Ава Деллайра - Письмо на небеса
– А ты такой?
Он мгновение помолчал.
– Теперь – да.
– И я, – тихо сказала я и театрально упала – так, чтобы он меня поймал, – после чего засмеялась. Скай убрал очки с моего лица, и мы поцеловались. Я почувствовала, как его холодные ладони скользнули мне под футболку, прошлись по животу и, потеплевшие, легли на спину. Когда его губы коснулись моей шеи, у меня было ощущение, что я впервые в жизни приземлилась в свое собственное тело. В руках Ская оно казалось незнакомым и обновленным. Благодаря ему я чувствовала себя чистой, как первый снег. Я представила, как белоснежные снежинки ложатся на деревья, издающие приятный звук – шелест, говорящий о том, что листья сменили цвет и вот-вот упадут.
– Прислушайся, – сказала я Скаю.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогой Ривер Феникс,
Может, это странно прозвучит, но когда я было младше, еще до своих первых поцелуев, я иногда воображала, что целуюсь с вами. Так вот, после поцелуев в реальной жизни, я счастлива сообщить, что все совсем не так, как мне представлялось.
Мой парень, Скай – мой первый парень – идеален для меня. С вечеринки в честь Хэллоуина, где мы стали парой, прошло две недели. И теперь мы везде с ним целуемся. Между уроками на аллее, когда там никого нет и от солнца под веками пляшут яркие пятна. В пикапе, пахнущем старой-престарой кожей. В темноте, когда я выбираюсь на улицу через окно (я поднаторела в этом в обоих домах: у тети Эми нужно поднять стекло вверх, а у папы снять москитную сетку, как это всегда делала Мэй). Больше всего мне нравятся наши полуночные вылазки со Скаем. Все вокруг спит, и мы оказываемся в своем, таинственном мире. Такое же чувство возникало у меня, когда мы с Мэй выскальзывали во двор собирать ингредиенты для наших волшебных зелий.
Впервые я ощущаю себя так, словно обрела волшебные силы – те самые, о которых рассказывала мне в детстве сестра. Скай прогоняет все мои страхи. Мы бродим в ночи, и наши тени ложатся одна на другую и тянутся по улице вдаль. Мы целуемся, и я думаю: если бы моя тень могла навсегда слиться с его, то он бы заслонил собой все, что я так сильно хочу забыть. Я бы с радостью потерялась в красоте его души.
По правде говоря, Скай немного напоминает мне вас. Он молодой и сильный, и, кажется, сам воздух расступается, пропуская его. Но есть в нем что-то хрупкое, что-то мотыльками трепещущее внутри. Что-то отчаянно пытающееся взлететь к свету. Мэй была луной, к которой все кругом устремлялись. Но мне неважно, даже если я для Ская всего лишь уличный фонарь. Мне достаточно того, что он летит ко мне. Мне нравится ощущать биение крохотных крылышек.
Прошлой ночью мы гуляли по парку, и Скай целовал меня, прижав спиной к холодным перекладинам игровых «джунглей». Мы оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, и уголок нижней губы Ская как обычно изогнулся чуть влево.
– Мы можем пойти к тебе домой? – шепотом спросила я.
– Не думаю, что это хорошая идея, – неуверенно отозвался он.
– Не обязательно к тебе входить. Я просто хочу посмотреть на твой дом снаружи. – Я не сказала ему, что уже видела его, в ту ночь, когда каталась на машине с Тристаном и Кристен. Мне хотелось побыть у его дома вместе с ним.
– Ты не понимаешь, – наконец сказал Скай. – Моя мама… она не такая, как другие.
– В каком смысле?
Скай напрягся всем телом.
– Она многие вещи делает не так как все, – признался он. – Например, поет посреди ночи колыбельные цветам.
– О. Ну и что?
– Они уже увяли, – добавил Скай. – Ее бархатцы. Но она все равно им поет.
– Может быть, нам что-нибудь для нее посадить? Луковички тюльпанов или каких-нибудь других цветов, которые весной расцветут?
Скай все еще колебался, но я пообещала ему, что мне достаточно побыть во дворе его дома и совершенно необязательно заходить внутрь, и Скай наконец согласился. Поэтому сегодня я снова выбралась тайком из дома, и мы поехали к нему выкапывать засохшие бархатцы и сажать луковицы тюльпанов. Вечером я сходила в наш гараж, где мама хранит все для садоводства, и нашла луковицы цветов в коробке с проложенной между ними газетой. Сегодня новолуние, и мы работали в темноте, надев куртки. Примяв землю над последней луковичкой грязными пальцами, мы подняли глаза и прикоснулись взглядами друг к другу так, как невозможно прикоснуться кожей. В этот момент открылась входная дверь. На порог вышла мама Ская, в халате и с лейкой в руках.
– Мам? – устало спросил Скай. – Ты чего?
Наверное, он надеялся, что она не проснется и ему не придется нас знакомить.
– Я хотела помочь, – с невинным видом ответила она.
Затем она повернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто только что заметила. Выражение ее лица было теплым и приветливым.
– А это кто? – спросила она Ская.
– Лорел, – ответил он.
– Мы… мы сажали тюльпаны, – объяснила я, – чтобы они расцвели весной.
Мама Ская улыбнулась и кивнула, словно это совершенно нормально – сажать цветы ночью.
– Спасибо, милая.
Она принялась ходить взад-вперед по рядам, поливая землю и тихо напевая песню про каких-то лошадей на солнце.
– Очень важно петь им, – объяснила она, закончив. – Так они будут знать, что ты рядом. – Потом она поставила пустую лейку у двери и ушла в дом.
– Вот ты и познакомилась с моей мамой, – проговорил Скай.
– Она… очень милая.
– Ты хочешь сказать – сумасшедшая.
– Ничего подобного. Но что… м-м… что…
– Она просто такая, какая есть, – резко сказал он.
– О.
Я протянула руки и обняла его. И почувствовала внутри него тех самых мотыльков. С такими тонюсенькими крылышками, что в какой бы близости от света они ни находились, им всегда будет этого недостаточно. Они всегда будут стремиться подлететь еще ближе – в самую его суть. Тогда-то я и почувствовала, что Скай потерялся. Мне хотелось положить ладони ему на грудь, туда, где сердце, и окунуться в его сердцебиение. Хотелось найти его там. Но Скай отступил, и его чуть изогнутая влево нижняя губа распрямилась.
В моем горле застряли тысячи вопросов и ответов. Я не могла произнести их все разом, поэтому не стала.
– Скай?
– Что?
Я посмотрела на него, пытаясь передать все своими глазами.
– Ничего. – Я на секунду замолчала. – Эти цветы будут очень красивыми.
От холода по моему телу прошла дрожь, и мы снова поцеловались.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогой Джон Китс[41],
Сегодня нам проставили оценки за первую четверть. У меня почти одни пятерки, только тройка за физкультуру – не потому что я плохо бегаю, а потому что мы с Ханной слишком часто «забывали» спортивную форму, и четверка по английскому, даже несмотря на то, что за все письменные работы я получила «отлично». Дело в том, что я не принимаю активного участия в работе на уроке, поскольку мне неприятно то, как на меня смотрит миссис Бастер. Ну и еще, я так и не сдала свое первое задание – письмо умершему человеку. Это совсем ерундовое задание, но я не смогла заставить себя написать абы что, лишь бы отвязались. Понимаете, я действительно пишу умершим, а не миссис Бастер. Самые что ни на есть настоящие письма. Но можно лишь одним способом осчастливить папу и уверить тетю Эми, что я свободна от греха – получить табель успеваемости с одними пятерками. Я очень старалась учиться хорошо, чтобы никто не волновался и не начал задавать мне вопросы. Надеюсь, что четверка и тройка не испортят всей картины.
Миссис Бастер сегодня опять подозвала меня к своему столу и спросила, почему даже после двух предупреждений я так и не сдала ей первое письменное задание. Она сказала, что я должна быть круглой отличницей. Я пыталась объяснить ей, что написала письмо, просто показать ей его не могу, на что она ответила, что смысл задания как раз в том, чтобы его сдали. Тогда я попыталась объяснить ей, что письма – это слишком личное, и она одарила меня каким-то странным взглядом.
– Лорел, ты очень талантливая девочка, – произнесла она таким тоном, будто это нехорошо.
Я пожала плечами.
– Но я заметила, – продолжила миссис Бастер, – что ты практически не отвечаешь на уроке.
На самом деле, я вообще не отвечаю на уроках с тех самых пор, как высказала свое мнение о стихотворении Элизабет Бишоп. Я лишь перекидываюсь записками с Натали и смотрю в окно. Включаюсь в работу я только тогда, когда мы читаем стихи.
Я снова пожала плечами.
– Лорел, я просто хочу посоветовать тебе… – Миссис Бастер умолкла, словно не уверенная в том, что же она хочет посоветовать мне. Затем сказала: – Мэй тоже была особенной, как и ты.
Я еле сдержала улыбку. Она сказала, что мы с Мэй похожи.
Но ее выпученные глаза смотрели на меня с таким выражением, словно мы с Мэй олицетворяем собой что-то очень трагичное.
