ученики не ходили в школу, и в школьном журнале он делал пометки об их отсутствии. Он и сам чувствовал свою отчужденность на улице, на рынке, в школе. Как-то директор сказал ему: «Вы очень изменились. Хотя, по правде сказать, все мы изменились».
Зухди взглянул в полное, пышущее здоровьем лицо директора. Волнует ли его оккупация? Ведь видел же он солдат через окно своего кабинета.
— Это они заставили нас измениться! — сдерживая гнев, ответил Зухди.
— Со временем мы забудем об этом, — сказал директор.
— Но ведь они пьют нашу кровь!
— Зачем вы всегда все преувеличиваете?
— Может быть, вы прикажете мне молчать?
— Совсем нет! Но об этом лучше не думать.
— Это похоже на предательство.
— А что, по‑вашему, нужно делать?
— Можем же мы противодействовать.
— Но ведь это, значит, снова война!
— Конечно!
Высказавшись, Зухди ощутил в душе смутное раскаяние. Не вздумает ли этот сукин сын донести на него? И он почувствовал к директору смертельную ненависть.
Нить воспоминаний Зухди прервала девочка лет четырнадцати, переходившая дорогу. В руках у нее был узелок. Неожиданно она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Почему она так смотрит на него? Что привлекло ее внимание? Видел ли он ее когда-нибудь?
Девочка вдруг упала перед ним на колени, уцепилась за него и закричала:
— Где мой отец? Куда ты его отправил?
— Я не знаю твоего отца, — растерянно ответил он. — Оставь меня!
— Пусть он вернется домой, — горько заплакала девочка. — Мама сейчас больна.
Зухди вытаращил глаза и легонько оттолкнул девочку. Она упала, из узелка рассыпались лепешки, но руки ее крепко вцепились в его одежду. Он нагнулся, чтобы собрать лепешки, и тут же заметил, что к ним приближается израильский патруль.
Их взгляды скрестились. Лицом к лицу с врагом! Зачем судьбе было угодно, чтобы в час его рождения родились и его смертельные враги? Да, они родились вместе с ним и умрут вместе с ним. Они пропадут с его глаз только тогда, когда наступит вечный мрак. Он увидел шестиконечные звезды, и в глазах у него снова зарябило от ненависти. Звезды приближались, приближались и наведенные на него дула автоматов. «Мы, арабы, как мишени в тире», — с горечью подумал Зухди.
— Что ты сделал с девочкой? — спросила, подходя, шестиконечная звезда № 1.
— Ничего!
— Он что-нибудь требовал? — вопросила девочку звезда № 2.
— Я только хотел узнать у нее, где пекарня! — закричал Зухди.
Один из полицейских собрал рассыпавшиеся лепешки и отдал девочке.
— Где ты работаешь? — спросили у Зухди.
— В школе аль‑Хусейна.
— Аль‑Хусейна? А как ее теперь называют?
— Не знаю.
— Ты лжешь! — глядя на него исподлобья, со злобой проговорил полицейский. — Что ты преподаешь?
— Общественную мораль.
— Преподает мораль, а самому ее не хватает!
И с громким хохотом шестиконечные звезды отступили. Ненависть к ним пригвоздила Зухди к месту.
При встрече с оккупантами его часто душит гнев. Ненависть может побудить к сопротивлению. Он знает это. Вся страна разграблена, родной Иерихон превратился в кормушку для захватчиков, а он бездействует. Наступит ли день, когда гнев перельется через край?
Он не помнит, как пересек школьный двор, предоставив ногам самим нести его. Стали собираться ученики. На их лицах он вдруг прочел многое: мысли об экзаменах, о чужих солдатах, наводнивших город. Школьный флагшток, на котором раньше развевался национальный флаг, вызывал раздражение.
Прозвенел звонок. Ученики были в сборе. Появился директор, степенно неся свое полное тело. Учитель истории хранил торжественное молчание, он должен сейчас поднять на флагштоке израильский флаг.
Кто-то закричал:
— Поднимите флаг!
Обернувшись к учителю истории, директор сказал:
— Пусть будет поднят израильский флаг!
— Зачем вы ввязались в это? — прошептал Зухди.
— Чтобы посмотреть на вашу храбрость, господин Зухди! — язвительно ответил директор.
— Израильский флаг не будет поднят! — закричал Зухди.
Школьники радостно зашумели. Учитель истории подскочил к Зухди.
— Вы ответите за это! Я вызову представителя властей.
— Делайте что хотите.
Зухди закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел перед собой израильского офицера. Зухди выпрямился. Ему казалось, что весь мир закупорен в бутылке с горючим газом. Сейчас стекло разлетится и все вокруг запылает пожаром.
— Ты Зухди Абдаррагиб?
Он кивнул.
— Почему ты отказался поднять израильский флаг?
Молчание.
— Ты арестован как бунтовщик, — нахмурившись, отчеканил офицер.
— Вы все можете.
За оградой школы его поджидал военный джип. Машина рванулась к центру города, и школа навсегда скрылась из глаз.
МУСА КАРИДИ
(Ирак)
АРБА СРЕДИ НОЧИ
Перевод И. Лебединского
Умм Зафир[11] стояла, подавшись вперед, жадно всматриваясь в открывшееся перед ней пространство, не поворачивая головы в сторону, откуда доносился стон. По мере того как стон затихал, переходя в слабеющие хрипы, светло‑синяя полоса света впереди приближалась, вырастала в огромный, добела раскаленный клинок. Слепящее острие клинка скользнуло по краю песчаных дюн и вырвало из небытия покатый с горбинками склон.
Умм Зафир облегченно вздохнула.
Холм, к которому она так стремилась, был перед ней. Удастся ей достичь его? Достичь и защитить. Со стороны моря снова и снова надвигались ярко‑белые клинки света, на мгновение, уткнувшись во что-нибудь, они замирали, затем двигались дальше.
Федаины рядом с ней зашевелились и пошли. Она тоже пошла. Хотя и с трудом — годы есть годы…
Почудилось, будто сын шагает рядом. Она тотчас отвергла эту нелепую мысль — он арестован, арестован… Они скрыли от нее, что сын арестован… Резким движением сняла и отшвырнула черный передник, болтавшийся вокруг тощих ног, он только будет мешать, когда она станет карабкаться на укрепленный вал перед холмом.
Она сделала несколько торопливых шагов и упала ничком, распластавшись, припала к сухому бугру — навстречу двигался смертоносный граненый клинок. Над самой землей. Ствол дерева обрезан до нижних веток. Верхушка во тьме. А есть она, верхушка? Не видно. Прищуренные глаза режет от нестерпимой боли. Она нежно погладила ладонями опавшие шершавые листья и поползла дальше к стволу. Приподняла голову.
Кружась, падали два листочка. Дерево плакало опаленными слезами. С веток поднялась стая черных во тьме птиц. Клинок срезал половину косогора и исчез.
Умм Зафир встала. Теперь можно было встать…
Неожиданно хрипы умолкли, страшные предсмертные хрипы, доносившиеся из-за стены рядом. Хотя бы взглянуть, что там… Вот стена и вот дверь, но руки не повинуются открыть задвижку. Что-то зашуршало на сухой листве.
— Кто здесь?! Кто?! — вскрикнула она пригнувшись.
Ответа не было… Умм Зафир помедлила и выпрямилась.
Нужно пересилить чувство страха и пройти эти несколько метров… Узнать, кто хрипит… За стеной творится что-то постыдное, нечеловеческое. Возникали, меняясь, расплывчатые тени, искрились и гасли редкие блестки. Звучали глухие мерные удары. Или ей мерещится?! Неужели там бьют человека?! Бьют умирающего?!
Она приподнялась на кончики пальцев, шагнула в черноту ночи. Хрип прекратился. Он слышался совсем рядом — она это чувствовала, но стоило сделать всего один шаг, и он прекратился…
Лошадиное ржание неожиданно сотрясло воздух, взорвалось сотнями звуков, заполнило пространство. Умм Зафир зашаталась от испуга, прижалась к дереву и всем своим телом ощутила, что дерево тоже дрожит. Тогда не раздумывая — думать было страшно! — протянула ногу в пустоту…
Ржание оборвалось. Еще неожиданней, чем началось. Тем резче в наступившей тишине прозвучал окрик:
— Отворяй, тебе говорят!
В дверь забарабанили. Она шагнула к двери. Отодвинула засов. На пороге стоял долговязый человек в черной маске. Концы маски разлетались от его носа, как крылья ворона:
— Выходи! Живо!
Она вышла. Увидела крытую арбу на высоких колесах. Лошадиные морды в шорах из кусков старых автомобильных шин. У возницы вытянутое лицо, больше ничего не видно.
