Дитмар Дат - Погода массового поражения

«он опять тебе звонил, этот… фёрстер, ральф фёрстер. отвергнутый любовник?» — дружбанит меня папа, когда я возвращаюсь, накупив дисков, и меня это в итоге начинает возмущать — на сотовый ральф не звонит, это значит, что либо штеффи-хрюша-хохотуша не дала ему номер, либо она вообще понятия не имеет, что он пытается до меня дозвониться, добило достало до

«если он еще раз позвонит, дай мне трубку, и он больше звонить не будет», мрачно говорю я и прощаюсь с гризли-папой, мамы нет, пошла по магазинам, за канцелярскими принадлежностями, ужас, надеюсь это не запоздалый эффект от Йоханны раух. у моей дурацкой машины стоит чудоюдоральф, делегат от президента жжоша бужа, чисто вымытый, причесанный, прилизанный, и говорит: «привет, нам надо поговорить».

«правда? о чем это?», говорю я и взглядом даю понять, что ему следует освободить мне дорогу к дверце, если он не хочет, чтобы я завопила «насилуют», «клавдия, знаю, что я для тебя пустое место, но я хотел тебе сказать, что ты неправильно смотришь на случившееся», такого приступа красноречия я не ожидала; для него это почти сценический монолог, можете считать, что я спятила, но я поддаюсь: внезапно у меня появляется впечатление, что за мной наблюдают, будто я общаюсь с неприкосновенным — может, папа у окна стоит и смотрит сквозь шторы (ага, а потом он надевает свою мини-haarp-каску и читает мои мысли), но я машу господину фёрстеру, мол, надо обойти машину и сесть с другой стороны, «поехали выпьем чего-нибудь», говорю я решительно и твердо, чтоб он видел, кто владеет ситуацией, до чего ж смешно, так как мне ничего лучшего в голову не приходит, мы направляемся в кафе возле школы, где он еще точно ни разу не был, а я уже годами зависаю с его подружкой.

ничто не стоит на месте: за ночь кафе превратилось в ЛАВКУ ДЛЯ ГЛУХОНЕМЫХ, рядом у витрины с тортами сидит шестиглавое пенсионерище, жрет свою мафусаилову бурду, ОРЕТ и ЗАСТАВЛЯЕТ НА СЕБЯ ОРАТЬ: «ДЕВУШКА, я заказывал ДВЕ ПОРЦИИ, ДВЕ ПОРЦИИ, ДЕВУШКА!» то, что ральф это тоже видит, когда садится со мной, но ничего не говорит и даже не ухмыляется, располагает меня к нему, по типичному мужскому сценарию было бы элементарно отпустить сейчас шуточку, чтобы разогнать мою хмурость.

он заказывает колу, так как я вызывающим образом заказываю вишневый шнапс, и говорит: «звучит как отговорка, но я ей ничего не давал, ничего не продавал, хотя она и просила, я вижу, когда человек ничего не переносит, а штефани не переносит ничего, она это у кого-то другого достала», «у кого?» спрашиваю я, будто мы на посту и я веду протокол.

«пока не знаю».

«а когда узнаешь, что сделаешь?»

«морду набью».

«а от меня ты чего хочешь? благословения?» мне очень сложно не смотреть мимо него, потому что солнце светит так резко, как давно не светило, у крыш снаружи сияют края, оттуда доносится музыка, я не хочу больше сидеть здесь с этим типом, он говорит: «нет, но я», — он произносит это как «йаа», верно, когда они. крепнут, то пытаются говорить как иностранцы, знак мужественности, «не хочу всех этих неприятностей, если ты скажешь, что это я с ней всю кашу заварил, то так будут говорить все, и тогда об этом прослышат учителя, и прахом вся учеба».

о’кей, звучит убедительно, я больше ничего не заказываю, когда он берет вторую колу, пусть посидит один, когда закончим, ему бы вообще сесть не помешало: «тебе что, характеристику составить?»

«давай по-нормальному договоримся», тут мне приходится сдерживать смех, что-то подсказывает мне, что этот парень способен мне в противном случае врезать, «я позабочусь о том, чтобы это прекратилось, с ней и этой дрянью, главное — ей нельзя меня видеть, а без меня она не попадет на рынок».

«а ты такая шишка на этом рынке?», говорю с меньшей издевкой, чем хотелось бы, но достаточно скептично. он пожимает плечами: «от меня и моих друзей в любом случае больше оборота, чем от штефани. и если она одумается, то я с ней снова сойдусь», ни дать ни взять тореадор, мило, ё-моё, да у него не все дома.

«делай, что хочешь, я тебя выслушала», кладу купюру на стол — надеюсь, ту что надо, даже не смотрю на нее, иначе получилось бы не ladylike — и встаю, он говорит, очень тихо: «я знаю про тебя, про тебя и германа».

я снова сажусь, как пришибленная, уставившись на его сияющий лоб. так бы и проглотила его, и снова хочется рассмеяться, но я говорю: «не понимаю, о чем ты. это тебе штефани сказала?» что она могла что-то заметить, не сказав мне, немыслимо, но как иначе он мог до этого додуматься?

«думаешь, я дурак, ладно», даже непринужденность в этом какая-то есть, «но я не дурак, я тебе ничё не сделаю, и ты мне ничё. ладно», повторяет он, звучит как на таможне: «проезжайте», он кладет возле моей руки сложенный листок, я не отдергиваю руку, а беру листок — что там, сумма шантажа? соображаю, могу ли еще сказать какую-нибудь фразу, может, она сидит у меня в горле, как патрон в барабане, потому что в голове, к сожалению, нет ни одной, я ухмыляюсь, выгляжу явно, как восковая фигура, снова встаю и выхожу, не оглядываясь, «ну, конечно, он себя плохо повел, поклонничек!» вопит одна из бабулек.

«да пошла ты», награждаю я ее в ответ и еле держась на ногах

«это в любом случае было бы невозможно, твой мозг? твои мысли? слишком запутано, как ты хочешь их читать, а тем более манипулировать ими», он смеется, и мне тоже приходится засмеяться, но не по поводу его язвительной шутки, а от радости, потому что говорю с ним. потому что он есть, мой лучший человек, мой мегабрат, и он всегда может так запросто мимоходом выпустить пар из всякого тяжкого бремени, которое меня тяготит, как в старые добрые времена нашей

«нет, я серьезно», настаивает он, «у меня это здесь недавно было с хартмутом, ну, ты знаешь, мой друг-невролог».

«друх. мой друххх», гогочу я во все горло, чтобы он знал: и я умею издеваться, ему даже не нужно

«а именно: вы становитесь всё ближе и ближе к совам, вы, молодежь, чем ближе двадцатилетие, то есть весь разум, все восприятие времени…» я фыркаю, но он своих позиций не сдает: «биоритмы, хронотипы… правда, это еще на пубертате видно, ну, в среднем, отклонения… вы дольше бодрствуете, время сна сдвигается, и у этого, гм, такие же последствия, как у посменной работы или там я не знаю… депрессии, приступы страха, расстройство пищеварения, ваша иммунная система дает сбой — половина людей, гибнет за рулем автомобиля, в возрасте между шестнадцатью и двадцатью пятью, я хочу сказать, нам же всем нужен свет, понимаешь, утром, чтобы завести наши суточные часы, вы, детки, вы идете в школу иногда, ну да, в кромешной зимней тьме и не видите естественного света до часу дня, а вечером сидите в освещенных помещениях… но даже в хорошо освещенном помещении человек получает, не знаю, четыреста люксов или где-то так, и сравни это с десятью тысячами люксов даже в облачный дождливый день, или со ста тысячами люксов, когда, ну, когда солнце светит…»

«абсолютный люкс».

«нет, в самом деле…»

«да поняла, я загибаюсь от жажды! недостаток фотонов, аррррр!»

«нет, правда, но этого не изменить, биологические часы, ваше учебное время надо бы…»

«именно, штефани тоже об этом говорит, без всякого научного обоснования».

«да ладно, давай серьезно: временной пояс пубертата совершенно иной, и это на дни, недели, месяцы… там многое идет как попало, растягивается, сжимается, я имею в виду, если бы можно было заснять или подробно описать то, что происходит за год в такой молодой головушке…»

«короче, сплошная десинхрония, да?»

и дальше так же, о том, что префронтальная кора еще незрела и многие неправильные решения и рискованное поведение могут

магнитно-резонансная томография доказывает, что подростки не столь эффективны, как взрослые, когда речь заходит о том, чтобы использовать области головного мозга, в которых кратковременная память

ну конечно: «влияние окружающей среды, то есть я последний, кто хочет защищать такой вот тупой материализм э-э… монизм в исследованиях мозга, но с другой стороны, факт, что с шестого года жизни размер мозга значительно не меняется, он уже на девяносто процентов обладает своей дальнейшей величиной и уже достаточно дифференцирован, чтобы, ну, я просто хочу сказать…»

он просто хочет сказать, мне следует беречь себя, такой вот он, так он за меня всегда, во все времена

тогда, на юге франции в этом, как его, в лепорте, когда праздник кончился и я упала с лодки, вместо того чтобы помочь мне, они там все стояли у поручня, смеялись и показывали на меня пальцем, папа это заснял на свою дурацкую суперкамеру, громче всех орал томас, скакал и прыгал от восторга, я была в такой ярости и потом этот позор

но когда я добралась до берега, своими силами, и он увидел мои ноги, в крови, изрезанные ракушками и грубыми деревянными щепками, то тогда он всех присмирил и прогнал и помог мне подняться, он был по-настоящему зол на предков и всех, кто еще мог шутить, мой томас. отнес меня в ванную и помыл, прочистил раны, я так кричала от йода, маленькая глупая девочка, упрямая и рассерженная на него, перевязавшего меня и отнесшего в кровать защищал меня