Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя
Говорят, Париж — город с тысячью лиц, и визитами, хотя бы и частыми, его не исчерпать. Даже для самих французов он всегда приберегает что-нибудь неожиданное. Немало открытий сделал в Париже и Праксителис. После студенческих лет, ставших легендарным прошлым, после обстоятельных изысканий в области чувственной жизни города и короткого флирта с его памятниками и картинами пришла пора увлечения зрелищами — особенно он полюбил цирк и скачки. Одно увлечение сменялось другим, и вот наконец наступила очередь парижской гастрономии. Как-то в ресторане отеля «Ритц» Праксителис разговорился с графом Анфироза, который, объездив чуть ли не весь мир, на склоне лет осел в Париже и теперь заботился только о своем желудке. Он-то и рассказал Праксителису, что, не покидая Парижа, можно совершить своего рода кругосветное путешествие и получить полное представление о кухне любой страны. Тогда рассказ графа не вызвал у Праксителиса особого интереса, кухня не играла в его жизни значительной роли, он ел все — было бы вкусно и в достаточном количестве. Однако в последнее время вопрос выбора пищи занимал в его жизни все более существенное место. Организм слабел, появились отдельные беспокоящие симптомы — боль в пояснице, тошнота, горечь во рту, и врачи рекомендовали ему строгую диету, которую Праксителис то соблюдал, то нарушал. В душе его шла непрерывная борьба. И изыскивая способ, который позволил бы ему совместить требования врачей и здравого смысла с привычкой к удовольствиям, он вспомнил наголо бритую голову Анфирозы и его советы. И впрямь гастрономическое разнообразие Парижа располагало такими сочетаниями, которые могли бы примирить обе враждующие стороны. Именно это лицо Парижа занимало сейчас Праксителиса.
Глава вторая
В тот день он хорошо пообедал, и его послеобеденный сон был безмятежным. Проснулся Праксителис с ощущением свежести и бодрости и решил, что сегодня же совершит давно задуманную прогулку в квартал своей юности. Между прочим, прогулка помогла бы ему отвязаться от одной старой знакомой. Они случайно встретились несколько дней назад, и госпожа Фалия вцепилась в него, как клещ. Встреча с Фалией его не обрадовала — напротив, огорчила. Когда-то эта женщина была очень хороша собой, но теперь от былой красоты не осталось и следа, и это нагоняло на Праксителиса тоску. Было еще одно обстоятельство, побуждавшее его избегать предмет своего давнего увлечения, — вчера в полдень на площади Оперы он познакомился с молоденькой цветочницей, и послезавтра, в воскресенье, в двенадцать часов дня они должны были встретиться возле фонтана Марии Медичи. Намечалось небольшое приключение, и госпожа Фалия была лишней.
Прогулка по улочкам старого квартала, стихи Василиадиса, которые он вспомнил, поднимаясь по проспекту, навели его на грустную мысль о том, что человек меняется и дряхлеет, тогда как все вокруг него нисколько не меняется или становится еще прекраснее. Так, размышляя о vanitas vanitatum[10], он свернул с Алезиа и оказался возле своего старого дома. Он остановился на противоположном тротуаре. Вот окна его комнаты на втором этаже, балкон, соседние окна — Жоржетты. Балконная дверь была открыта, оттуда виднелась детская коляска. Из старых знакомых Телиса здесь не жил никто. Жоржетта вышла замуж и уехала в Лион, мать ее умерла.
Праксителис немного постоял и уже собрался было двинуться дальше, как вдруг позади себя услышал скрип отворяющейся двери.
Он обернулся: на лестнице показалась девушка. Она закрывала дверь, однако, увидев Праксителиса, придержала дверную ручку, улыбнулась, и улыбка ее как бы спрашивала: «Вы сюда?»
Ей было лет двадцать пять, но что за девушка! Вначале она показалась ему похожей на хорошенькую цветочницу, с которой он увидится в воскресенье, но нет, эта девушка была неподражаемым подлинником, оригиналом, а цветочница всего лишь одной из бесчисленных копий. Каштановые волосы, свежее матовое личико, подвижная и легкая, в коричневом костюмчике, со светлой сумкой через плечо — одна из тех воздушных парижанок, на которых он всегда заглядывался. «Ишь ты, плутовка!» — подумал он с грустью и ласково улыбнулся. Девушка все еще придерживала полуоткрытую дверь.
— Нет, — покачал головой Праксителис. — Извините.
Не погасив улыбки, она закрыла дверь, сбежала по лестнице и повернула в сторону проспекта. «В парк», — подумал Праксителис. Он медленным шагом направился в противоположную сторону, все время прислушиваясь к ровному четкому стуку каблучков за его спиной.
Тук-тук-тук...
«Плутовка!» Он остановился и оглянулся.
Оглянулась и девушка. («Плутовка, плутовка...») Он опять улыбнулся, и она ответила ему улыбкой. Это были капли воды, упавшие с высоты в русло иссохшего источника. «Ха-ха-ха!» Праксителис заметил, что девушка ускорила шаг.
«Гм... Это значит: а ну-ка поймай... — подумал Праксителис, глядя ей вслед. — Она еще и торопится!.. Да я вот сейчас как припущусь за тобой... А-а-а! Ты, голубушка, не знаешь, с кем имеешь дело...»
Тук-тук-тук... Тук-тук! — вызывающе стучали каблучки.
«Гм...»
Тук-тук... Тук-тук...
«Ну смотри у меня! Поймаю!»
Праксителис был раззадорен. «Поймаю!» — повторял он про себя, и, чем чаще он это повторял, тем легче казалось ему осуществить свое намерение. Он почти решился, но где-то в глубине души еще точил червячок сомнения: «Стоит ли? Для меня ли такие приключения?» Внезапно девушка опять повернула голову. И снова — тук-тук-тук! — зазвенели каблучки.
«А-а-а... Раз ты так. Ну ладно, я еще не Анфироза!» Неведомо почему всплывшее воспоминание о желтом бритом черепе Анфирозы задело его за живое. «Ах, так...» И Праксителис бросился вслед за стройной фигуркой, которая между тем выиграла значительное расстояние и вот-вот должна была выйти на проспект.
Праксителис бежал, неотвратимо устремленный к цели. Расстояние немалое, но покрыть его не так уж трудно. Праксителис чувствовал, что преодолевает сейчас расстояние несравненно большее, расстояние между двумя эпохами: Тогда и Сейчас. Он всегда действовал по велению слепого инстинкта, и как будто еще ни разу инстинкт его не подводил. «Сдастся», — подсказывал инстинкт. И она сдавалась. «Не сдастся». И тогда Праксителис даже не подступался. Сейчас предчувствие было добрым, он уверился в этом, услышав ее смешок: сдастся, обязательно сдастся!
«Осечка может быть в двух случаях, — прикидывал Праксителис. — Если она нырнет в парк, где ее ждет дружок, там у них, наверно, свидание, поэтому нужно перехватить ее раньше... Или если она идет не в парк и успеет вскочить в автобус. Надо будет поймать ее по крайней мере на остановке...»
И он прибавил шагу.
«Скажу ей напрямик: видишь, я даже взмок, догоняя тебя, возраст уже не тот... Но все-таки послушай: я такой-то. Пробуду здесь двадцать дней. Так вот, сударыня, на этот срок весь Париж у ваших ног...» Мозг его работал быстро, так же быстро, как ноги. Что он скажет ей, что она скажет ему. Но все эти детали имели второстепенное значение. Главное — он убежден, она сдастся.
Девушка между тем вышла на проспект. Праксителис приостановился: перейдет на противоположную сторону, к остановке, или повернет направо, к парку?
Она повернула направо.
Хорошо зная здешние места, он решил срезать путь — напрямик через закоулок и выйти ей навстречу У входа в парк. Это давало ему выигрыш во времени и, следовательно, возможность отдышаться и привести себя в порядок. Однако девушка пошла по самому краю тротуара и раза два остановилась, выбирая удобный момент, чтобы перейти улицу. «Какого черта? Куда же она идет? Надо догнать ее на этой стороне!»
Поток машин не редел, и перебежать на ту сторону девушка не могла, поэтому Праксителис скоро догнал ее но силы его были на исходе, и, остановившись, он почувствовал страшное головокружение. «Прежде чем сдастся она, кажется, сдам я», — мрачно пошутил Праксителис, оглядываясь и подыскивая, на что бы опереться. Он прислонился к стене. Тело его было разгоряченным и влажным, сердце колотилось часто-часто. «И как я появлюсь перед ней в таком виде? Подождала бы хоть, пока я отдышусь».
Она ждала. Сначала сошла с тротуара, но потом ей пришлось отступить назад. Опасаясь, что девушка обернется и увидит его, жалкого, взмокшего, задыхающегося, Праксителис отошел в сторонку, в тень.
Поток машин не убывал. Девушка все равно еще стояла у кромки тротуара, и он успел бы отдышаться, вытереть пот и предстать перед ней в лучшем виде. Однако Праксителис надумал поступить иначе. Он решил первым перебежать улицу и уже там, переведя дух, встретить свою даму.
Вообще готовность рискнуть была свойственна покойному Праксителису. Во всяком случае, опасность автомобильной катастрофы не страшила его никогда. Зловещие рассказы о несчастных случаях, предостережения друзей, утверждавших, что и Париж, и Афины уже не те, что в пору его молодости, когда по улицам разъезжали лишь ландо и кареты, не производили на него никакого впечатления. «Зато теперь у водителей глаз вдвое больше», — отшучивался он в ответ.
