Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Как-то зашла к нам тетя Алика и попросила наставить на ум ее мужа-пьяницу. Отец обещал поговорить, но заранее предупредил, что не уверен в положительном результате.
— Очень он вас уважает, послушает, — уверяла тетя.
Когда она ушла, мать пожалела тетю Олю и очень хорошо отозвалась о ее племяннике Алике. А я возьми и брякни:
— А Машка из моего класса влюблена в него.
Мать ответила:
— В хорошего немудрено влюбиться.
Тут я опомнилась, что проболталась, и попросила мать никому не говорить об этом, потому что дала честное слово. Она обещала. Я немного успокоилась.
Прошла неделя. Я, как всегда, влетела в класс веселая и сразу почувствовала напряженную атмосферу. Девочки смотрели на меня неодобрительно. Из угла слышались всхлипывания. Ничего не подозревая, я подошла к ним и, увидев Машу с красными глазами, кинулась к ней с расспросами. Девочки резко ополчились против меня:
— Уйди. Из-за тебя она плачет. Ты секрет матери выболтала. Она перед всем классом Алику рассказала про Машу. Ребята подняли его на смех, и он рассердился. Теперь у них ничего не получится.
Я остолбенела. Никак не ожидала такого от матери. Я понимала, что она сделала это не нарочно, наверняка в шутку. Но мне было не до юмора. Попыталась защититься:
— Если он на самом деле серьезно полюбит, то ничья болтовня ему не помешает.
Тут Вера встала.
— Отвечай, проболталась? — спросила она жестко.
— Да, — созналась я, — нечаянно. Но я честное слово с матери взяла, она обещала.
— Учителю можно верить только по урокам. Они же нас воспитывают с одной мыслью: «Как бы чего не случилось», — поэтому запрещают дружить и любить.
— Все учителя поощряют дружбу в классе, — возразила я решительно.
— Глупая ты еще. А пока не доросла до понимания любви, держи рот на замке, особенно перед своей мамашей. Мы с тобой из-за нее больше никогда на серьезные темы не будем говорить. Носись со своими уроками!
Я вылетела из класса как ошпаренная.
Занятия в школе в тот день прошли как в тумане. Дома к обеду не притронулась. Только процедила сквозь зубы:
— Зачем Алику про Машу рассказали? Больше никогда ничего от меня не услышите.
И ушла на огород раскидывать навоз, чтобы осмыслить создавшуюся ситуацию.
Почему я проболталась? Не понимала, что это серьезно? Знаю, виновата. Теперь придется держаться особняком от девчонок. Но моя соседка Зоя еще в первом классе говорила, что они с моим братом жених и невеста. То была ясельная глупость. А тут, может, и правда могла быть большая взрослая любовь, а я все испортила? Чувство вины перед Машей мне никакой помощью ей в уроках не загладить. Она никогда не простит! Никогда! И девчонки тоже...
Девочки выполнили свое обещание. А мне казалось, что деревенские дети добрее. Может быть, и добрее, но куда как принципиальнее...
Мать повысила голос, и я вспомнила, что нахожусь на уроке.
«САМОЛЕТ»
После уроков мы с Ниной пошли домой по дубовой аллее. В конце ее — горка, а за ней — ров, отделяющий школьный двор, от школьного огорода. Смотрим, а там ребята катаются на железной тележке, на которой шабашники летом щебенку для ремонта школы возили. Мы с Ниной, конечно, к ним побежали. Стоим, наблюдаем новую забаву. Разгоняясь до большой скорости, тележка перелетала ров. Восторгу «седока» не было предела. Уже с десяток ребят участвуют в гонках, а я никак не решаюсь напроситься в «наездники». Вот промчался одноклассник Сашка Гаманов. При падении от толчка его «выстрелило» как из пушки. Измазанный, но гордый он прошел мимо нас, подзадоривая новичков и советуя проверить себя «на вшивость». Меня задело, что он не предложил мне попробовать, и я сердито выхватила у него ручку тарантаса. Громыхающее «такси» понесло меня, раскачиваясь на ухабах из стороны в сторону. За пять метров до канавы нервы мои не выдержали, и я выпрыгнула из «седла». Слышу хохот ребят:
— Гляди, ухом тормозит!
— Не ухом, а лбом. Не рассчитала траекторию, — хмуро поправила я мальчишек.
— Может, больше не поедешь? — участливо спросила меня подруга.
— Поеду, — раздраженно бросила я и, вытирая ладонью струйку крови, встала в очередь.
Мое самолюбие страдало. «Давно не шустрила. Отвыкла, — успокаивала я себя. — Ребята наверняка поняли, что расчет тут не при чем. Я обязательно должна доказать, что не трусиха».
Один за другим мальчишки перелетали через ров, а я стояла внизу и смотрела, как они ведут себя в «самолете»: спокойно сидят или пытаются движениями тела подправлять полет? Одни втискивались в тележку и напряженно вглядывались в конечную цель, другие носа не высовывали из-за борта, надеясь на авось.
«Смогу», — сказала я себе и решительно направилась на вершину холма. Набрала разгон и помчалась! Полет был удачным. Правда тележка сильно ударилась о взрыхленную влажную землю, и мои руки и ноги чувствительно заныли. Но это мелочь по сравнению с тем, что ощутила, скатываясь с холма, а главное с тем, что я преодолела свой страх.
Сашка тем временем не сводил с Нины глаз, а она злилась на него. Весь год он через меня присылал ей записки и стишки, а недавно нарисовал ее портрет и преподнес на день рождения. Стоял смущенный, глаз не поднимал. Нина раскричалась на весь класс: «Отстань! Надоел ты мне как горькая редька!» Сашка покраснел и выскочил в коридор. А на следующий день на стене нашего здания красовался огромный карикатурный портрет Нины. Она — в слезы. Вожатая снимает «послание», а сама успокаивает мою подружку: «Он влюбился в тебя!» Нина еще больше ревет: «Зачем мне нужен такой гадкий и глупый мальчишка!» Пришлось вожатой Ане побеседовать с «кавалером» по душам о том, каким должен быть рыцарь. Только Нина теперь все равно в упор не видит Сашку, и его подвиги ее не волнуют. Ей совсем неинтересно на горке!
И мы пошли домой.
ЛИЛЯ
Иду со станции. О Лиле думаю. Ее семья приехала с Украины. Лиля мне сразу понравилась. Я слишком шустрая и на язык резкая, а Лиля медлительна и в движениях, и в мыслях, но зато вдумчивая, рассудительная, серьезная. Девочки объяснили нашу дружбу просто: ваши родители — учителя.
Я не вникала в глубину этой фразы и восприняла ее однозначно. Правда, Валя Гандлер как-то уточнила:
— Куда нам, лапотным!
Я опять поняла ее впрямую и возразила:
— У Зойки котлеты каждое воскресенье, а у нас только по праздникам.
Лиля тогда увела разговор в другое русло, а позже объяснила мне, что дети учителей для многих как другая каста, потому что мы учимся, как правило, отлично и нам часто завидуют.
— Так вот почему мне права на промашку не дают! За плохое поведение и в классе, и дома больше других достается. Я думала потому, что моя мать такая строгая. А для меня все равны, я со всеми одинаковая.
— Не скажи. Станешь ты с двоечником дружить? — Лиля с сомнением покачала головой.
— Нет, но не из-за родителей. Просто мне с таким неинтересно.
— А ты знаешь, Паша Сигаев мне в любви признался и плакал, когда я сказала, что мне другой мальчик нравится.
— Я бы с ним даже разговаривать не стала. Он к четырнадцати годам только пять классов закончил, — фыркнула я пренебрежительно.
— Зря ты так. Паша такой же человек, как мы с тобой, и его чувства надо уважать. У него такая нежная и добрая душа? Я не встречала мальчика лучше него, — старательно пыталась разрушить мою непоколебимость во взглядах на дружбу подруга.
Я впервые задумалась над тем, что делю детей на плохих и хороших только по одному признаку — по учебе. Мне стало неловко при мысли, что я бессердечней и глупее Лили. И все же я не понимала, как можно у всех на виду оказывать внимание мальчику, который нравится. Лиля постоянно просит Эдика покатать ее на велосипеде, помочь с уроками, в общественной работе. Может, она, таким образом, хочет больше времени быть рядом с ним? Я ни у кого не прошу помощи. Считаю, что лучше меня самой никто мое задание не выполнит. Не знаю, то ли от гордости, самолюбия и еще непонятно от чего, но я никогда не поступаю, как Лиля. «Пусть мальчишки сами моего внимания добиваются!» — думала я. И в моих мыслях не было лукавства.
