Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать
Нуждался ли он в плохих женщинах? Да, нуждался. И иногда, отчаявшись, он бросался искать их, этих загадочных плохих женщин — в ресторанах, на пляжах, на бульварах, на последних сеансах кино. Но все женщины были одинаково недоступны для него. Какая хорошая? Какая плохая? Он разобраться не мог, хотя и много об этом слышал.
Зарабатывал Степан хорошо. Иной сталевар, пока одну плавку выдаст на своей трехтонке, сто раз вспотеет, мокрый, грязный весь; на подручного кричит, тот — на сталевара, бегают вокруг печки, как два черта. А Степан — сухой, чистый — уже вторую выливает, и подручный у него, как профессор: сидит, газету читает. Куда он деньги девает? — этот вопрос волновал многих. Не пьет, не курит, баб боится… На книжке, видать, на две машины хватит. Богатый жених, звали Степана за глаза пожилые замужние женщины, работавшие в цеху, и не раз, догадываясь о его горе, предлагали познакомить с хорошей женщиной. Степан все эти предложения отвергал — вот еще, что он, сам найти не может, да стоит ему только свистнуть, а после, бывало, жалел: ну что он, в самом деле, за человек, ему добра желают, ведь и впрямь он знакомиться не умеет. Но признаться в этом кому-нибудь было выше его сил.
Часто обсуждали Степана в мужской раздевалке: как это он в его годы обходится без жены.
— Может, он того, как это называется: когда получку не сразу дают, а после?
— Депонент?
— Во-во, депонент!
— Не похоже — сам глянь…
— Тогда черт его знает.
— И это — в наше время!
— Памятник ему поставить нужно.
— Главное, — авторитетно заявлял Матюшенко, — что из него уже ничего не выйдет, даже если кого-нибудь себе и найдет.
— Почему ты так думаешь, Иван? Что ж оно — заржавеет?
— А вот увидишь.
— Чепуха это.
— А вот увидишь.
И одни соглашались с Матюшенкой, другие нет, верили в Степана, да и как было не верить: из душевой выйдет в раздевалку — матерый мощный бог, идет, поигрывая мускулами, к своему шкафчику, а все на него смотрят.
— Чего смотрите? — улыбается.
— Да так…
А кто-нибудь вздохнет восхищенно: «Статуя!»
Такой был человек Степан Гуща.
И вот дней этак через пять после того как он поругался с Матюшенкой — получает Степан по почте письмо. Странное, сразу скажем, письмо. Обратного адреса нет, а написано вот что:
«Добрый день или вечер, многоуважаемый Степан. Одна молодая особа (28 лет), жгучая брюнетка, работник торговой сети (дом — полная чаша) ищет себе друга жизни».
Далее в письме сообщалось, что она, эта молодая особа, как-то увидала портрет Степана на доске Почета, что у заводских ворот, и с тех пор забыть не может. Что если им (она — холостая, он — холостой) взяться за руки и остаток жизни пройти вместе, в беде и в радостях поддерживая друг друга? И так далее. Если Степан захочет на нее взглянуть, то пусть придет в продуктовый магазин номер двадцать шесть, что возле базара — она там работает в отделе, где продают вино. Если понравится, пускай даст знать — она пойдет за ним в огонь и в воду.
Степан принес письмо на завод и под большим секретом показал его своему подручному Феде Белоусову. Федя прочитал и присвистнул.
— Так это же Нелька! Ну да, Нелька, магазин номер двадцать шесть около базара, все точно.
— Ты откуда знаешь?
— Да кто ж ее не знает? Это ты вино не пьешь, а мы, мы ее все знаем. Это над тобой кто-то подшутил.
И Федя, прищурив глаз, посмотрел вдоль цеха, туда, где у пустого разливочного ковша как раз в это время перекуривал Матюшенко. Он стоял, нога за ногу, и смотрел в их сторону. Потом погасил слюной окурок и безразлично отвернулся.
— А почему — подшутил? — спросил у Феди Степан. — Что она, некрасивая?
— Некрасивая? — Федя опять присвистнул. — В том-то и дело, что красивая. Я такой бабы в жизни не видал. — И стал показывать Степану, какая Нелька. — Сам бы женился, да жена не разрешает…
— А чего ж ты говоришь: подшутил кто-то?
— Почему говорю? — И Федя рассказал Степану, что знал о Нельке. По его словам, Нелька была из тex женщин, на которых метку ставить негде. Сам он, правда, ничего о ней такого не знал, но все так говорили. Вышла замуж в шестнадцать лет, но быстро разошлась с мужем, семейная жизнь ее не устраивала. Лет пять плавала буфетчицей на сухогрузе. Однажды в Бискайском заливе приключилось такое: Нелька чуть не пошла ко дну, сутки плавала в открытом море, пока ее выловили с вертолета.
После этого случая «завязала» с морем и пошла работать в магазин. Мужиков у нее перебывало — устанешь считать. А как же, такая баба!
— А сейчас она замужем? — спросил Степан.
— Сейчас не знаю. Может, замужем, а может, нет. Только я вот что скажу: тебе, Степан, там делать нечего. Там и не таким вешали чайник…
Степан ничего ему на это не сказал. Он пришел с работы и стал думать: она письмо написала или не она, Нелька? Имя-то какое — оно сразу ему понравилось. А вдруг она? Разве так не бывает, чтобы женщина первая призналась мужчине в своих чувствах — об этом даже опера есть.
Словом, в конце концов он решился. Надел серый, чехословацкого производства костюм, сидевший на нем очень ловко, чистую сорочку, галстук, аккуратно причесал волосы и, подойдя к зеркалу, сделал дерзкое лицо, какое всегда, сами того не замечая, делают мужчины, смотрясь в зеркало. С тем же выражением он повернулся так и так и остался доволен осмотром. «Она письмо написала», — решил. Напоследок раз десять выжал двухпудовую гирю, что придало ему еще больше уверенности, и вышел из общежития на улицу.
Он проехал три остановки на трамвае, вышел возле элеватора — тут город, собственно, и кончался, дальше уже шли разномастные, из белого и красного кирпича, обнесенные заборами дома частного сектора, — и перейдя трамвайную линию, пошел к базару.
Была поздняя осень, та ее пора, когда листья держались лишь на сиреневых кустах да кое-где на акации. Но погода стояла теплая — среди дня даже припекало. Хорошо пахло подгнившей падалицей из садов, дымком с огородов; бурьян по обочинам дороги высох, шуршал, когда набежит ветер — от этого шороха всегда грустно. Но Степан шел и думал о Нельке, о том, что ж это теперь будет, если письмо написала она, и так хорошо, так чисто на душе было, что хотелось от радости смеяться.
Продуктовый магазин около базара работал до семи часов. В нем продавали рыбные и овощные консервы, хлеб, спички, сигареты и вино — сухое и крепленое. Перед закрытием в магазине всегда оставалось пять-шесть заядлых пьяниц, потерявших счет времени, магазин тем и был хорош для них, что там разрешалось распивать прямо в помещении: стояло две-три бочки из-под моченых яблок или маринованных маслин, на них и пировали.
Степан, потоптавшись около магазина — приземистой глинобитной хаты — и ничего не рассмотрев в окно, решительно дернул на себя дверь.
И сразу увидел Нельку.
Пытаться рассказать на бумаге, какая была Нелька — нет смысла, разве что в общих чертах. Такой тип женщин распространен на Юге, знаете: могучие бедра, но плечи и грудь — маленькие, девичьи, и черноволосая головка — как бутон цветка на длинном нежном стебле. Ну и конечно: глаза, губы… Сверкающая красота. Причем красота, как бы и не ведающая, что она красота, и оттого совсем не гордая. Всякий человек, впервые увидев Нельку, на мгновение замирал, и как бы он ни был удачлив в жизни и чего бы он только не имел — в этот момент ему хотелось еще и Нельку.
«Нет, не она письмо писала, — подумал с тоской Степан, — такая красавица…» Но уйти просто так было уже неловко.
Нелька, подперев кулачком свою чудную головку, сидела по ту сторону прилавка и терпеливо ждала, когда двое пожилых алкоголиков допьют бутылку и уберутся восвояси.
— Какой интересный мужчина пришел, — сказала она самой себе, вздохнула и вышла из-за прилавка. Тут Степан увидел ее во всей красе, даже во рту пересохло.
— Что пить будем, молодой человек? Белое? Красное? А может, шампанское? Ну, ну, телись быстрей, а то мне закрывать надо.
— Шампанского, — поспешно кивнул Степан.
— Сколько?
— Что — сколько?
— Сколько,говорю —стакан,два, бочку?.. Что я вас, без слов понимать должна?
Степан совсем растерялся.
— Долго молчать будем?
— А он… он в тебя влюбился, Неля, — икнув, сказал в это время один из пьяниц, почти совсем старик.
— Точно! — сказал другой. — Ты ж у нас такая… Как цветочек.
— А ну заткнитесь! — вскинулась на них Нелька. — Допивайте свое пойло и шагом марш отсюда. А то сейчас веник возьму.
— Щас уйдем, щас уйдем, щас уйдем, — запели алкоголики, разливая остатки вина в стаканы. — Мы быстро, Неля.
А Нелька подняла глаза на Степана. И, видно, тоже что-то поняла. Кокетливо поправила на груди блузку.
— Бутылку мне, — наконец выдавил из себя Степан.
— Открыть? Или сам умеешь?
