Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце
– Нет, я хотел узнать, перерисовываешь ли ты рисунки из головы на бумагу?
– Иногда, – отвечаю я.
– А этот? – Его взгляд застает меня врасплох, целиком поймав меня в какую-то сеть. Мне хочется назвать его по имени.
– Какой? – торможу я. Сердце в груди пинается ногами. Я уже знаю, о каком он рисунке.
– На котором… – он облизывает нижнюю губу, – я.
Я как одержимый кидаюсь к альбому, перелистываю страницы и отыскиваю его, конечную версию. Вкладываю ему в руки и слежу за тем, как его взгляд мечется вверх-вниз, вверх-вниз. У меня уже жар начался от попыток понять, нравится ему или нет. Не могу сказать. Тогда я пытаюсь увидеть рисунок его глазами, и меня охватывает чувство ох-убейте-меня-сейчас-же. Я нарисовал, как Брайен на полной скорости сталкивается с волшебной стеной. Это совершенно не похоже на портреты ребят из школы. Я вдруг с ужасом понимаю, что друзей так не рисуют. У меня начинает идти кругом голова. Каждая линия и каждый угол кричат о том, как он мне нравится. Такое ощущение, что меня замотали пищевой пленкой, и я не могу пошевелиться. А он все так и молчит. Ни слова не сказал!
Жалко, что я не конь.
– Тебе это, в общем, и не должно нравиться, – наконец говорю я, пытаясь забрать альбом. У меня взрывается мозг. – Ничего такого тут нет. Я всех рисую, – никак не могу заткнуться я. – И всё. Даже жуков-навозников, и картошку, и плывущие бревна, и горки земли, и пни секвой и…
– Ты шутишь? – перебивает Брайен, не отдавая альбом. Теперь его черед краснеть. – Мне страшно нравится. – Он смолкает. Я смотрю, как он дышит. Учащенно. – Я тут, блин, как северное сияние. – Я не знаю, что это такое, но по его голосу ясно, что очень крутая штука.
У меня в груди включается какая-то электроцепь. О существовании которой я даже не подозревал.
– Я так рад, что я не конь!
И я понимаю, что сказал это вслух, и Брайен спрашивает:
– Что?
– Ничего, – говорю я, – ничего. – Я пытаюсь успокоиться, перестать улыбаться. У неба всегда был такой оттенок цвета фуксии?
А он искренне смеется, как вчера:
– Чувак, я никого страннее тебя в жизни не видел. Ты вправду сказал, что рад, что ты не конь?
– Нет, – я пытаюсь не ржать, но не могу, – я сказал…
Но, прежде чем я успеваю добавить что-то еще, в нашу идиллию врывается чужой голос.
– Какая романтика! – И я тут же замираю, сразу поняв, что это за гиппопотамоголовый гад-насмешник. Я точно уверен, что он установил на мне какой-то прибор для слежения – другого объяснения нет.
И с ним этот орангутанг. Йети. Но хотя бы Зефира нет.
– Пузырь, купаться пора! – объявляет Фрай.
По этому сигналу мне полагается удирать на противоположный край света.
НАДО БЕЖАТЬ, телепатирую я Брайену.
Но смотрю на него и вижу, что он сделал каменное лицо, и понимаю, что убегать – не его способ. А это реально отстойно. Я сглатываю.
А потом кричу:
– Пошли в жопу, социопаты сортирные! – только вместо этого полнейшая тишина. Поэтому я замахиваюсь на них горной грядой. Но они и не шевелятся.
Я всецело сосредотачиваюсь на одном желании: Пожалуйста, пусть только не унижают перед Брайеном.
Фрай переключается с меня на него. Ухмыляется.
– Отличная шляпа.
– Спасибо, – невозмутимо отвечает Брайен, словно он – хозяин всего Северного полушария. Он, ясное дело, не сломанный зонт. Видно, что он этих мусороголовых говноедов нисколько не боится.
Фрай вскидывает бровь, и его гигантский сальный лоб превращается в рельефную карту. Брайен вызвал интерес этого психопата. Отлично. Я рассматриваю Йети, этот кусок бетона в бейсболке с лого «Джайентс». Руки глубоко утоплены в карманах толстовки. Через ткань они похожи на гранаты. Я оцениваю толщину его правого запястья, заметив, что его кулак, наверное, больше всего моего лица. Меня до этого по-настоящему еще не били, только толкали. И я представляю, как это будет, как от удара у меня из черепа повылетают все картины.
(АВТОПОРТРЕТ: Бдыщ.)
– Чо, педики, на пикник устроились? – обращается Фрай к Брайену. У меня напрягаются все мышцы.
Брайен медленно поднимается.
– Даю тебе возможность извиниться, – говорит он Фраю спокойным, ледяным тоном, а глаза – полная ему противоположность. Стоя на каменной лодке, он кажется на несколько десятков сантиметров выше, и он смотрит на всех нас сверху вниз. Сбоку у него висит тяжелая сумка с метеоритами. Мне надо бы встать, но у меня нет ног.
– За что извиняться? – спрашивает Фрай. – За то, что вас, педиков, педиками назвал?
Йети смеется. Что земля трясется. Даже в Тайбэе.
Видно, что Фрай взбодрился – тут ему никто перечить не смеет, в особенности никто из неудачников помладше, кого он обзывал педиками и жопами с того самого момента, как у нас появились уши.
– Ты это смешным находишь? – продолжает Брайен. – Я что-то нет. – Он делает шаг назад и оказывается еще выше. Он превращается в кого-то другого, вроде бы в Дарта Вейдера. Сферу спокойствия он убрал обратно в палец и стал похож на существо, которое ест человеческую печень. Пассерованную с глазами и кончиками пальцев ног.
От него волнами исходит ненависть.
Я хотел бы уехать вместе с цирком, но вместо этого вдыхаю поглубже и встаю, скрестив руки, которые за последние несколько секунд стали совсем тоненькими, на впавшей груди. Я принимаю как можно более угрожающую позу, думая о крокодилах, акулах, черных пираньях, чтобы придать себе смелости. Но это не работает. Тогда я вспоминаю медоеда, который набирает килограмм за килограммом, превращаясь в самое сильное существо на планете! Неожиданно убийственный маленький пушистик. Я щурюсь, захлопываю рот.
И тут случается самое страшное. Йети с Фраем начинают надо мной ржать.
– О-о-ой, Пузырь, какой ты страшный, – воркует Фрай. Йети складывает на груди руки, передразнивая меня, а Фрая это так веселит, что он делает то же самое.
Я задерживаю дыхание, чтобы не рухнуть.
– Мне реально кажется, что вам обоим пора извиниться и пойти дальше, – раздается у меня за спиной. – В противном случае я за последствия не отвечаю.
Я резко разворачиваюсь. Брайен спятил? Он что, не видит, что он вдвое меньше Фрая и в три раза меньше Йети? А я – это я? Или у него «узи» в сумке?
Но Брайен возвышается над нами на камне, и его это как будто не беспокоит. Он перекидывает из руки в руку камень, похожий на тот, который все так и лежит у меня в кармане. Все остальные наблюдают за тем, как он прыгает с ладони на ладонь, а руки при этом едва двигаются, словно он управляет камнем силой мысли.
– Не уходите, значит? – говорит он своим рукам, а потом поднимает взгляд на Фрая и Йети, а ритм прыжков камня даже не нарушается. Невероятно. – Я тогда хотел бы кое-что узнать. – Брайен медленно улыбается, контролируя лицо, но вена на шее пульсирует яростью, и очень вероятно, что последующие его слова приведут к нашей смерти.
Фрай бросает взгляд на Йети, и кажется, что они оба наскоро решают, что сделают с нашими земными останками.
Я опять затаиваю дыхание. Мы все ждем того, что скажет Брайен, смотрим на пляшущий камушек, как зачарованные, а воздух уже потрескивает от надвигающейся жестокости. И все по-настоящему. Настолько, что потом будешь лежать в больнице, весь перемотанный, и лишь соломинка изо рта торчит. Насилие такое тошнотворное и грохочущее, что я в подобные моменты даже убираю звук в телевизоре, дожидаясь, пока все это не кончится, хотя при папе приходится терпеть. Надеюсь, что мистер Грейди отдаст картины, которые я оставил у него в кабинете, маме. Покажут их на поминках – будет моя первая и последняя выставка.
(ПОРТРЕТ, АВТОПОРТРЕТ: Брайен и Ноа захоронены бок о бок.)
Я сжимаю руку в кулак, но не могу вспомнить, надо ли убирать большой палец вовнутрь или оставлять снаружи, когда бьешь. Зачем папа учил меня борьбе? Кто вообще борется? Надо, блин, было учить, как руку в кулак сжимать. А пальцы? Я смогу после этого рисовать? Пикассо наверняка дрался. Ван Гог и Гоген дрались друг с другом. Все будет нормально. Скорее всего. А синяки – это круто, красочно.
Тут вдруг Брайен сжимает пляшущий камушек в кулаке, и время останавливается.
– Что я хотел бы понять, – говорит он, растягивая слова, – так это какой дурак выпустил вас из клеток?
– Прикинь? – обращается Фрай к Йети, который бурчит что-то неразборчиво на своем йетском языке. Они бросаются…
Я сообщаю бабушке Свитвайн, что вскоре увидимся, и тут вижу, как Брайен замахивается, а через миг Фрай вскрикивает, и его рука взлетает к уху.
– Чё за хрень?
После этого Йети начинает орать и прикрывать голову. Я резко разворачиваюсь, Брайен держит руку в рюкзаке. Фрай пригибается, Йети тоже, потому что в них со свистом летят метеориты, поливают их дождем, засыпают градом, пролетая рядом с их черепушками со скоростью звука, даже нет, быстрее, со скоростью света, и каждый раз совсем близко, сбривая волоски, и всего в миллиметре от того, чтобы навсегда остановить их мозговую активность.
