Дмитрий Бортников - СвиноБург
И все никак не мог оторвать глаз от от его рук. Я будто увидел его душу. Она сидела передо мной... Она была такая усталая. Опустив руки, свесив голову...
--- Нет, — повторил я. — Нет ---
Его глаза блеснули. Может быть, в них стояли слезы? Может быть, это не он, это его душа плакала?
--- Не бойся меня, — вдруг сказал он. — Не надо ---
Ко мне обращались его сложенные руки... Его руки на коленях.
Он протянул руку и положил ее на одеяло. Рядом с моей. Я поднял голову и увидел его глаза. В них было страдание... В них были обманутые надежды...
Мне стало вдруг холодно. Я сказал, что хочу остаться один. Интересно, где я их услышал, такие слова? Сам бы ни за что не догадался. Отец удивился. Его рука поползла обратно. «Ну ладно», — сказал он и потрепал меня по плечу.
Эти слова — «я хочу остаться один» — подействовали безотказно. Это были первые слова из взрослого мира. Из их словаря. Это действует безотказно. Если ты сможешь потом оставаться один...
Отец вышел из комнаты. Он шел сгорбившись. Это был конец Великого похода... Он уходил все дальше и дальше... И я остался один. Среди пепла, в развалинах...
-------------------------
-------------------------
Едем дальше...
Меня не положили в больницу. Рентген показал здоровые розовые легкие. Мне было приказано лежать неделю. Это был грипп. Так прекрасно оставаться по утрам одному... Слушаешь сквозь сон, как они орут шепотом друг на друга... Как собираются. Как прикрывают двери. Как топают в подъезде... Для страховки лежишь еще, а потом пулей из кровати!
Ты один в квартире! Можешь делать все, что хочешь!
Я начинал узнавать себя, свое тело, именно в такие утра! Я шел как лист за ветерком. За малейшим дуновением своих желаний! Мои переодевания...
Парики тогда вошли в моду. Мать теряла волосы. Здесь, в этом шкафу, у нее были два парика: один рыжий как огонь, а второй я не помню.
Этот огненный парик стал для меня шапкой-невидимкой.
Я снимал с плечиков материнские платья. Те, которые она не носила. Те яркие платья ее молодости. Она теперь одевалась в серое. И вот, сидя в парике на полу, голый как червяк, я копался в куче ярких тряпок.
Никого вокруг... Никого. Это так прекрасно. Я открывал все шкафы, все ящики. Ее косметика... Она вся засохла...
Вывернув наизнанку все шкафы, я превращал квартиру в раскрывшийся цветок! Я открывал его силой! Платки... Платья, колготки, шарфы, желтые, красные... Косынки... Перчатки...
Это была пещера, полная сокровищ!
Облачившись в длинное желтое платье, ядовитое, отвратительное, с париком и губами как у вампира, я шел в ванную... Там было единственное зеркало по пояс.
Перед зеркалом, приподняв голову, я выпячивал подбородок. Я делал греческую трагедию. Склонив голову, рыжий как огонь, я смотрел себе в глаза... И так светлые, они становились вообще прозрачными... Пустыми, как кусок стекла... Красной помадой я увеличивал губы... Делал так, чтобы изо рта будто течет струйка крови... Эти зловещие пурпурные губы вампира! Они меня зачаровывали! Потом пудра. Я устраивал метель! Ее запах приводил меня в неистовство! И ресницы! Я про них совсем забыл! Конечно, ресницы! Я их делал огромными! И тогда зрачки становились такими темными... Такими далекими... Я лизал карандаш и делал круги вокруг глаз. Синие круги. Я хотел видеть себя изможденным! Чего-то не хватало... Представьте себе свинью в парике! Свинью, которая решила выйти замуж за дикого кабана! И таким вот я стоял у зеркала. Приняв трагическую позу лица... Раньше в эту секунду мне становилось так смешно, что я падал на пол! Ну и морда! Я катался от хохота, разбрасывая одежды! А потом, насвистывая, собирал все и раскладывал по местам. Этот ритуал успокаивал...
А в тот день мне стало вдруг невыносимо видеть себя... Свое жирное лицо! Свое отвратительное, бесподобно чужое лицо! Эта раскрашенная жопа с глазами! С глазами, полными слез и желаний! Они текли по морде, превращая ее в задницу, на которой кто-то рисовал акварелью! Размытая морда слегка теперь походила на человеческую... Я был похож на человека, только когда всерьез страдал! Это открытие меня совсем добило...
Я больше не мог... Я схватил ножницы! И впал в такое неистовство, что начал втыкать их себе в руки! «Ну! Давай! Сделай это! Стань человеком!» Я орал и, кусая губы, медленно, еще не решаясь одним ударом все сделать, протыкал кожу предплечья. «Ну... Еще чуть-чуть! Вот! Сейчас! Сейчас! Ты увидишь кровь!» Я рычал и втыкал все глубже и глубже! «А теперь разрежь! Ну-у!»
Не получилось. Это же были ножницы! Этот тупой меч не причинял вреда! Только муки! Я так разошелся, что, вздрогнув, размахнулся и всадил ножницы себе в ляжку! Пот сразу залил глаза... Боли я уже не чувствовал. Она стала везде... И кровь потекла. Потекла. Это немного привело в чувство. «Спокойно, свинья... Теперь нужно разрезать... Чтоб жир потек... Хоть немного...» Я остановился и зажмурился. И провернул ножницы. Уже пол-ляжки было залито кровью. Нога дрожала! Так странно было смотреть на нее со стороны!
«Ну, хотя бы маленький кусочек! Дава-а-й! Ну! Еще-е-е!»
Как голодный во сне, я пытался оторвать кусок, и ничего не получалось.
Кровь меня подхлестнула! Еще бы! Я увидел, на что способен! Отвращения уже как не бывало! Теперь надо было закончить! С боков! Срезать пару кило с боков! Эти наплывы... Голова кружится... «Так-так- так», — приговаривал я.
Боли уже не было. Кривясь от возбуждения, я смотрел на кровь... Все-таки я был как другие люди... У меня тоже была кровь! Красная кровь, а не только желтый жир! Я боялся упасть. Надо было заканчивать. Дрожа, я вынул ножницы и снова замер перед тем, как воткнуть их в бок! Аксьон дирек! Прямое действие! «Не закрывай глаза! Не закрывай глаза...»
И тут я впал в истерику! Я начал хохотать, как сумасшедший! Дрожа, как самолет, в котором пилот давит сразу и на газ, и на тормоз!
Я видел эту ногу, залитую кровью... Она казалось чужой... Платье, желтое платье, отяжелевшее, черное от крови...
«Ненавижу! Ненавижу!» — заревел я и, закрыв глаза, ударил себе в бок. Боли не было. Только сплошное разочарование. Инстинктивно моя рука промахнулась. Она не хотела! Тело вышло из повиновения! Я начал уговаривать его.
«Ну, давай... Еще раз... Попробуй...»
Это было смехотворно. Тело хохотало. Рука разжалась, и ножницы грохнулись в ванную.
Я повредил артерию, наверное... Стало вдруг холодно. И все равно...
И в этот момент меня шарахнули по башке.
-------------------------
-------------------------
Странно вспоминать все это...
Сколько раз я уговаривал мать... «Ну, мам, ну давай, срежь с меня этот жир... Ну сделай мне операцию... Снимите с меня этот груз... Это ведь не я...» Она смеялась. Она говорила о диете...
Отец действовал быстро и четко. Можно подумать, он репетировал. Репетиция спасения сына! Попытка номер 1234!.. А может, и правда... Просто мы ничего не видим... Ни черта не видим! Может быть, мы любим друг друга... Только на свой манер! В том-то все и дело! Не правда ли?
Он вызвал «скорую». Он стянул с меня парик. Ха-ха, что бы они подумали?! Они ведь все знали и меня, и мать! Только платье он не заметил! Просто не заметил. Он меня взял на руки, и тут я открыл глаза...
Никогда у меня не было более подходящего момента, чтоб открыть глаза! Отец держал меня на руках! Он меня нес! Так бережно... Я плыл в его руках... «Обними меня за шею», — услышал я. Но не получилось. Руки не поднимались. «Черт! Я тебя уроню! Ты выскальзываешь... Какой ты тяжелый... Не смейся, дурак... Чё ржешь...» Мы покидали сцену... Я себя чувствовал счастливым. Отец нес меня на руках... Как актера, который всерьез умер...
Я смотрю в потолок. Я уже в палате. Ни повернуться, ни почесаться. Я спеленут бинтами.
Отец сидит рядом, на стуле, и смотрит на меня. На нем белый халат.
Он внимательно на меня смотрит. Будто я новорожденный. Он так странно смотрит. Я отвожу глаза.
Кто-то еще вошел в палату. Тоже в халате, с передачкой в руках. Оказывается, здесь еще три кровати! Отец что-то сказал, я ни черта не расслышал, они засмеялись с тем, кто вошел. И вдруг я увидел своего отца! Его лицо, его руки, теребящие край халата, его улыбку... Он сидел рядом, он пришел проведать своего сына! Господи! Как это просто! Я чуть не вскочил! Я хотел его обнять!
Но я не смог, меня связали! На меня напал страх, что он не поймет! Что он уйдет! Я начал ворочаться, как червяк... Он засмеялся и положил руку мне на грудь.
Я почувствовал его запах. Он так волновался! От него пахло потом. И в то же время он смотрел на меня по-другому. Он, видно, думал, что я совсем безнадежен! И действительно, я сдался!
А когда ты по-настоящему безнадежен, наступает время простого сострадания. Я уже не мог тащить рюкзаки его надежд! И он это увидел! Может быть, впервые! Я стал просто живым существом для него!
Он так устал! Устал от меня! От себя! Белый флаг выпал из его крепости... Ему стало все равно! Так же, как и мне! Насрать на эту человечность, которая выбрасывает белый флаг!.. Вскочи я сейчас и перережь себе глотку, он бы и ухом не повел! Он сидел сгорбившись... В эту минуту я понял своего отца. Это оказалось так просто и сразу...
