Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
И она нежно взяла поклонника за руку, как женщина, которая чувствует себя в долгу и преисполнена благодарности. Шаваль великодушно отозвался:
— Ну, сегодня так и быть. Но все остальные вечера до твоего отъезда — за мной. И кстати, я могу приехать к тебе в Нью-Йорк. А? Ведь как будет здорово! Мы с тобой поднимемся на смотровую площадку Рокфеллеровского центра, погуляем по Пятой авеню, жить будем в какой-нибудь шикарной гостинице…
— Чудесно, Брюно! — Гортензия закатила глаза. Она нежно поглаживала его руку.
«Ты только смотри задницу не надорви, болван!» — мысленно добавила она.
Вечером она ужинала у Жозианы и Марселя.
Марсель вернулся с работы рано, принял ванну под музыку Луиса Мариано, подпевая: «Мехико, Ме-е-е-хи-и-и-ко-о-о-о…» — облачился в сиреневый халат с бархатными отворотами, прыснул на рыжую шерсть на груди одеколоном и с удовольствием уселся за стол, предвкушая спокойный и приятный вечер. Телятина в коньячном соусе, фирменное блюдо Жозианы, хорошая сигара, рядом ненаглядная жена и сын… Это были его любимые минуты. В последнее время ему все реже случалось провести вечер так.
Почесывая живот, Марсель уселся перед тарелкой, заявил, что готов съесть живую лошадь с седлом и стременами, и принялся подбирать соус куском хлеба.
Солнце садилось за парком Монсо. Вдалеке кто-то играл на флейте. Тонкая трель пронзительно отдавалась в общей тишине. Удивительно, но кругом было действительно непривычно тихо, будто жизнь в городе замерла. Марсель позабыл о времени, о длинном рабочем дне, обо всех заботах. На дворе лето, думал он, можно чуток расслабиться, покуролесить с лапочкой, попеть ей песенки в постели, разогнать туман в голове…
Жозиана убирала тарелки. Младшенький требовал каштанового мороженого. И печенья.
Марсель открыл ящик с сигарами. Выбрал сигару, поднес к носу, глубоко вдохнул. Покатал ее в пальцах. Рыгнул, извинился перед Гортензией. Склонил голову набок, посмотрел на них и вздохнул:
— Вот бы каждый день так… Без проблем, без всех этих туч над головой, просто с близкими, дома, греться в любви… Слышать больше не желаю ни о каких делах! По крайней мере до завтра.
— Да вот в том-то и дело, — заговорила Жозиана и снова села за стол. — Кое о чем надо потолковать, медвежатина ты моя. У твоего сына, да и у меня тоже, кое-что так наболело, что аж зуд берет.
— Только не сегодня, лапочка. Мне так хорошо, спокойно, вольготно… Холестерин падает, сердечная мышца расслабляется, так и хочется перед тобой покраснобайствовать…
С этими словами он наклонился к Жозиане и игриво ущипнул ее за талию. Но та увернулась и объявила трагическим голосом:
— Дела плохи, Марсель Гробз, из рук вон плохи!
Сперва Жозиана рассказала о встрече с Шавалем. Потом Младшенький описал, что увидел у того в голове. И наконец, Гортензия сообщила, что ей удалось выведать. Марсель слушал молча, стряхивая время от времени пепел с сигары. На скулах у него играли желваки.
В заключение Жозиана добавила:
— Дело, конечно, такое, что мудрено поверить, но все истинная правда!
— Вы уверены, что у вас не разыгралась фантазия? — Марсель снова сунул сигару в зубы.
— Шаваль мне все расписал, — напомнила Гортензия. — Посмотри последние операции на своих счетах. Вот тебе и доказательство.
— В самом деле, — согласился Марсель.
— Эта женщина нас вовек в покое не оставит, волчище! Вечно будет держать на нас зуб! Ей поперек горла, что ей дали отставку. Я тебе тысячу раз говорила — ты с ней слишком миндальничаешь! Когда с ней по-доброму — она не добреет, наоборот, еще пуще заводится.
— Я просто стараюсь вести себя достойно. Не лишать же мне ее средств к существованию.
— Она понимает только силу! Ты к ней с душой, а ей это в обиду! Вот она и звереет…
— Мама правильно говорит, — вмешался Младшенький. — Раз в жизни тебе надо дать ей как следует по шее. Со всей жесткостью. У нее же все есть. Квартира осталась за ней, ты ей выплачиваешь пособие плюс пенсию на отдельный счет… Но этой жадюге все мало. Хватит уже заниматься благотворительностью! С какой стати тебе выделять на нее отдельную статью расходов? Это абсурд!
— Это ей на старость, — объяснил Марсель. — Я знаю, что такое бедность. Это когда по ночам страх берет за горло, все время всего боишься, приходит письмо — боишься распечатать, экономишь последнюю копейку… Я хотел, чтобы она до такого не дошла.
— Она бездельница. Заняться ей нечем, вот и выдумывает целыми днями, как бы отыграться, — сурово ответил Младшенький. — Сократи ей доходы, пойдет как миленькая работать, как все приличные люди.
— В ее-то годы! — воскликнул Марсель. — Куда она пойдет?
— Не такая она беспомощная, как ты думаешь. Скотина она еще та, но с силенками у нее все в порядке.
— Не выставлять же мне ее на улицу, — пробормотал Марсель, посасывая сигару.
— Она бы, можно подумать, пощепетильничала!
— Знаю, знаю… К тому же мне осточертели ее махинации… Не надоест ей!..
— Какое там! — воскликнула Жозиана. — Уж она-то не успокоится до последнего!
— Да я все думал, что она образумится, остынет… Чего ей неймется? В таком возрасте женщине полагается играть в бридж, вязать, ходить по концертам, собирать гербарий, пить чай с каким-нибудь престарелым воздыхателем, читать Пруста с Шатобрианом… На худой конец — выучиться играть на пианино, на кларнете… или там, не знаю, бить чечетку! Я ей все даю, чтобы она горя не знала, а она мне плюет в физиономию!
Марсель нарочно горячился, но на самом деле он просто не хотел показывать, как ему обидно, что его так ненавидит женщина, которую он когда-то любил. За которой ухаживал, о которой заботился, которую высоко ценил.
Он то воздевал руки к небу, то опускал их, возмущался, сплевывал табак, краснел, бледнел… Но сквозь все эти клубы пара было отчетливо видно, как горько ему понимать, что с ним снова так подло обошлись.
— Отец, хватит, не заводись. Не надо бороться с ветряными мельницами. Анриетту ты не переделаешь. У нее теперь единственный смысл жизни — тебя ненавидеть. У нее и дел-то других нет. И яду в ней еще много…
— Вот и пожалуйста, оно и видно, — подтвердила Жозиана. — Надо просто выгнать ее из нашей жизни поганой метлой. Первым делом урежь ей пособие. А главное — закрой ее личный счет! Вы разведены. Суд вынес решение. Выполняй его — и точка.
— В полицию я ее не сдам, и не просите, — покачал Марсель головой.
Флейта смолкла. А ему так хотелось, чтобы она заиграла снова и смягчила боль. Ему претило затевать войну с Анриеттой. Он посмотрел на жену и сына. Они правы. Если женщина кого-то так ненавидит, добротой и милосердием ее не вылечишь. Наоборот, надо нанести ей удар, как змее, чтобы она скрутилась узлом, чтобы издохла! «Шут с ними, с деньгами, но вот если она и счастье у меня украдет, вот тогда я за себя не отвечаю!»
— Вызови ее. Вместе с Шавалем. Устрой им очную ставку. Скажи, что подал заявление в полицию, что уже ведется расследование, что им светит хороший срок… Не знаю, выдумай что-нибудь, главное — напугай. Шибани хорошенько по лбу, чтобы поняли. Ты же знаешь, как вогнать человека в страх, когда надо, а, волчище?
— Я и так только и делаю, что воюю, — вздохнул Марсель. — Устал я…
— Но не наказать их — трусость, — наставительно произнес Младшенький, подняв палец. Как будто цитировал Марка Аврелия.
— А что мне делать с Денизой Тромпе?
— Она не виновата, — ответила Жозиана. — Ей даже не нужно ничего говорить. Я уверена, она женщина порядочная. Это Шаваль ее использовал… И вот что я тебе еще скажу, волчище. Ты уже один со всем не справляешься. Ты вконец измотался. Давай я вернусь в компанию. Младшенькому я тут не нужна. Мне самой дома скучно до смерти и нечего делать, только и нарезаю круги по комнатам. Тебе нужен помощник — я тебе буду помощником. И буду держать ухо востро. Мы с Младшеньким уже немного поработали и нашли новый товар, шикарную штуку. Надо только подписать договор, и дело в шляпе!
— Но Младшенький… Куда ему одному? Ему еще рано! — Марсель в растерянности глянул на сына. Тот чинно сидел во главе стола.
— Пусть мама работает на полставки, — предложил тот. — Утром со мной, а после обеда будет ходить на работу. Ей совершенно необходимо проветрить голову. А у меня после обеда все равно уроки с Жан-Кристофом. Он учен, я с ним осваиваю много интересного. Развиваюсь…
— Вот уж это точно, сынок! Ты меня с каждым днем все больше поражаешь.
— Кроме того, — продолжал Младшенький, — мне весьма любопытно следить, как продвигается твой бизнес. Это чрезвычайно интересно. Мир меняется, и радикально. Когда случится масштабный переворот, тебе, может, будет уже не по силам приспособиться к новым реалиям… Нас ждут огромные потрясения, отец.
— Ты-то откуда знаешь?
