Карлос Оливейра - Современная португальская повесть
— Да я, отец…
— Я уже сказал — ты должен мне объяснить!
Повернувшись к сыну, он повторяет сказанное, не давая тому ответить. Вспомнив о дочери, Элиас Собрал умолкает, надвигая шляпу на глаза. Но ненависть, огромная ненависть к Палме зреет, захлестывает его в давящей тишине.
У поселка машина сворачивает с шоссе. За кронами деревьев виднеются чисто выбеленные стены и широкие веранды дома Собралов.
Дона Клара, поддерживаемая служанкой, подходит к машине.
— Господи, как вы долго! Я уж бог знает что думала… Может, забыли, когда начинается месса, может…
Маленькая, толстая, задыхающаяся, она с большим трудом, несмотря на помощь служанки, влезает в машину. Садится, оправляя пальто и мантилью.
— Я просто истерзалась, — продолжает дона Клара мягким, никак не вяжущимся с теми словами, что она говорит, голосом. — Только и читаешь о катастрофах. Что можно думать хорошего?
Служанка закрывает дверь машины. И когда автомобиль двигается, дона Клара подставляет Лине щеку для поцелуя. И тем же мягким, но докучливым голосом продолжает:
— Конечно, не за тебя, мой мальчик, я волновалась. Ты всегда осторожен и знаешь, что делаешь. Но другие… эти неотесанные водители автобусов!.. Что за люди, господи! А ты, девочка моя. Ох, чуть не забыла о твоих тетушках. Как ты их нашла?
— Много лучше, мама.
Дона Клара не замечает ворчливого тона Лины.
— Дай-то бог, бедняжки! В их-то возрасте и с их-то болезнями… Помоги им, господь!
Озабоченная своими мыслями, она прислушивается только к своим словам. У нее на носу большая черная волосатая родинка. Она свисает к морщинистым губам и придает лицу доны Клары тоскливое, безропотное выражение.
— Ну а ты? Надеюсь, у тебя все в порядке? Деревня нагоняет тоску, это я знаю. Истинная пустыня, господи! Но ведь они там живут, и ты должна туда ездить, должна там бывать, чтобы сделать им приятное. Не забывай, что у тебя есть двоюродные братья. И ты, и твой брат должны все делать для тетушек. Ведь у этих несчастных, кроме вас, другой радости в жизни нет. И надо, чтоб не было. Вот я и говорю, что никакая жертва ни с твоей стороны, ни со стороны твоего брата не может оплатить то, что они собираются вам оставить. Бедные тетушки!
Ни Элиас Собрал, ни дети, привыкшие к ее бесконечным советам, приправляемым сомнениями и надеждами, ее не слушают. Но и не перебивают. Это вошло в привычку. Однако сегодня ее нудные разглагольствования раздражают взвинченного Элиаса Собрала.
— Да замолчишь ли ты!
Резкость обижает ее. Дона Клара смотрит на мужа, потом на детей.
— Что случилось? Похоже, не все так уж хорошо?..
— А-а, только этой болтовни мне не хватало, после встречи с этим мерзавцем!
— Я не понимаю…
Дона Клара готовится выслушать. Она силится понять, морщит лоб. По ее мнению, все, даже самые незначительные события должны быть объяснены, и объяснены как следует.
— И нечего тебе понимать!
Элиас Собрал поворачивается к дочери.
— Ты не видела, Палма был один?
— Один.
— Палма? — переспрашивает дона Клара. — Какой Палма?
На площади около церкви машина останавливается.
— Идите, — приказывает Элиас Собрал, — я скоро буду.
И хотя дона Клара все еще ждет объяснений и смотрит в глаза мужу, она повинуется. Как всегда, с большим трудом она выходит из машины. Лина ждет ее на другой стороне, накинув на голову черную мантилью. Элегантная, легкая рядом с тучной, сгорбленной матерью, Лина держится кокетливо. Они минуют церковный портал.
— Давай-ка вперед, — говорит сыну Элиас Собрал. — Остановишься около кафе.
Диого хочет что-то спросить, но не решается. Все больше и больше нервничая, он подает машину вперед, к кафе.
Стеклянная витрина кафе занимает почти всю стену дома. Элиас Собрал не выходит из машины, выжидает. В дверях появляется низкого роста толстый старик. На плечи наброшено пальто, на носу очки.
— Камашо, ты давно здесь?
Асдрубал Камашо подходит к машине, прикладывает ладонь к уху. Глухота и неподвижный взгляд поверх очков придают его толстощекому лицу выражение постоянного страха и подозрительности.
Элиас Собрал вынужден кричать:
— Ты давно здесь?
— Давно.
— Сержанта не видел?
— Сержанта? А что случилось?
— Я спрашиваю, не видел?
— Отец… не надо о Палме, — молит Диого.
Элиас Собрал с удивлением всматривается в перепуганное лицо сына. Но рука Асдрубала Камашо тянется к окну машины.
— Подожди. Видел я его, час назад видел. С доктором Эскивелом.
— Час назад, да? Спасибо за информацию, — раздраженно бросает Элиас Собрал.
— Разговаривали мы тут. Ну, ясно, говорил-то доктор Эскивел. Очень его волнует безработица в деревне.
Элиас Собрал поворачивается к Камашо:
— Волнует?.. Ну и что он сказал?
— Что?
— Что он сказал, спрашиваю?
— Много чего. Ты ж знаешь, как говорит Эскивел. Он говорит, говорит, а все вокруг слушают. Что делать-то остается?! И все дела, проекты, улучшения — все в кучу! В конце концов после его болтовни остается только раздобывать работу для тех, кто ее не имеет.
— А-а, все, как всегда, выдумки Эскивела.
— Может, и так! Мы, ж денег не платим за его речи. И все-таки он председатель муниципалитета!.. Знаешь, что я скажу?
— Догадываюсь! Только сейчас мне не до того.
— Ищешь сержанта?
Асдрубал Камашо опять было приоткрывает рот, чтобы переспросить, так ли нужен сержант, но не успевает произнести ни одного слова. Пригнувшись, он смотрит с большим любопытством поверх очков на удаляющийся вверх по улице автомобиль.
15
Старые здания образуют несколько необычную, безлюдную площадь, где расположен полицейский участок — неказистое здание с решетками на окнах.
У входа Диого тормозит и выходит вместе с отцом. Какое-то время он идет за ним на некотором расстоянии, все еще сомневаясь в правильности своих догадок.
Элиас Собрал пересекает двор.
— Разрешите, сержант Жил?
— Сделайте милость.
Дверь кабинета закрывается. Диого припадает к замочной скважине, но, услышав первую фразу, выходит на улицу. Нервозность его доходит до предела. Он ничего не видит и чуть не падает со ступенек.
— Вам плохо, сеньор Диого?
Почти бессознательно он увертывается от неожиданно встретившегося знакомого и спешит укрыться в машине. Шедший в участок полицейский с недоверием оглядывает его, задерживаясь на ступеньках.
В помещении со сводчатым потолком и толстыми побеленными монастырскими стенами друг против друга за грубым письменным столом, заваленным бумагами, сидят двое мужчин.
Возбуждение, в котором пребывает Элиас Собрал, рассказывая о случившемся у дверей лавки Миры, говорит об оскорбленном самолюбии. И он только и делает, что повторяет и повторяет одно и то же.
— Все точно так, сержант, все произошло на глазах у моих детей!
Краснощекий плотный сержант Жил слушает его, опустив глаза, с невозмутимым спокойствием животного.
— Да, это нехорошо!
Его чуть прикрытая редкими черными пучками волос лысина краснеет.
— Да, это никуда не годится. Конечно. За это и посадить можно. Попытка нанести оскорбление. И для чего я здесь, как не для исполнения моих служебных обязанностей. Но…
Он бросает взгляд на Элиаса Собрала, и слова застревают вдруг в его пересохшем горле.
— Но… прошу извинить меня, случай с кражей ячменя дал обильную пищу для разговоров… Палма украл. За что был арестован. И вот, если я снова посажу его в тюрьму в связи с этим конфликтом с вами… разговоры пойдут опять… Ведь этот народ использует малейшую малость, чтобы критиковать… вы понимаете.
— Какое мне дело до критики и всех разговоров?! Только этой заботы мне не хватало!
— Это-то конечно. Но за последнее время такое количество всяких недовольств. Безработица очень будоражит.
— Будоражит!.. Хм! Там в деревнях они даже думают идти в город, все, скопом, с просьбой к председателю муниципалитета. Это вам известно?
— Да, слухи дошли…
— Ну, так что же вы думаете предпринять по моему делу?
— Дело делу рознь, я вот как думаю.
— Ну и что ж? Момент-то как раз подходящий.
Какое-то время сержант молчит. Рука его приглаживает жалкую поросль, не скрывающую лысину.
— Постараюсь по возможности выразить свои мысли яснее. Начать дело, сеньор Собрал, можно по разным причинам…
В произнесенной шепотом фразе слышится явный намек. Они обмениваются взглядами, но ни тот, ни другой не старается ввести ясность.
— Он… — начинает Элиас Собрал.
Сержант Жил, решив, что он уже все сказал, погружается в раздумья. Собрал понимает, что инициатива передается в его руки.
— Хорошо. Могу подать вам идею. Идею, которая, полагаю, решит все к вашему удовольствию. А почему бы вам не арестовать его как контрабандиста?
