Дмитрий Бортников - СвиноБург
И как бродили они, и глаза привыкли отличать остатки съедобные от рискованных. И он вспомнил лицо портье на Барбесе... Этот тип приветливо поманил Александра глазами, как собаку, и тот пошел, и как двое из охраны тоже отделились от стены, и Александр побежал... Сорвался, как птица, он так никогда не бегал. Он так привык красться, а тут он летел, летел, летел по прямым улочкам, вниз, вниз, вниз, как на санках... За ним никто не гнался.
Он запомнил навсегда лицо того портье. Как кулак.
Он помнил те дни. Те дни голода.
И каково это — голод в одиночку и голод вдвоем.
Александр не мог терпеть голод. Он увидел, как толстый черный ест. Толстый — не то слово! Это был носорог, вставший на дыбы! Носорог в пиджаке! Носорог в галстуке! Это был проповедник. В одной руке он держал рюкзак, откуда торчали брошюры типа «А что ты знаешь, брат, про Пиздец Всему?!» или «Мой брат, ты не знаешь, как Он был сделан и через какую дырочку вышел?!»...
Своими жирными тихими глазами он поглаживал улицу. Похлопывал улицу по заду. По титькам. По грязной сальной спине, на которой стоял.
Саша отвлекся, и Александр кинулся и вырвал у черного грек-сэндвич. Черный так и застыл с картошкой, торчащей из масляного рта! А потом он схватил Александра и начал из него делать хаш. Его кулаки работали бесперебойно! Как отбойный молоток! А изо рта все торчала картошка!
Саша попытался оттащить этого придурка, но сам получил. Тогда он огляделся. На них смотрели. Все замерло, как во сне. Саше уже чудилась полицейская сирена, тюрьма в Страсбурге, а потом депортация. Вся эта поебень Рахманинова... Он посмотрел на землю. Куча мешков с мусором. И один полупустой.
Он его аккуратно расправил и, выдохнув, подошел к этому пиздоболу-задушевнику со спины. От Александра остался уже мешок с костями. А евангелист все рычал и рычал. Он ухал от наслаждения, как филин! Ха-ха! Это была отличная индульгенция! Он благословлял Александра по почкам, в ребра, в печень!
«Nique ta mиre, шоп frиre! Qu'est-ce que tu fabriques?! Où est mon sandwich? Tu l'as bouffe, mon frere?! Tu l'as vraiment bouffe?!»2
Саша накинул ему на башку мешок и перехлестнул. Перекрыл кислород! А потом пришлось повиснуть у этого пророчествующего носорога на спине! Тот таскал Сашу, разворачивая его во все стороны! Как подвыпивший папаша сыночка! Тряс Сашей, как осел ушами! Подмахивал крупом, как мул с пчелой в заду! Саша считал.
Раз, два, три, четыре... А потом еще четыре... А потом опять четыре...
Не переборщи. Не переборщи. До семи.
Черный стал заваливаться и тереться об стену, как боров, которому вспороли вену. Саша спрыгнул с него и, отскочив, снял мешок. Он старался не смотреть в лицо.
Александр и нормально-то бегал плохо, а уж теперь еле волочил ноги.
Это было в Сен-Дени.
Они сделали пересадку на Шатле, потом сели в автобус и наконец молча доехали до конечной, почти на самом юге Парижа, кажется в Иври.
--- Бля, ну что мы будем жрать?!!! — вопил Александр. — Что?! --- Что?! ---
--- Заткнись --- Заткнись --- Ты чё как баба! ---
--- Пусть баба! --- Да! --- Я баба! --- Ну и что! --- Червяк! --- Говно! --- Пусть я говно! --- Да мне насрать! --- Червяк хочет жрать! ---
--- Будем жрать свое дерьмо, — внимательно посмотрев на Александра, тихо сказал Саша. — Кровь --- Хочешь крови? --- Возьми мою кровь --- Хочешь мяса? --- Возьми мое мясо ---
Александр поперхнулся и замолчал. Саша, не мигая, смотрел ему в глаза.
--- Возьми мою кровь --- Возьми ---
------------------------ И еще он вспомнил, как от ужаса устроил истерику, когда Саша познакомился с девушкой! С настоящей! С местной!
И как она на него, на Александра, посмотрела! Эта девка! Как на дохлую рыбу!
Александр копал и вспоминал, как все на Бобуре смеялись, говорили, что они как муж и жена.
Александр не заметил, что улыбается. Его разбирала ненависть. Он копал и копал. Он рычал! Пот лил градом, но Александр упрямо, не останавливаясь, копал.
Стоя в яме уже почти по пояс, он все продолжал всаживать лопату! Убивая и без того уже мертвую землю! Он копал и пел! Да! Сашину песенку!
Мой това-а-арищ в предсме-е-ертнойа-агонии,Не зови ты на помощь друзей. Дай-ка лучше согрею ладони яНад дымящейся кровью твоей!
И дальше еще громче! На всю катушку! Будто он был на арене! На эстраде!
И не плачь! Не зови, словно маленький!Ты не ранен, ты просто убит!Дай-ка лучше сниму твои валенки!Мне еще-е-е воевать предстоит!
Он сделал для Саши глубокую могилу. Очень глубокую.
А когда наконец остановился и вылез, на него со всех сторон будто кто-то смотрел. Он как будто проснулся от долгого сна. Он начал оглядываться! Его будто осветили прожекторами! Со всех сторон на него смотрела жизнь... Жизнь. Да. Спокойная и грозная, как это старое дерево. Как эта могила. Как эта куча мертвой земли. Как эта лопата. Как его, Александра, темное окно...
Париж, 31 октября 2001
1
Солдаты, они всегда воюют!Солдаты писают все вверх!.. (фр.)
— детская песенка, которой дразнят солдат на парадах в пехотной школе в Сомюре (прим. авт.).
2
Еб твою мать, брат мой! Что ты делаешь? Ты его сожрал, мой брат?! Ты его действительно сожрал?! (фр.)
