Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
— Я еду!
Именно этого я боялась больше всего. Единственный приют, который у меня оставался, тот, о котором никогда не догадались бы в Баб-аль-Азизии, был раскрыт. Я почувствовала себя затравленной. И позвонила Хишаму.
— Умоляю тебя, забери меня. Я больше не хочу никого видеть, кроме тебя.
Он приехал через несколько минут. Он меня почти похитил. Машина помчалась по улицам Триполи, потом по пригороду, а потом по деревне. Он крепко сжимал руль, внимательно следя за дорогой. А я смотрела на его профиль, закинув голову на сиденье, чувствовала себя такой расслабленной, какой не была уже лет сто. Я ни о чем не думала, у меня не было никаких планов, я улыбалась и просто доверилась мужчине, которого видела лишь третий раз в жизни. Я не ошиблась. Он был сильным. И пылким. Он отвез меня в загородный домик.
— Отдыхай, — сказал он мне. — Я все о тебе знаю. Отныне я никому не позволю причинить тебе боль.
Амаль Дж. без моего ведома виделась с ним, рассказала о моем положении в Баб-аль-Азизии и предупредила его: «Эта девочка не для тебя». И в этот момент звонила как раз она. Она уже пыталась дозвониться раз десять.
— Ответь, — сказал мне Хишам. — Ты больше не должна ее бояться. Скажи ей правду.
Я подняла трубку. Она изрыгала ругательства:
— Сорая, ты — сумасшедшая! Ты действительно нарываешься на неприятности. Как ты посмела сбежать, когда я должна была за тобой заехать?
— Оставь меня! Я — далеко. Я живу у одной подруги.
— Ты врешь! Я знаю, что ты с Хишамом!
Я бросила трубку. Хишам забрал у меня телефон и перезвонил ей.
— Оставь ее в покое. Забудь ее. Вы причинили ей уже достаточно боли. Теперь я буду ее защищать. Я смогу убить, если кто-то попытается ее обидеть.
— Хишам, ты меня не знаешь. Ты за это дорого заплатишь. Я засажу тебя в тюрьму!
***
Мое счастье продлилось три дня. Первые сутки я все время плакала, думаю, просто выливалось все то, что накопилось за пять лет. Хишам был терпеливым, нежным, заботливым. Он кормил меня, убирал за мной, вытирал мои слезы. Я больше не была одинокой. Казалось, что жизнь «после Баб-аль-Азизии» все-таки возможна. Но новость о моем побеге вызвала эффект взорвавшейся бомбы в доме Каддафи. Амаль Дж. отвезла Инас к моей матери, которая сразу мне позвонила:
— Сорая, я поражена. Ты лгала мне на протяжении двух месяцев. Как такое может быть? Ты — в городе, ты куришь, ты уезжаешь с мужчиной. Кем ты стала, маленькая Сорая? Шлюхой? Проституткой? Лучше бы я узнала о твоей смерти, чем о том, что ты ведешь распутный образ жизни. О, как же ты меня разочаровала!
Я сбросила вызов. Все факты были против меня. Но как она не замечала, что это был лишь способ выжить? Мне снова позвонила Амаль Дж.:
— Что бы ты ни предприняла, ты снова окажешься в Баб-аль-Азизии.
Служба национальной безопасности осадила дом родителей Хишама:
— Где ваш сын? Он должен вернуть девушку, которую похитил.
В панике ему позвонили братья. Таким образом, через три дня мы сложили оружие.
Я поехала к Амаль, которая предоставила мне выбор: отвезти меня к родителям или в Баб-аль-Азизию. Я выбрала родителей, но с такой тревогой! Я видела, что доверие было потеряно. Мама строго на меня смотрела, словно мое лицо выдавало мои бесчестные поступки. Как будто я больше не была ее похищенным ребенком, которому причинили боль. Как будто я была виновной дочерью, пропащей дочерью. Отец же меня принял немного мягче. Он внимательно меня рассматривал, казалось, не узнавая меня. Полагаю, я немного подросла. А точнее, постарела. Но он должен был играть роль отца и очень скоро потребовал объяснений. Кем был этот Хишам? Я рассказала об этой счастливой и неожиданной встрече, о смелости, хладнокровии, о джентльменском поведении, о его намерении жениться на мне. Он скептически меня слушал. Между нами пробежала трещина.
Мать не хотела, чтобы я выходила из дома, больше боясь этой новой опасности, чем Баб-аль-Азизии. Я была вынуждена прибегнуть к уловке: отправившись вместе с отцом, я убежала от него и встретилась с Хишамом, который снабдил меня сигаретами и новой сим-картой для мобильного. Таким образом, Амаль Дж. или Мабрука больше не смогут мне позвонить. В доме была натянутая атмосфера. Я умирала оттого, что не могла покурить, и тогда пряталась в туалете, где выкуривала сигарету и потом разбрызгивала освежитель воздуха. Мне не о чем было с ними говорить. Я находилась в подвешенном состоянии. Ранним утром постучали в дверь. Это был шофер из Баб-аль-Азизии.
— Поехали, Сорая. Там требуют твоего присутствия.
И я снова туда отправилась. Мабрука встретила меня холодно и отвела в лабораторную зону, где медсестры трижды взяли у меня кровь на анализ, наполнив три пробирки. Я прождала час в небольшом салоне, пока Сальма не рявкнула с суровой миной:
— Поднимайся!
Вождь ждал меня в спортивной майке.
— Какая же ты потаскуха! Я знаю, что ты спала с другими!
Он плюнул мне в лицо, оттрахал меня, помочился на меня и в заключение сказал:
— У тебя теперь только один выход: подчиняться моим приказаниям. Ты будешь спать у себя, но я хочу, чтобы с девяти утра и до девяти вечера ты была здесь, в моем распоряжении. Ты наконец научишься дисциплине революционной гвардии.
8 Побег
На следующее утро ровно в 8:30 в дверь дома родителей позвонил шофер из Баб-аль-Азизии. Итак, я ехала на работу. Я не знала, в чем она состоит, и просто надеялась, что больше не придется контактировать с Вождем. Чем же все-таки занималась «революционная гвардия»? Как я могла защитить революцию? Я быстро получила ответ: целый день подавать выпивку африканским гостям Вождя! Я находилась в том же доме, среди тех же людей, с тем же начальством. И в три часа ночи я все еще была там.
— Но это совсем не то, о чем говорил мне Вождь, — пожаловалась я Мабруке.
— Значит, ты здесь и переночуешь.
Но у меня больше не было комнаты. Мое место заняла новенькая. И тогда я приготовилась спать на диване в салоне, как проезжая девка. И как только африканцы уехали, меня с новенькой вызвали к Вождю. Нет, тут не было ничего революционного. Меня заманили в ловушку.
На следующий день я тайком позвонила отцу. Разговор был коротким, я чувствовала его напряжение.
— Сорая, это важно. Приезжай ко мне как можно быстрее с паспортом.
У меня он был! Невероятно, но у меня он был. Это упущение Мабрука совершила, когда мы вернулись из турне по Африке. Я сказала, что мне нужно срочно поехать за покупками с одним шофером из Баб-аль-Азизии. Попросила его немного подождать и прыгнула в такси, чтобы добраться до папы, который ждал меня в своей машине. Он вихрем тронулся и отвез меня во французское посольство, подать заявление на срочную визу. Нужны были моя фотография и отпечатки пальцев. Благодаря удаче и старым связям отца с одним из служащих посольства нас уверили, что мы получим ее через неделю, а не через месяц. Менее чем через час, проехав по улочкам, избегая больших пробок, папа посадил меня в такси, которое снова отвезло меня к шоферу, и я вернулась в Баб-аль-Азизию.
На следующий день я снова играла роль прислуги. Дом был полон знаменитостей, даже звезд, которых я смогла узнать: режиссер и египетский певец, ливийская певица, танцовщицы и телеведущие. Вождь покинул свой кабинет и присоединился к гостям в большом салоне, усевшись среди них. Затем он поднялся к себе в комнату. И некоторые гости последовали за ним, один за другим. Полные чемоданы фирмы «Самсонит» ожидали кое-кого из них до отъезда.
Я смогла вернуться в родительский дом, но быстро осознала, что там нет для меня места. Я стала чужой. Плохим примером для всех. Мама, отныне отстраненная, больше времени проводила в Сирте с моей младшей сестрой и самым младшим братом. Два старших брата учились за границей. В Триполи жили только папа и еще два брата. Но ничего не складывалось. Настоящая катастрофа.
— Что это за жизнь? — спрашивал папа. — Какой ты показываешь пример своим братьям и всей семье?
Было бы намного проще, если бы они меня не видели. Мертвой я им доставляла бы меньше неприятностей. И тогда произошла невероятная вещь: я предпочла вернуться в Баб-аль-Азизию.
Возвращение в лабораторию. Анализ крови. Случайная кровать в салоне в ожидании ночного вызова. Потом мне позвонил папа:
— Будь наготове. Ты получишь визу во Францию через четыре дня.
И тогда, окрыленная надеждой, я смело пошла к Каддафи.
— Моя мать серьезно заболела. Мне нужен отпуск на двадцать дней.
Он дал мне две недели. Я вернулась домой. Но какая там царила атмосфера! Я пряталась, чтобы покурить и позвонить Хишаму, я всех раздражала. Я солгала, будто меня снова вызвали в Баб-аль-Азизию, и поехала к своему любимому. Я знала, что это серьезно, что я переступила границы — немного больше, немного меньше… Моя жизнь уже давно сошла с рельс! Ложь становилась средством выживания.
