Гилберт Адэр - Закрытая книга
— Да. Да, вы, разумеется, правы. Но я так струхнул — вы представить себе не можете. Сердце до сих пор колотится. Я в самом деле готов был поклясться…
— Слушайте, мне известно, что слепые становятся особенно чуткими к… Ну, что у них остальные органы чувств гипертрофируются… Правильно я употребил это слово?
— Да.
— В таком случае не исключено, что у вас развилась повышенная чуткость, правда? Быть может, теперь вы стали слышать звуки — всякое там поскрипывание и прочее, — которые издает старый, обветшавший дом, не более того, а вы раздуваете из этого бог знает что. Разве не может такого быть?
— Да, я… Я уверен, что так оно и есть. Пожалуй, тут вы верно подметили. О господи, я просто сам не свой. И себя, и вас поставил в неловкое положение. Но говорю вам, Джон, я готов был поклясться, понимаете, поклясться, что в ванной кто-то есть.
— Хотите, чтобы я остался с вами?
— Нет, нет, вы очень добры, но я… Мне все равно пора вылезать. Вода уже чуть теплая. Большое спасибо, Джон. И простите, что вам приходится терпеть мои дурацкие закидоны. Удовольствие, надо полагать, маленькое. И в круг ваших обязанностей, боюсь, совсем не входит.
— Не думайте об этом. Сейчас вам нужно хорошенько выспаться.
* * *Неужели мне все это мерещится? Неужели? Может быть, я, как подсказывает Джон, стал чрезмерно чуток? Никогда не слыхал, чтобы подобное происходило со слепцами, но смысл в этом есть, и немалый. Услышав легкое поскрипывание пола в ванной, я сразу непроизвольно заключаю, что скрип «вызван» чем-то — вернее, кем-то. А ведь на самом деле существуютследствия без причин. Вещи в доме скрипят сами по себе. Шевелятся сами по себе. Когда что-то происходит, часто невозможно указать причину, по которой данное явление происходит в какой-то конкретный момент. А не в другой — минутой раньше или тридцатью секундами позже. Жизнь ведь не роман, она не обязана оправдывать каждое составляющее ее микрособытие. Быть может, все дело в том, что после стольких лет полного одиночества присутствие в доме другого человека само по себе сделало меня гипертрофически восприимчивым к тем звукам и ощущениям, на которые люди, всю жизнь живущие бок о бок с другими, не обращают внимания и в конце концов вообще перестают замечать? В этом ведь тоже есть смысл. Возможно, я просто забыл, какие звуки связаны с присутствием «посторонних». Или я схожу с ума. Ведь в сумасшествии тоже можно усмотреть свой смысл.
* * *— Это вы, Джон?
— Нет, сэр Пол, это я, миссис Килбрайд.
— Миссис Килбрайд? Какого черта вы здесь делаете? Вы же на неделю в отпуске.
— Знаю, знаю, как не знать. Да только я на кухне шитье свое позабыла… и журнал «Пиплз френд»… А еще хотела хоть одним глазком поглядеть, как оно все тут, гладко или нет. Дай-ка, думаю, забегу раненько, пока вы, ребятки, еще не встали.
— Ребятки!
— Ну, вы ж меня знаете. Я же страсть люблю подразниться.
— Да, но уж избавьте меня. А который вообще-то час?
— Только-только семь пробило. Неужто не слыхали церковных часов?
— Да разве я стал бы вас спрашивать, если бы слышал?
— Ууу-у, кто-то сегодня встал не с той ноги. А чего это вы вообще вскочили в такую рань? На моей памяти, вы всегда любили поваляться в постели подольше.
— Опять плохо спал ночь.
— Опять плохо спали? Не спится, что ли?
— Да, не спится. Кофе уже есть?
— Так я только еще чайник поставила. Бедняжечка вы мой, вид-то у вас совсем квелый, это уж точно. Витамины вам нужны, вот что.
— Ради бога, миссис Килбрайд, я сегодня не в том настроении.
— Да я просто с вами разговариваю, не молчать же мне.
— Вот это мне как раз и не нравится. И почему люди думают, что нужно постоянно болтать языком? Рты у нас ведь предназначены еще и для еды, однако мы не едим беспрерывно, правда?
— Легко вам говорить. Видели бы вы моего Джо, вы бы иначе запели. Какая там еда! Можно подумать…
— Как там Джо, кстати?
— Ох, сэр Пол, до чего ж я беспокоюсь! Сроду не видала его таким хворым, в чем только душа держится.
— Ну-ну, миссис Килбрайд, выше нос.
— Да, сэр Пол, если б вы его хоть одним глазком увидали, вы бы поняли…
— Ну-ну. Уверен, что вы волнуетесь совершенно понапрасну. У него просто тяжелый грипп, вот и все. Гм, кофе готов?
— Погодите. Вода еще не вскипела.
— «Нет… Нет, вода кипит…»
— Чего говорите?
Да нет, сэр Пол, она совсем даже не кипит. О чем вы толкуете? Вы ж ее видеть-то не можете.
— Извините, миссис Килбрайд, я был мыслями далеко отсюда.
— Оно и видать. Хотите чего-нибудь горяченького на завтрак? Яичницу-болтунью?
— Нет, спасибо. Просто поджаренный хлеб.
Нет, миссис Килбрайд, я вспомнил маленького мальчика, которого знал когда-то. Давным-давно. Мы вместе купались. На побережье в графстве Суффолк. Вернее сказать, купался он. Я еще стоял на берегу и осторожно пробовал воду ногой, а он уже бултыхнулся в море. И когда я его спросил, не ледяная ли вода, он воскликнул: «Нет, вода прямо кипит! Кипит!» Прелесть, правда? Я ему тогда крикнул: «Если вода кипит, почему нет пузырьков?» Но он к тому времени был уже далеко и не слышал.
— Вы купались? Даже не представляю.
— Не всегда же я был таким страшилищем, как теперь.
— Вам хлеб маслицем помазать?
— Да, пожалуйста.
— А джемом?
— Второй кусок, а первый не надо. Если, конечно, вы поджариваете два куска.
— Два, два. Джон еще не вставал?
— Нет. Джон тоже из тех, кто любит поваляться подольше.
— Просто я сунула нос в соседнюю комнату, а там на столе головоломка лежит, уже вся сложенная.
— Закончена, значит? Замечательно; стало быть, сегодня мы ею и займемся.
— Так она вам нужна для вашей книжки, что ли?
— Естественно. Я специально попросил Джона привезти ее из Лондона. Из Национальной галереи. Неужели кофе все еще не готов?
— Готов, как не готов. Нате-ка. А вот и ваш жареный хлеб. Который слева, тот намазан маслом.
— Спасибо.
— И чего ж это на ней такое?
— Где?
— Да на головоломке вашей.
— И вы задаете мне этот вопрос?! У вас же есть глаза, не так ли?
— Ну, есть, да только я не про то. Та чудная штуковина между ними зачем?
— Чудная штуковина между вашими глазами? Рискну выдвинуть смелое предположение, что это ваш нос.
— Ой, ну да, ха-ха-ха, но я ж не про то. Я про то, что в головоломке. Какая-то чудная штуковина.
— Что еще за чудная штуковина?
— На полу валяется. Лежит между теми двумя. Уж я и так и сяк глядела — все одно не пойму, что это такое.
— А я никак не пойму, о чем это вы толкуете. Оторвите-ка мне кусок бумажного полотенца, руки вытереть.
— Нате. Штуковина эта… в том-то и дело, не знаю я, чего это, и все тут. Чего-то там словно бы торчит между двумя мужчинами.
— Господи боже, какими двумя мужчинами?!
— Да теми же, что на головоломке.
— Что вы сказали?!
— Батюшки, вы только гляньте, он аж хлеб уронил! И, ясное дело, по закону подлости — джемом вниз. Давайте я возьму…
— Ах, да забудьте вы про этот проклятый хлеб! Что вы сейчас сказали?!
— Вот чего, сэр Пол, не надо на меня кричать. Знаю, спали вы плохо, не выспались, но ко мне, все одно, какое-никакое, а уважение имейте.
— Прошу вас, умоляю, миссис Килбрайд, это очень для меня важно. Что именно вы сказали про головоломку?
— Да никак я не могла взять в толк, что за штуковина лежит на полу — только всего и сказала-то.
— «Между двумя мужчинами» — вы так сказали, верно?
— Ну да, меж них она и лежит.
— Но что же там за мужчины? На картине-то всего один.
— На какой такой картине?
— Которая на головоломке! Из кусочков составляется знаменитая картина!
— Ну, не знаю. Одно могу сказать: мужчин там двое, и точка. Да еще эта штуковина.
— Пойдемте со мной в гостиную.
— Что? Прямо сейчас?
— Да, сейчас. Это очень, очень важно.
— Ой, боже ж ты мой, да что я такого сказала-то? Ох, ну, так и быть. Погодите-ка.
— Скорее, пожалуйста.
— Иду, иду.
— Так, хорошо. Скажите мне, коробка здесь?
— Коробка? Какая коробка?
— Коробка с головоломкой. Я имею в виду коробку, в которой головоломку привезли.
— Нет… Нет, ничего такого не видать. И на столе нету.
— Ладно. Пускай. Посмотрите… Просто посмотрите на саму головоломку и опишите то, что видите.
— Да ради бога, лишь бы вы не блажили. Ну, там, стало быть, двое мужчин.
— Как они одеты?
— По-старинному. Один смахивает на Генриха Восьмого, только разве похудее будет. А второй вроде как священник. Католик небось.
— А про какую это штуку вы все толкуете? На полу которая.
— Ну, в том-то и дело. Говорю вам, не знаю. Вообще ни на что не похожа. Прямо никак не разберешь. Чего-то такое расплющенное, вроде лепешки, что ли…
