Аля Аль-Асуани - Чикаго
— А я не позволю тебе сломать мне карьеру! Я тебя предупредил. Если в следующий раз, когда он придет, ты не будешь вести себя с ним как положено, между нами все кончено.
— Скорее бы уж, терпения моего нет! — Марва вызывающе посмотрела Данане в лицо.
— Как я ошибся, когда связался с такой глупой семьей! — закричал он.
— Я не позволю тебе оскорблять моих родных!
— Да это не оскорбление. Это констатация факта.
— Имей уважение!
— У твоего отца хаджи Нофеля какое образование?
— Мой отец не смог выучиться, но сделал все, чтобы дать нам лучшее воспитание и образование.
— Но сам-то он остался неучем.
— Мой отец, неуч, которого ты так презираешь, содержит твой дом.
Данана размахнулся и дал ей такую сильную пощечину, что она закачалась. Падая, она вцепилась в рукав его рубашки и прокричала:
— Бьешь меня?! Ни дня не буду с тобой жить! Давай мне развод! Сейчас же!
9
Прошло уже тридцать лет, но он ясно помнил события той ночи.
Он вынужден был оставить дежурство в больнице Каср аль-Айни и поехать за ней. Силы безопасности взяли Каирский университет в кольцо, перекрыв входы и выходы. От моста до ворот его останавливали на каждом кордоне, спрашивали одно и то же, и он давал одинаковые ответы. На последнем посту вышел офицер в ранге полковника, которому, судя по всему, все подчинялись. На лице усталость, движения нервные, жадно курит. Офицер прикурил от его сигареты и, проверив имеющееся при нем удостоверение врача, спросил:
— Что вам нужно, доктор?
— У меня здесь родственница. Я пришел забрать ее домой.
— Как зовут?
— Зейнаб Радван, экономический факультет.
Офицер посмотрел на него опытным взглядом, убеждаясь, что он говорит правду, и сказал:
— Советую поспешить. Мы их предупреждали, чтобы разошлись, но они стоят на своем. С минуты на минуту мы получим приказ применить силу. Тогда их жестоко изобьют и арестуют.
— Прошу Вас, Ваше Превосходительство, примите во внимание их молодость и то, что они протестуют ради будущего своей страны.
— Мы тоже патриоты Египта, но мы же не устраиваем демонстрации и погромы!
— Ну, Ваше Превосходительство, Вы уж отнеситесь к ним по-отечески.
— Какое там по-отечески! Я подчиняюсь приказам! — громко ответил офицер, словно пытаясь перекричать сочувствие внутри себя.
Офицер отошел на два шага назад, подал рукой знак, и солдаты расступились, освобождая дорогу. В университете было темно. Стоял пробирающий до мозга костей январский холод. Он застегнулся на все пуговицы, спрятал руки в карманы пальто и прошел вдоль здания, обклеенного плакатами и стенгазетами, которые в темноте невозможно было прочитать. Он различил лишь большой портрет Анвара Садата, курящего кальян. Сотни студентов сидели на газонах и лестницах: одни дремали, другие курили и разговаривали, третьи распевали песни шейха Имама. Чтобы отыскать ее, ему понадобилось время. Она стояла у актового зала и что-то бурно обсуждала с группой студентов. Подойдя ближе, он окликнул ее, она повернулась и закричала ему в своей горячей манере, которую невозможно было забыть:
— Привет!
— Ты устало выглядишь, — кратко ответил он.
— Я в порядке.
— Я хочу, чтобы ты пошла со мной.
— Куда?
— Домой.
— Ты пришел, чтобы отвести меня за руку к мамочке? Хочешь, я вымою ножки, выпью молочка, она уложит меня в постель, укроет одеялком и расскажет сказку на ночь?!
После этой насмешки ему стало понятно, что задача стоит нелегкая. Он посмотрел на нее с укором и строго сказал:
— Я не дам тебе погубить себя!
— Это мое дело.
— Чего именно ты добиваешься?
— У нас конкретные требования. Мы не разойдемся, пока их не выполнят.
— Думаешь изменить мир?!
— Мы изменим Египет.
— Египет не изменить одной демонстрацией.
— Мы говорим от имени всего народа.
— Хватит иллюзий. За воротами люди ничего о вас не знают. Офицер сказал, что вас арестуют.
— Пусть делают, что хотят.
— Хочешь, чтобы солдаты избили тебя и протащили за волосы по земле?
— Я не брошу своих товарищей, что бы ни случилось.
— Я боюсь за тебя, — прошептал он с тревогой.
Она посмотрела на него с усмешкой, медленно развернулась и возобновила разговор со своими друзьями, перестав его замечать. Какое-то время он стоял на том же месте, наблюдая за ней. Потом рассердился и ушел, сказав себе, что эта сумасшедшая ему не пара, что если они поженятся, их дом превратится в арену боевых действий. Она упряма, горда и относится к нему без уважения. Он предупредил ее, но она продолжает валять дурака. Пусть солдаты изобьют ее, пусть проволокут за волосы по земле и лишат чести. С этого момента он ни капельки не будет ей сочувствовать — той, что сама выбрала свою судьбу.
До смерти усталый, он прилег на кровать, но заснуть не смог. Он ворочался, пока не услышал призыва на утреннюю молитву, а утром принял душ, оделся и вернулся в университет. Ему сказали, что солдаты взяли здание штурмом и студенты арестованы. Он сбился с ног, обзванивая всех знакомых, пока наконец не получил разрешения увидеться с ней в управлении безопасности после полудня. Она была неестественно бледна, нижняя губа распухла, под правой бровью и на лбу синяки. Он протянул руку, дотронулся до ее лица и спросил с сочувствием:
— Болит?
Она быстро ответила:
— От боли стонет весь Египет.
И через столько лет он не забыл Зейнаб Радван, точнее, ни дня не переставал думать о ней. В его памяти хранились удивительно ясные картины прошлого. Потоки воспоминаний уносили его во времена, возникавшие перед ним словно гигантский джинн из бутылки. Вот она — худощавая, с красивым лицом и длинными черными волосами, завязанными в конский хвостик. Ее глаза горят энтузиазмом, она рассказывает о Египте так мечтательно, как будто читает поэму о любви:
— У нас великая страна, Салах, но ее долго угнетали. У нашего народа огромные возможности. И если мы добьемся демократии, меньше чем через десять лет станем сильным развитым государством.
Он слушал ее, скрывая свое безразличие за ничего не значащей улыбкой. Как ни старалась она увлечь его своими идеями, он пребывал в другом мире. На день рождения она подарила ему «Полную историю» Абдель Рахмана аль-Габарти.
— Поздравляю! — сказала она. — Эта книга поможет тебе многое понять.
Просмотрев несколько страниц, он потерял интерес, но сказал, что дочитал до конца. Он не любил врать и прибегал ко лжи редко, только чтобы не сердить ее. Он мечтал лишь о том, чтобы у нее всегда было хорошее настроение. А когда она была довольна, улыбка играла на ее лице, и глаза сияли. Их самым счастливым временем было, когда они сидели в саду Аль-Орман, отложив книги на овальную скамью из белого мрамора, и в разговорах и мечтах о будущем не замечали, как проходили часы. Когда они шептались, он приближался к ней и вдыхал аромат ее духов, волновавший его до сих пор. Он держал ее за руку, склонялся и незаметно целовал в щеку. Она устремляла на него взгляд, в котором были и упрек, и нежность. Как же быстро мечты превратились в ничто! Их последняя встреча… Он тысячу раз прокручивал эту сцену в памяти, останавливался на каждом слове, каждом взгляде, каждом молчании.
Они сидели на своем любимом месте в саду, когда он сообщил ей о решении эмигрировать. Он старался сохранять хладнокровие, хотел, чтобы они вместе все здраво обсудили. Но она вспылила:
— Сбегаешь?
— Спасаюсь.
— Ты только о себе думаешь?
— И тебе тоже хочу предложить новую жизнь.
— Я никогда не оставлю Родину.
— Хватит уже лозунгов.
— Это не лозунг. Это чувство долга. Но тебе этого не понять.
— Зейнаб!
— Ты учился на деньги нищего египетского народа, чтобы стать врачом. Тысячи молодых людей мечтали занять твое место на медицинском факультете. А сейчас ты собираешься бросить Египет и уехать в Америку, где ты никому не нужен! Америка виновата во всех наших бедах. Как назвать того, кто бросает Родину в трудное для нее время и идет в услужение врагам?!
— Я поступил в университет благодаря собственным стараниям, это моя заслуга. Для науки нет родины. Наука безразлична к таким понятиям.
— Наука, давшая Израилю напалмовые бомбы, изуродовавшие лица детей в Бахр аль-Бакра?! Наука не может быть безразличной!
— Я думаю, Зейнаб, надо воспринимать реальность такой, какова она есть, а не такой, какой мы хотим ее видеть.
— Это философия!
— Мы проиграли. Все кончено. На их стороне сила, и они могут уничтожить нас в любой момент.
— Мы никогда не победим, если будем думать, как ты!
Ее слова задели его, и он закричал так, что гуляющие по саду люди обернулись в их сторону:
— Когда ты спустишься на землю? Мы не можем победить из-за отсталости, бедности и деспотизма. Как мы можем их победить, когда мы не в состоянии производить простейшие световые микроскопы? Мы выпрашиваем все у заграницы, даже оружие для собственной защиты. И проблема не в таких, как я, а в таких, как ты. Абдель Насер[14] тоже жил мечтами, пока не привел страну к краху.
