Аля Аль-Асуани - Чикаго
Из учащихся присутствовали человек двадцать юношей и три девушки в хиджабах. Я поздоровался с ними за руку, мы познакомились, и как только началось собрание, я стал их изучать. Успешные, старательные молодые люди, как сотни других членов студенческих советов. Не думаю, что хоть кого-то из них заботит что-либо, кроме занятий, научной карьеры и приумножения доходов. Большинство из них религиозны, на лбу отметины, некоторые с бородами. Однако религию они понимают как молитву, пост и хиджаб. Заметив у Дананы диктофон, я спросил:
— Вы записываете наши разговоры?
— Да. А ты против? — сказал он грубо и посмотрел на меня с вызовом.
Меня удивило, как он неожиданно переменился ко мне, но промолчал и стал наблюдать за общением. Меня потрясло то, как властно он обращался с учащимися. Они же разговаривали с ним, трепеща и заискивая, как будто он был их боссом или военкомом, а не коллегой. Через полчаса пустых обсуждений и выяснения скучных подробностей Данана восторженно заявил:
— Кстати, у меня для вас хорошая новость. Из достоверных источников мне стало известно, что скоро с визитом в Соединенные Штаты приедет Господин Президент. И он посетит Чикаго.
Все зашептались, он же громко продолжал:
— Вам повезло. Будете еще детям рассказывать, что встречались лицом к лицу с великим лидером нации!
Он сделал затяжку и продолжил:
— С вашего разрешения, я отправлю от имени всех телеграмму, в которой мы засвидетельствуем свое уважение Господину Президенту и выразим радость по поводу его приезда.
— Я не согласен, — выкрикнул я.
Шепот вокруг оборвался, и повисла тяжелая тишина. Данана медленно повернулся ко мне и предостерегающе спросил:
— С чем именно ты не согласен?
— Я возражаю против того, чтобы отправлять телеграмму президенту. Это лицемерие, нас, аспирантов, недостойное.
— Мы не лицемеры. Мы любим нашего президента. Или ты будешь отрицать его историческую роль? Будешь отрицать, что во время его правления У Египта появились огромные, невиданные прежде достижения?
— Вы называете коррупцию, нищету, безработицу и зависимость достижениями?!
— Ты все еще коммунист, Наги? Я-то думал, прожитые годы прибавили тебе ума. Послушай, у нас, в Союзе, коммунистам нет места. Все мы, слава Богу, верующие мусульмане.
— Я не коммунист. Но если бы вы знали значение этого слова, то понимали бы, что в этом нет ничего преступного.
— Господин Президент, который так тебе не нравится, получил страну с грузом хронических проблем. И своим мудрым управлением стабилизировал ситуацию.
— Это ложь, распространяемая правящей партией. Правда состоит в том, что более половины египтян живут за чертой бедности. Только в Каире четыре миллиона перебиваются случайными заработками!
— Даже если ты усмотрел недостатки в деятельности Господина Президента, — прервал он меня своим громким голосом, — твой религиозный долг обязывает тебя подчиниться!
— Это кто сказал?
— Ислам. Если ты мусульманин. Все богословы говорят о долге подчиняться правителю, даже несправедливому, если он произносит слова шахады[15] и совершает намазы по расписанию. Потому для народа гораздо вреднее ослушаться правителя, чем пережить несправедливость!
— К исламу это не имеет никакого отношения. Это придумали придворные богословы, чтобы поставить религию на службу репрессивным режимам.
— Если ты не желаешь это признавать и вступаешь в спор с богословами, то отрицаешь обязательное в религии. Знаешь, каким будет наказание?
— Сказать ему, доктор? — выкрикнул с усмешкой бородатый студент.
Данана посмотрел на него с признательной улыбкой:
— Не стоит. С коммунистами можно спорить бесконечно. Они мастера бессмысленных споров. У нас нет времени, чтобы его напрасно тратить. Я поставлю вопрос на голосование. Согласны ли вы, друзья, послать телеграмму Господину Президенту? Кто за, поднимите, пожалуйста, руку.
Тотчас руки подняли все. Данана ухмыльнулся и сказал, бросив на меня уничтожающий взгляд:
— Ну что?
Ничего не ответив, я молча досидел до конца собрания. Для коллег я перестал существовать. Я быстро вышел, а мое прощание осталось без ответа.
Вагон метро был переполнен, и я ехал стоя. Данана, размышлял я, пригласил меня на собрание, чтобы у аспирантов сложилось обо мне дурное мнение, после чего я не смог бы их убедить в своей патриотической позиции. Сейчас в их глазах я коммунист-безбожник. Старый избитый прием спецслужб, но если надо кого-то дискредитировать, он работает безотказно. Очнулся я оттого, что кто-то хлопнул меня по плечу, обернулся и увидел стоящего рядом молодого человека с бородой, который посмеивался надо мной на собрании. Улыбнувшись, он спросил:
— Ты с медфака Иллинойского университета?
— Да.
— Я брат Маамун Арафа, аспирант Северо-Западного университета инженерного факультета. В общежитии живешь?
— Да.
— Я тоже жил в общежитии, потом снял дешевую квартиру на пару со студентом из Ливана.
Я ничего не ответил, что-то внутри подсказывало мне не вступать с ним в дискуссию. Вдруг он сказал:
— Ты полез в политику, критикуешь самого президента, ни больше ни меньше. Разве не знаешь, что речи на собраниях записывают?
Не обращая на него внимания, я отвернулся и уставился в окно напротив. Мне скоро нужно было выходить, и я стал пробираться сквозь толпу к выходу. Вдруг он схватил меня за локоть и прошептал на ухо:
— Послушай, ты проиграешь. Ахмед Данана всех держит под колпаком. Если станешь его врагом, он тебя уничтожит.
Я резко вырвал руку.
— Я тебя предупредил, а там как знаешь, — сказал он.
Утром при встрече доктор Салах улыбнулся и сразил меня словами:
— Наги, твоим проблемам нет конца!
— Что такое?
— Данана сообщил мне, что вы с ним поссорились.
— Ложь. Всего-то и случилось, что он хотел послать лживую телеграмму президенту, а я отказался.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Восхищаюсь твоим энтузиазмом. Но разве это та проблема, из-за которой стоит конфликтовать?
— А вы хотите, чтобы я поставил подпись под документом вместе с лицемерами из Национальной партии?
— Нет, конечно. Но зачем растрачивать себя на разговоры? У тебя хороший шанс получить ученую степень. Не упусти его.
— Ученая степень ничего для меня не значит, если я не занимаю никакой позиции по отношению к происходящему в моей стране!
— Выучись, получи диплом и служи своей стране, как можешь.
— Мои коллеги из Каирского университета, которые отказывались принимать участие в патриотическом движении, именно так и рассуждали. Так мы только обманываем себя. Заменить гражданский долг профессиональным? Нет! Патриоты нужны Египту сегодня больше, чем учителя и бухгалтеры. Если народ не будет требовать законной свободы и справедливости, никакой пользы от нашего образования не будет.
Я говорил увлеченно и, наверное, быстро. Неожиданно доктор Салах рассердился и прокричал мне в лицо:
— Послушай, ты здесь, чтобы учиться! Хочешь разглагольствовать о революции — возвращайся в Египет.
Я не ожидал, что он рассердится на меня, и осекся. Он глубоко вздохнул и сказал, извиняясь:
— Прошу, Наги, пойми меня. Единственное, чего я хочу, — помочь тебе. Ты в одном из крупнейших университетов Америки. Такой шанс выпадает раз в жизни. Тебя приняли на кафедру с боем.
— Что?
— Сначала не хотели принимать твои документы, поскольку ты не преподаешь в университете. И я был одним из тех, кто боролся за тебя.
— Спасибо вам.
— Не подведи меня.
— Хорошо.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Доктор Салах с облегчением вздохнул и сказал серьезно, протягивая мне бумагу:
— Это мои предложения по поводу дисциплин, которые ты будешь изучать.
— А дипломная работа?
— Тебе математика нравится?
— У меня по математике высший балл.
— Отлично. Как тебе перспектива провести исследование процесса формирования кальция в костной ткани? Будешь работать с радиоактивными элементами. Большая часть твоей работы должна основываться на статистических данных.
— Под вашим руководством?
— Это не моя специализация. Только двое работают в этой области: Джордж Майкл и Джон Грэхем.
— Если бы вы мне подсказали, кого выбрать…
— С Майклом вы не сработаетесь.
— Не думайте обо мне плохо. Я могу работать с любым руководителем.
— Дело не в тебе. Просто Джордж Майкл не любит работать с арабами.
— Почему?
— Такой уж он есть. Какая нам разница? Обратись к Грэхему.
— Когда можно его застать?
Он посмотрел на настенные часы:
— Можно попробовать сейчас.
