Алексей Рачунь - Подсолнух
Тихон сидел и переваривал рассказ Железкина. Вроде все выглядело правдоподобно, он сам пару раз керосинил у Ваньки Подьячего в старой казарме, только без баб и без духов — чисто сержантской компанией. То что Ванька мог баб туда протащитьне вызывало сомнений. Ванька был отмороженным, как и его комбат, они вместе обтяпывали разную мелочевку, гнали за забор мыло, нульцевые простыни и портянки, одеяла, матрасы и ОЗК, — у любителей подледного лова и грибников последние пользовались бешеным спросом. Тишка и сам, когда доводилась возможность, скидывал через Ваньку кое какое барахлишко… Но кое–что было не на месте.
— Товарищ капитан, — спросил он у Железнякова — а для чего вы это все мне рассказываете?
— Да за тобой я пришел, сержант — радостно заулыбался Железкин, — хватит. Без тебя во взводе черте что твориться. Сержанты молодые твои — ни с салагами справиться не могут, ни между собой разобраться.
Радостное известие об освобождении нисколько не воодушевило Тишку. Чуял он какой–то подвох.
— А почему, товарищ капитан Подьячева с ремротовцем к нам, на кичу не привезли? Почему у ментов оставили?
— Ну, во первых, мусора уперлись и до утра их не отдали, у них же тоже какой–то план есть. А во вторых, тут уж нашему замполиту точно медаль давать нужно…
Вот ведь гад, как хитро придумал, он давай крутить всех курсантов с пятой батареи, что да как, что вообще в батарее у Подьячева происходит.
Был бы Подьячев на киче, хрен бы они ему что расказали, психология, брат. А так он им наплел, пойман опасный преступник, вина его доказана, он помещен в тюрьму, вы можете ничего не бояться, вы его уже не увидите… Ну салаги и давай писать кто что вспомнил — кому он в лобешник засветил, кому по сраке пряжкой, кого за водкой в самоход, кто ему форму гладил, кто сапоги чистил, кто кровать заправлял.
Злодей короче он оказался, куда уж там тебе сержант, со снятием с бойца портков. Да и деньги он у них оказывается отбирал регулярно.
— Тихон сплюнул и подумал про себя, вот ведь идиот, денег у него мало чтоли было? Жил же Ванька у своего комбата, как у христа за пазухой, денег как у дурака махорки. Даже музыкальный центр себе в каптерку купил — куда ему солдатские крохи.
— Он, прикинь, — Железо продолжал — до того обнаглел, старшина то этот. На деньги, что у солдат забирал — музыкальный центр к себе в каптерку поставил. Сейчас у Жбанова стоит. Нет, ну ты прикинь — у меня, блин музыкального центра нет. — Тихон легонько улыбнулся. — У тебя может тоже где–нибудь в нычке видак имеется, а Радкевич? — Железкин загоготал.
— Ну ладно, товарищ капитан, я вас понял, — с недоверием сказалТихон — но все же, я как бы получается тогда уже с неделю как неосновной фигурант.
— Да ладно ты, сержант, чего уж ты, не маленький, сам понимаешь, — продолжил Железо — если бы еще и тебя под это дело, был бы перебор. Тогда бы получалось — что в школе вообще никакого порядка нету. А так — выявили, накажут. Мужиков жалко с пятой, комбата, офицеров — им, из–за этого старшины щас вломят. Звания, очередь на жилье, отпуск летом — все им накрылось. Как бы батарею–то всю не разогнали.
— Товарищ капитан, я все понял, кроме одного — а нафига же меня тогда лишнюю неделю на киче парят–то?
Железо сделал серьезное лицо и строго, как учитель, произнес, — а потому что охуевать не надо, понял? Службу надо знать, сержант. И не выебываться!
Капитан помолчал, строго глядя на Тишку и сказал, — да и, если честно, эта неделя тебе на пользу только, скоро сам все узнаешь.
— Да что всё то, товарищ капитан — Тихон как то по граждански, по шпанючьи, по уголовному дернулся–качнулся одновременно выбрасывая вперед руки и тут же маятником назад — я прокурору сделать заявление хочу, что вы меня на понт берете?
— Отставить, сержант — властно рявкнул Железкин — ты на своем районе по дембелю будешь пальцы гнуть. Хули ты передо мной растанцевался? Я в такие танцы семнадцать лет в детдоме танцевал, до военного училища. Спасибо армии, человеком сделала. И тебя, мудака, сделает. Ума не даст, но дурь вышибет. Сопляк.
— Виноват, товарищ капитан, больше не повториться, извините. Нервы уже совсем. Я же вас уважаю, извините — стал оправдываться резко одернутый Тихон.
— То–то. К тебе Мыльников ходил три дня назад.Объяснительную написать просил? Знаешь зачем. Чтобы выпустить три дня назад. А ты писать не стал, стал прокурора звать, щас, поедет к тебе сюда прокурор!
А что это, думает прокурор, давно я Радкевича не видал, может у него что сказать есть? Сел, бывало прокурор в волгу свою и поехал Тихона за сто верст навестить. Кашей перловой в столовой отобедал заодно, где уж ему в прокуратуре таких разносолов подадут.
Железо распалялся, воспитывая Тихона и видно было, что больше всего ему хочеться сейчас прекратить этот ненужный балаган и выпить. Он сунул руку во внутренний карман кителя, извлек оттуда миниатюрную коньячную фляжку, побулькал ей, глотнул длинным с оттяжечкой глотком, закрутил крышку, нюхнул рукав, посидел закатив глаза, потом вкусно, добирая с губ букет напитка почмокал и продолжил, повеселев.
— Хотели тебя выпустить, три дня назад. — Выпитое видимо еще гуляло по нему, не растекшись равномерно по организму и оттого Железо собирался мыслями — чтобы отправить в командировку. С командой. Сопровождающим. Сегодня уходит чеченская команда. — Он наконец собрался и стал излагать мысли ровно.
— Приехал покупатель, разнарядка там, фигня какая–то, из курсантов собрали команду, которая едет в Чечню, в Ханкалу, на аэродром, там системы есть, старее наших конечно, мы на такие не учим, но им видимо не до жиру. Нужен сопровождающий, а, так как ты всех заебал своими вывертами, а к делу тебя не подошьешь, решили сплавить тебя в Чечню, с глаз долой.
Время идет, надо продаттестат оформлять, требование, командировочные, а ты тут царствуешь, лежа на боку, прокурора требуешь. Решили тебя тихой сапой уговорить и из огня да в полымя. В баню ночью сводили, медосвидетельствование, но…
Была другого толка загвоздка, до командира части твои проделки не дошли, то есть он знал что ты на киче, но думал за пустяки, за распиздяйство. Подьячев вовремя встрял, до последнего ведь тянули и о твоих фортелях не докладывали, а тут командиру — так и так, Радкевича в Чечню.
А ты же у него на глазах вечно, ты же в штаб у нас по нарядам расписан. Ты же его знаешь — у него понятия, раз дежурный по штабу, раз подле него — значит пусть не самый там отличник, но парень надежный, в огонь так–сказать и в воду. И спросил бы тогда командир, а за какие это такие грехи, одного из дежурных по штабу, да в самое пекло, не строго ли? Вот тут то Мыльников твою объяснительную и приложил бы.
В общем сегодня команда уходит, Радкевич, без тебя уходит. Все оформлено уже. Хватит тебе тут валандаться, пора на службу. — Тихон облегченно вздохнул. — Да погоди ты радоваться, — теперь уже тяжело вздохнул Железкин, — писать бумагу тебе все равно придеться.
Тихон ненавидяще смотрел на Железкина. Чувствовалась ему и тут какая–то подстава.
— Товарищ капитан, все объяснения я буду давать только прокурору.
— Радкевич, не балуй — строго произнес Железкин — мне тебя крутить резона нет, на меня, вот за это вот, он достал из за пазуха фляжку, если хочешь знать уже комбат подал рапорт о переводе в полк. Сплавил, сука. А я его другом считал. Через полгода туда перебираюсь, но это я по секрету тебе. Нахрена мне прогибаться передо всей этой камарильей — он горестно улыбнулся и опять выпил.
— Ты пойми, сержант, это армия — ты на принцип, и они на принцип. Коса на камень нашла. Надо тебе, чтобы выйти отсюда, написать бумажку. Ты же не дурак, ты напиши не объяснительную, а заявление. Мол так и так, обязусь, клянусь. Ну как присяга. Ничего такого сейчас и впредь, соблюдать устав, чтить и уважать. Это с одной строны будет как бы и обещание, что мол ни–ни, а с другой — вроде как ничего и не делал, просто пообещал, на всякий случай, косяков не творить. И пусть они утруться этой бумажкой, пусть в дело ее подошьют. И ты свободен и они доволны. И неизвестно еще кто–кого раком нагнул. Ну, здорово я придумал? Давай, сержант, пора.
9.
Командиру 1 учебной батареи
Майору Шавкунову П.Б.
заместителя командира взвода
старшего сержанта Радкевича
заявление
Настоящим заявляю о своей приверженности Уставу ВС РФ и его четкому соблюдению. Обязуюсь руководствоваться им в воспитании личного состава и повседневной жизни.
Также обязуюсь придерживаться строгих моральных и этических принципов в отношении подчиненных, а именно — уважать их честь и достоинство, поддерживать их чаяния и начинания. Блюсти собственный моральный облик и облик подчиненных. Не унижать чужое и не давать унижать свое человеческое достоинство. Уважать права других и отстаивать, в рамках Устава, свои права.
Обязуюсь следить за сохранностью казенного и чужого личного имущества. Не допускать его потери или порчи. Обещаю препятствовать случаям неуставных взаимоттношений между военнослужащими, следить за сохранностью их личного имущества и посылок. Пресекать чужие попытки незаконного завладения их имуществом и самому не участвовать в таковых.
