Карлос Оливейра - Современная португальская повесть
— Да, и с печи я начну! — восклицает Палма. — Прежде всего — печь. Я займусь печью. Восстановлю ее. А когда у нас будет печь и будет мука, мы снова будем выпекать наш хлеб!
Перед глазами женщин во весь рост встает Жоаким де Валмурадо. Им слышится возбужденный голос старика. Видится исхудавшее лицо, бегающие глаза, нетвердая походка, тоска и… висящее на веревке тело. Потом арест Палмы и долгие, долгие одинокие дни среди бесконечных, уходящих вдаль полей.
— Думаю, мне удастся это сделать.
Заметив отрешенность на лицах женщин, взволнованный Палма подходит к ним.
— Вы слышите, что я говорю?..
Жулия и Аманда Карруска склоняют головы. Сейчас слова бесполезны. Ничего не изменишь. И снова жестокость равнины обрушивается на беззащитную хижину. Снова, неизвестно почему, они чувствуют себя во власти каких-то могучих сил. Откуда она, эта ненависть? Кто преследует их? Кто ставит им, точно диким зверям, ловушки?
Похоже, только Мариана все понимает. На ум приходит ей собрание крестьян. Она протягивает руку к отцу:
— Послушай меня, отец. Один человек ничего не значит, только все вместе…
— Замолчи! — Палма отталкивает ее руку. — Мне не нужна чужая помощь!
Аманда Карруска поднимается. От желания понять, что происходит, старуха морщится. Маленькие, острые глаза вопросительно смотрят. Смотрят то на зятя, то на внучку.
Мариана, неподвижно стоя около двери, думает об отце, как о чужом человеке.
13
Ветер на несколько дней стихает. Каждый день с утра льет дождь, льет до вечера и лишь к ночи перестает. Потом опять налетает ветер. Все подсыхает, и стоит холодная облачная погода.
Жизнь в деревне течет однообразно, без каких-либо перемен. Все одно и то же и одно и то же. Редко что-нибудь случается. И даже когда случается, очень скоро становится привычным. Именно так и происходит с Палмой. Всего-то, может, раз шесть и пересек он границу, а ему уже кажется — так было всю жизнь. Всю жизнь он занимался контрабандой.
Трапезы, ставшие в доме каждодневными, быстро усыпили страх Жулии и злобу Аманды Карруска. Все умиротворены. Разве что Мариана все еще пытается нарушить установившееся согласие. Но ее доводы разбиваются о действительность — в доме есть еда.
Из зарабатываемых каждый раз денег Палма тратит только часть на порох и свинец. Под его койкой стоит ящик с патронами для охоты на кроликов. Все же остальное, не считая расходов на питание, он копит на ремонт лачуги. Полный надежд, он прикидывает, строит планы на будущее и, будучи оптимистом, забывает все свои обиды и неприятности. Даже свою ненависть к Элиасу Собралу.
Однако это не долго длится. Как-то, совершенно неожиданно, бывшие враги сталкиваются в лавке Миры.
Только что вернувшись из Паймого, Палма, как обычно, делает покупки. От стакана вина его развозит. Он отодвигает тарелку с остатками трески и шелухой от фасоли, кладет голову на стол и погружается в приятную дрему. Именно в этот момент автомобиль Элиаса Собрала появляется на дороге, ведущей в город.
Сегодняшнее воскресное утро было для Элиаса Собрала утомительным. И хотя, как правило, в этот день больших дел нет, но пустяков хватает, приходится ездить то в поместье Коменда, то в Серро-да-Агиа. После короткой и неожиданной беседы с Жоаном Карруской на дороге Элиас Собрал заезжает за дочерью, гостящей вот уже неделю у тетушек, пожилых одиноких сестер, в Вилар-де-Агрейрос.
Благородный род Собралов наследственным путем или благодаря бракам по расчету прибирает к рукам приличную часть больших поместий в районе. Энергичный Элиас Собрал сам руководит полевыми работами. Но в последнее время он пытается приспособить к этому делу сына, поручая ему, конечно, менее ответственный участок, с целью пробудить в нем интерес к земле.
Однако Диого не проявляет никакой склонности к труду. Как в свое время к учебе. Поняв это, Элиас Собрал отказывается от подобных попыток. Но в наказание три месяца не дает сыну ни гроша и запрещает водить автомобиль.
Самым тяжелым испытанием для Диого оказался именно этот запрет. Водить автомобиль — наивысшая радость для Диого. Он считает себя асом в этом деле. Водит особенно, водит, как никто. Жмет на поворотах. С ходу берет выбоины, тормозит резко, на большой скорости и вечером в кафе только и говорит в кругу друзей о своих успехах по части скорости.
Как раз сейчас, везя отца и сестру, он изо всех сил старается вести машину сдержанно. Элиас Собрал, со дня на день откладывавший необходимые дела, намерен теперь же получить подтверждение только что сделанному Жоаном Карруской доносу.
— Едем к Мире, — говорит он.
Диого, в дубленке с поднятым воротником, ведет автомобиль с надменным видом, высунув локоть из окна. Он сидит, как манекен. В движении только ноги да правая рука. Передача скоростей отпущена, тормоз в работе. И все с такой важностью, будто выполняет сложнейшую, требующую особого ума работу.
У лавки Элиас Собрал выходит из машины.
Диого все так же надменно сидит за рулем, все так же смотрит вперед, так же держит локоть. Сзади на сиденье, чуть согнувшись, сидит сестра и смотрит в окно. Она на год моложе брата, ей около двадцати. Ее тонкое чувственное лицо, несмотря на природную красоту, покрыто густым слоем косметики. Оно кажется белым призрачным пятном, на котором поблескивают большие черные глаза.
Жозе Инасио Мира, всегда почтительный, встречает Элиаса Собрала на ступенях лавки.
— Добрый день.
— С богом, Мира. Ну так как… как дела?
— Как обычно, сеньор Собрал.
— Да-а?
Элиас Собрал, стараясь размяться, переминается с ноги на ногу. Он невысокого роста, сухощав. На длинной шее надменно сидит маленькая, скуластая, с горбатым носом голова. Как будто специально для того, чтобы скрыть темные проницательные глаза следователя, шляпа надвинута до бровей. Хитро улыбаясь, он смотрит на Миру. Чуть подавшись назад, пытается прощупать вопросом:
— Ну, и что же ты мне расскажешь? У нас большие новости, не так ли? Палма, кажется, нашел способ зарабатывать деньги?.. Ну же, ну, думаю, есть кое-что и еще поинтереснее…
Добродушное выражение исчезает с лица Жозе Инасио Миры. Что-то заподозрив, он берется руками за пояс.
— Так вот… насколько мне известно…
Лина тихонько хихикает, наблюдая из машины, как толстяк Жозе Инасио Мира, стоя перед ее отцом, спокойно подтягивает штаны.
Потом ее вниманием завладевает внутренняя часть лавки, которую она видит в окно.
На столе среди свертков шевелится голова Палмы. Шляпа падает на пол, и огромные волосатые руки вытягиваются поперек стола.
У Лины поднимаются вверх брови. Сдерживаемая сила, жесткие спутанные волосы, грубый профиль и крепкие, могучие плечи Палмы пугают ее. Ноги начинают дрожать, дрожь бежит по телу. Она сползает вниз и, почти лежа на сиденье, чувствует, как пылает ее лицо.
Не замечая Палмы, брат сидит все в той же надменной позе. Отец беседует с Мирой.
— Что? Ты ничего не знаешь? Это здесь-то, в лавке, где все всегда известно. — Он снимает с лица хитрую ухмылку. — Какое безразличие!
— Диого, — шепчет Лина. — Посмотри, кто сидит в лавке.
Диого оборачивается. Бледнея, он снимает руку с руля.
— И кто же это тебе поверит? — продолжает Элиас Собрал. — Значит, все разговоры, встречи, решения крестьян — пустая болтовня? Ну… о том, что они хотят идти в город… и что дочь Палмы — заводила в этом деле…
— Отец, — кричит Диого.
В изумлении Элиас Собрал отступает.
В проеме двери во весь рост вырастает фигура Палмы. Жозе Инасио Мира встает на его пути, но Палма хватает его за ворот куртки и отбрасывает к стене. Высокий, медлительный, он тяжело, точно каждое движение отдается болью в его теле, сходит по ступенькам.
Лина приоткрывает пухлые губы и испускает слабый истерический крик. В полуобморочном состоянии она сжимается в комок, как будто кто-то заносит лад ней руку. Видит, как отец бежит к машине, как брат пригибается к рулю, слышит шум мотора. Рывок автомобиля отбрасывает ее на сиденье. Машина увозит их от лавки Миры. Но девушке не перестает казаться, что ее преследует и вот-вот схватит огромный Палма с огромными кулаками.
14
Шины визжат. Мимо окон быстро бегут стволы деревьев. На повороте машину заносит, и задние колеса идут юзом.
Придя в себя, Лина замечает, что сползла с сиденья. Теперь Диого ведет машину, впившись руками в руль. Держась за спинку сиденья, Элиас Собрал искоса поглядывает на него.
— Какой же страх он на тебя нагнал! Надо же, какой страх! — зло глядя на сына, будто тот единственный виновник паники и бегства, говорит Элиас Собрал. — И ведь всегда этот мерзавец (нагоняет на тебя подобный страх! Ты должен мне объяснить наконец, почему?
— Да я, отец…
