Карин Ламбер - Дом, куда мужчинам вход воспрещен
Королева протягивает ей шелковую блузку мандаринового цвета с головокружительным декольте.
Жюльетта ищет глазами зеркало.
Королева меняется в лице.
– Не ищи, их здесь нет. Примеришь потом.
Однажды вечером в припадке ярости она перебила все зеркала в квартире, от самых больших до самых маленьких, придя в ужас от безобразной старухи, занявшей ее место за стеклом.
А твои советы обольстительницы? Уж точно не шелковой блузкой, пусть даже мандаринового цвета, я их очарую.
– Скажи себе, что лучшее твое украшение – твой взгляд. Смотри ему в глаза…
Мотор! Съемка!
– Ничего не говори… а когда он задаст тебе вопрос… отвечай не сразу. – Она медлит. – Выжди… а потом удиви его чем-нибудь, не имеющим никакого отношения. Мужчину надо завести туда, куда он и не чает попасть. Будь неуловимой, как стрекоза, – он думает, что ты здесь, а ты уже упорхнула.
Очень я похожа на стрекозу.
– Но смотри! Это рецепт на один вечер, а не домашний супчик на всю жизнь.
Если это ради того, чтобы доживать свой век без зеркал, в квартире на последнем этаже, то я еще подумаю.
Королева останавливается перед Жюльеттой:
– Пользуйся моментом и уходи с трофеем.
Все-таки она молодчина. Вот бы Макс стал мухой, чтобы увидеть это. Ох, нет! Не надо мухой, она выбросит его в окно.
– С трофеем? Что за трофей?
– Ощущения. Огонек в глазах мужчины, электрический разряд, пожар.
Короткое замыкание!
– Не забывай, что это ты правишь бал.
– А я предпочитаю, когда мужчина ведет меня в танце.
– Это потому, что ты еще дебютантка.
21
Как и каждую ночь, Жюльетта оставила включенным радио, чтобы не просыпаться в тишине.
«Следы… смотрите на следы… следы шагов… наши следы… вы слушаете “Франс Интер”… начинаем… передачу “С нами говорят”».
Жюльетта заклинает радио, подтыкая со всех сторон уютное пуховое одеяло:
– Еще немножко!
В ватном тумане она улыбается, слыша голос Паскаль Кларк[60], спрашивающей своего гостя: «Мсье Маалуф[61], вы пишете в “Сбившихся с пути”: “Надо ли было уйти? Остаться? Бороться? Забыть?” Удалось ли вам приручить вашу идентичность? Пантеру, как вы ее называете…»
Жюльетта тоже хочет понять, откуда она взялась, ищет следы. Книга «Иудаизм для чайников» лежит рядом, открытая. В ногах кровати компьютер, журнал Studio Ciné Live[62], биография Педро Альмодовара, виановская «Пена дней», обертки от шоколадок и посреди всего этого бардака – пособие «Порядок от А до Z».
«23 сентября 2013, День святого Константина, ожидается хорошая погода, и окна в студии уже открыты».
Двадцать третье сентября! Это, может быть, последний день одиночества до конца моих дней! Что я расскажу ему о себе? Только бы он не спрашивал меня о семье и почему я в тридцать один год одна. Что бы сказала на это Паскаль Кларк? Уж она-то наверняка не задается такими вопросами. Вопросы она сама задает.
Фильмы, с тех пор как она посмотрела «Золушку», переносят Жюльетту в другой, лучший мир. Ей, выросшей без родительской ласки, уверенность, что и ее однажды полюбят, как любят в сказках и в кино про любовь, сохранила жизнь. Вот только своего Прекрасного принца она до сих пор не нашла. Да и есть ли он на свете? Что нет Деда Мороза, она знает с трех лет. Отец сказал ей однажды декабрьским днем: «Я не хочу, чтобы моя дочь верила во все это надувательство». Назавтра в школе она повторила это всем. Один мальчик заплакал, другой стал кричать: «Я ХОЧУ ПОДАРКИ!» Учительница рассердилась. Жюльетту наказали.
Выпроставшись из теплого одеяла, Жюльетта переступает через свою рассыпанную маленькую жизнь и смотрится в большое вычурное зеркало над камином. Ей хотелось бы проснуться стройной и загадочной. Но она видит женщину с непослушными кудрями цвета красного дерева и пышными формами.
Его ли я размерчика?
Он ищет в мобильном сообщение: «Всего двадцать часов до знакомства с вами. Я затаил дыхание. Зузу».
– Тронешь ли ты мое сердце, Зузу? – шепчет она своему телефону, кривя губы… – Уйдем ли мы с места встречи рука об руку?
Огромную надежду возлагает она на этого Зузу, как если бы он был последним мужчиной на земле. Ей не надо больше ни временного спутника, ни мужчины по мерке, который заполнил бы пустоту в ней до миллиметра. Не надо гигантского в мечтах и крошечного в жизни. Не надо встречи двух нетерпений. Самцов с твердым членом и зыбкими обещаниями. Ночей без завтрашнего дня. Она больше не хочет быть проходным двором. Хочет остановиться в своей безумной гонке, убрать подальше чемоданы. Просыпаться рядом с одним и тем же мужчиной каждое утро. Раздвигать занавески и говорить своему милому: «Что будем делать сегодня?» Возвращаться домой, где он ее встречает вопросом, как прошел день, и задавать ему тот же вопрос. Пусть будет несовершенный мужчина, пусть будут ласковые слова, нежные жесты. Что дальше – не угадать. Она ничего не хочет знать насчет откровений, клятв, удара молнии под симфонический оркестр, прекрасной истории любви в красках. Она хочет увидеть начало фильма, а не финальные титры.
Довольно умствовать, быстро под горячий душ.
Оставляя дорожку капель на полу, Жюльетта бежит через всю квартиру, чтобы взять со стула полотенце, и долго вытирается, закрыв глаза. Чистый мягкий хлопок всегда действовал на нее успокаивающе.
Она вспоминает советы Королевы: «Только не что-то новое».
Мне пришел в голову мой старый спортивный костюм, но в нем можно подумать, будто у меня 48-й размер.
Она надевает свое любимое белье, старые джинсы, шелковую блузку мандаринового цвета, пожалованную ее королевским величеством, очень надеясь, что блузка принесет ей удачу, расчесывает волосы.
Как бы то ни было, через три минуты от меня уже ничего не будет зависеть.
«А сейчас славные парни из Muse исполнят Feeling Good[63]. И вам того же желаем, тем более что сегодня пятница», – весело мурлычет голос диктора.
Жюльетта улыбается. Эта песня – знак, что свидание пройдет хорошо. К тому же сегодня не просто пятница, а День святого Константина.
Подхватив свою большую сумку, она швыряет туда вперемешку еще две туники, тюбик губной помады, флакон духов, тетрадь, три шариковые ручки, телефон, плитку шоколада. Смотрит на десятки пар туфель, сваленных в кучу на полу, колеблется между бежевыми и черными, выбирает те, что больше всех удлиняют ноги, – красные босоножки на невероятной высоты каблуках, женственные и неудобные, сказал бы Макс.
Потом берет с камина открытку с заснеженными горами Раджастана, пришедшую вчера. «Это не мы совершаем путешествие, это путешествие нас вершит, создает и творит. Ганеша, Шива и все здешние боги сопровождают меня. В этой стране люди сплетают гирлянды из жасмина, чтобы почтить своих божеств, а я сплетаю гирлянды из благодарности, думая о тех, кого люблю. Yanike Shandoshan hano: I’m happy! Я счастлива! Не волнуйся, моя Жюльетта, это не мистический бред. До встречи через три месяца. Целую. Карла».
Жюльетта сует открытку в сумку, набрасывает кардиган, трогает, выходя, мезузу, которую повесила на притолоку входной двери в день своего приезда, спускается на два пролета, поворачивает назад, возвращается в квартиру, бросает в сумку сланцы, хлопнув дверью, сбегает по лестнице, забывает закрыть за собой калитку и, обернувшись, бросает взгляд на дом.
Прощайте, девочки! Лично я не хочу ставить крест.
22
У Симоны запланировано на сегодня два дела: отдать в чистку большую скатерть Королевы и встретиться с сыном – ей хочется с ним поговорить. Уже несколько дней она об этом думает. С утра она трижды проходила мимо витрины прачечной, где работает Диего. Теперь, воспользовавшись моментом затишья, входит.
Перед ним большая стопка белья. Он видел, как она вошла. И по ее натянутому виду и чопорной походке догадывается о цели визита.
– Здравствуй, сын.
– Привет, мам.
Обычно она зовет его Пиупиу, но для серьезных разговоров в ход идет всегда «сын».
– Мне грустно.
– Я работаю. Сама видишь.
– Не беспокойся, я не спешу.
Симону не назовешь классической матерью. «Маргиналка», говорит Диего, когда злится на нее и хочет уколоть. «Как, по-твоему, я могу встать в строй с таким примером перед глазами?»
Она таскала его с собой повсюду; вместе они переезжали, вместе делали ремонт в новых квартирах, меняли работу, затягивали пояс в конце месяца, запоем читали и иногда выкуривали по косячку. Они лаются порой, но любят друг друга.
И она не может быть с ним в ссоре слишком долго. Поэтому всегда делает первый шаг. Он-то – порох, да и поупрямее. Аргентинская кровь.
Присев на пластмассовый стул, она смотрит, как он работает. Движения его точны и размеренны. Когда он разгружает машину под номером семь, низко склонившись над корзиной, она не выдерживает:
