Крис Эллиот - Плащ душегуба
(Это слова Элизабет, но я-то знал, что она имела в виду на самом деле. Она думала: «Я говорю о нас, однако ты считаешь, что я говорю о Бойлерплейте, ты ведь такой толстокожий, просто не въезжаешь! Но я все еще могла бы заняться с тобой сексом в конце этой книжки». Я жадно обнюхал ее лифчик и возобновил исследование.)
– В любом случае, – продолжала она, – такие человеческие качества, как честь, отвага и самопожертвование, Бойлерплейту недоступны. Поэтому любая победа на поле боя, лишенная чувств, окажется впустую. Какая разница, сколько Бойлерплейтов доставят домой в мешках? Они же не люди! И пока у противников будет хватать механических солдат, война никогда не кончится, для этого просто не будет причин.
– А ты такой спец в этом вопросе потому, что…
– Потому что я знаю его создателя. Это профессор Аркибалд Кампион. Он, конечно, порядочный идеалист и оч-чень непростой человек, но личность выдающаяся!
Казалось, Лиза погрузилась в воспоминания.
– Еще один старый приятель, да? – ехидно спросил Калеб. – И сколько же трофеев – таких, как я, – тебе удалось собрать в твоей охотничьей коллекции?
Лиза предпочла не заметить его выпада:
– К сожалению, он сошел с ума. Последнее, что я о нем слышала, – его поместили в Психушку Бельвю.
Спенсер тем временем собрался спускаться по лестнице.
– Что ж, неудивительно. Каждый, кто изобретает подобные штуковины, наверняка слегка не в себе.
– Non compos mentis,[19] – тихо сказала Лиза и пошла за ним следом.
В оранжерее Калеб снова остановился перед портретом.
– Толстый старый дурак.
– Ой, да перестань строить из себя крутого и признайся, что тебе его не хватает, – сказала Лиза.
– Ага, как дырки в голове, – вздохнул Калеб. – Которую я непонятно зачем холю и лелею. Надеюсь, с ним все в порядке.
– Ну вот, не так уж это сложно, правда? – Лиза заправила за ухо Спенсера упавшую прядь, убрав ее со лба, который последнее время стремительно увеличивался, выдавая явные признаки облысения. – Знаешь, а ты еще весьма привлекателен для своего возраста.
– Лиза… Даже среди всего этого жуткого безобразия не могу не сказать, что я тоже заметил…
– Заметил что?
– Это просто удивительно.
– Что именно?
– Что ты выглядишь точно так же, как в тот день, когда мы познакомились.
Лиза считала, что утратила способность краснеть, но все-таки покраснела – комплимент затронул романтическую струнку в ее душе. Она сделала вид, что закашлялась.
(Но я-то знаю, о чем она подумала. А подумала она вот что: «Давай просто вернемся к делу, ладно? Иначе я буду вынуждена повалить тебя на пол и заняться сексом прямо здесь, а это сейчас совсем некстати, поскольку до конца всей истории еще далеко». Наверное, мне тут стоит добавить, что в девятнадцатом веке краситель для бюстгальтеров делался из летучей смеси скипидара и радия и не предназначался для вдыхания.)
Внезапно раздался оглушительный хлопок.
Стекло в потолочном окне разлетелось вдребезги. Масляная лампа погасла, и оранжерея погрузилась во тьму.
Лиза взвизгнула.
– Калеб, ты где? – закричала она.
Что-то большое рухнуло на пол. Лиза принялась шарить по ковру, пытаясь понять, что упало. Ее рука наткнулась на распростертое тело бывшего возлюбленного, застонавшего от боли.
– Калеб, Калеб, ты меня слышишь?
– Лиза, – сказал Спенсер слабым голосом. – Кажись, в меня попали.
И он отключился.
* * *История, рисуя стерильный портрет так называемого Золотого века, давно позабыла Франни Роз Мелочевку и Эмму Мэй Щепотку. Наша память обладает потрясающей способностью стирать неприятные картины прошлого. (По крайней мере так всегда твердили мои мама и папа, говоря обо мне.)
Франни Мелочевка и Эмма Щепотка были карлицами-проститутками с Малбери-Бенд. Они дружили с детства, и их почти никогда не видели порознь. За пятьдесят лет нелегкой жизни они перепробовали множество занятий: были старьевщицами, соплеподтирщицами, чистили грызунов и укладывали сосиски в хот-доги фирмы Сабретт. Но свое истинное призвание они нашли в торговле собственными шкурами.
Странная парочка была очаровательна, насколько это слово можно применить к грязным шлюхам. В другой жизни, вероятно, их могли бы называть «дорогая тетя Эмма» и «милая тетя Франни», но в этой жизни их звали еще «Эмма-Наводчица» и «Франни-Брызгалка».
Ничего необычного в них не было (если не считать того, что Эмма на самом деле доводилась внучкой герцогине Уэльской и наверняка унаследовала бы громадное состояние, если бы знала о своем истинном происхождении). Эти непутевые создания болтались, словно щепки, в бурных волнах Малбери-Бенд. Единственное, чем они могли бы гордиться, так только тем, что им посчастливилось стать второй и третьей жертвами Джека Веселого Крушителя, и уж на них парень оттянулся по-настоящему.
А тем временем в неприметном кирпичном особняке душегуб, облачившись для убийства, запер свою дверь и спустился по лестнице.
Внизу он наткнулся на любопытную домохозяйку госпожу О'Лири, которая вышла из боковой двери гостиной.
– О, добрый вечер, доктор. Хотите прогуляться вечерком по городу? Я слышала, в «Орфее» дают «Маленьких Фоев»,[20] да. Но, возможно, вас больше привлекают негритянские песенки? «С каблука на носок и обратно прыг-скок, я пляшу как Джим Кроу, и кружится все вокруг». Эта «Банда шаркунов» – настоящий ураган, вот что. А их намазанные белым рты! Бог мой, но ведь они…
Киллер прижал указательный палец к губам госпожи О'Лири. Он вложил ей в руки письмо и затем так же неторопливо убрал палец.
– О, простите, – сказала госпожа О'Лири. – Я могу так еще долго, правда ведь? Полагаю, вы хотите, чтобы я его отправила?
Странный доктор кивнул, подхватил свой портплед и вышел из дома. Госпожа О'Лири крикнула ему вслед:
– Тогда приятно вам провести вечер!
В 10.20 вечера Франни Роз Мелочевка и Эмма Мэй Щепотка разделались со своим скудным ужином, получившим прозвание «бедняцкий харч», и вернулись на улицу. В их планы входило насшибать деньжат, чтоб хватило на грязный матрас в только что построенном «Хайятте», включавшем ночлежку и номера. Но бизнес шел вяло, и «гонять мышку в норке» им приходилось не чаще, чем примерно раз в полчаса.
– Говорю тебе, Эмма, за этим делом – будущее.
– За каким?
– За профсоюзами!
– Про – что?
– Да не про что, а за чем! За профсоюзами. Слушай, когда-нибудь все эти бандиты и головорезы соберутся в это… междусобойное братанство. А мы что, хуже? – Франни отличалась неиссякаемым оптимизмом в его самой наивной и непритязательной форме.
– Так этот про… союз будет союзом проституток?
– Ну да! Наконец-то до тебя дошло.
– Не знаю… Что-то мне не хочется выряжаться и ходить на всякие там митинги и не знаю чего еще.
– Митинги? Что за чушь? Не придется тебе ходить ни на какие митинги.
– Нет?
– Нет, ты сможешь передать свой голос по доверенности. Я обо всем позабочусь, дорогая, хорошо?
– И что бы я без тебя делала? – сказала Эмма.
– Милая моя, мы с тобой, как говорится, два сапога пара, – рассудительно заявила Франни, приобняв товарку за плечи. – Дай-ка своей закадычной подруге отхлебнуть чуток из твоей фляжечки.
– Конечно, Франни. Но только немножко, как обещала… Не забудь, от этой штуки ты… нехорошо себя чувствуешь.
– Фи, какие глупости!
Легкий ветерок взъерошил давно немытые волосы Франни; она отхлебнула разок… потом еще разок… а затем жадными глотками осушила фляжку до дна.
– Ох, Франни, – начала Эмма. – Я, конечно, не разбираюсь в про-всяких-там-союзах… но не лучше ли нам с тобой вдвоем сесть на пароход и доплыть до Саратоги, а там мы открыли бы на Главной улице чайную лавочку со всякими кружевными салфетками и китайским фарфором. Ведь это было бы здорово, а, Франни? Правда же? Франни?
Без малейшего предупреждения Франни съездила Эмме по физиономии, отчего та рухнула на булыжную мостовую.
– Что я такого сказала? – пробормотала ошарашенная Эмма. – Что такого?
– Ах ты мелкая грязная вонючая кучка лошадиного дерьма! Я щас из тебя котлету сделаю. Ну, держись, сударыня!
С этими словами Франни кинулась на Эмму и принялась лупить ее почем зря. Франни оказывалась не такой уж милашкой, стоило ей принять на грудь огненной воды.
Пара мутузящих друг друга проституток в Нью-Йорке девятнадцатого века была не в диковинку. Пешеходы и полицейские почти никогда не обращали внимания на подобные разборки. Поэтому Эмма и Франни очень удивились, когда на их сцепившиеся тела в изодранных нарядах упала длинная черная тень. Еще больше они поразились, когда незнакомец, которому и принадлежала эта тень, заговорил:
– Добрый вечер, дамы! Ай-яй-яй, какая незадача. Могу я чем-нибудь помочь? Я доктор.
