Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
Потом мы опять отправились в путь, проехали еще несколько часов через Сьерра-Леоне до Кот-д'Ивуара. В очередном отеле я поселилась с Фаридой и Зорхой, но в этом не было ничего страшного, кровать оказалась огромной. У девушек было скорее веселое настроение, и они торопились пойти в бассейн. Ясное дело, что я умирала от зависти, я ведь никогда не видела таких апартаментов. Но Полковник мог меня потребовать в любой момент.
— Тебе нужно только сказать, что у тебя «дела», — посоветовала мне Фарида. — Ты знаешь, это единственная вещь, которая его пугает. Но будь осторожней, потому что они проверяют. Намажь прокладку красной помадой.
Мне это показалось ловким трюком. Через два часа грубый голос Фатхии приказал мне идти в резиденцию Вождя. Я приняла изнуренный вид и заявила, что невероятно устала. Она приподняла бровь, как будто я над ней издевалась.
— У меня месячные.
— Да что ты! Я хочу посмотреть!
— Вы же не собираетесь меня проверять!
— Показывай!
Это было унизительно, но вид смоченной водой и испачканной помадой прокладки ее убедил. К вождю пошла одна Фарида.
Таким образом, освобожденная, чувствуя облегчение, я по глупости присоединилась к другим девушкам — и к Джалалу — в бассейне. Музыка, напитки, наргиле. Никто в этом не признавался, но существовало некое неосознанное коллективное стремление к реваншу. На несколько часов мы имели право на роскошь. Мы были имуществом Каддафи, ни больше и ни меньше, и персонал отеля ублажал нас. Вдруг наши страдания и ежедневные унижения нашли ничтожную компенсацию. Она была иллюзорной. Эфемерной. Но она давала возможность выпустить пар, и чуть позже я поняла, что эти редкие моменты не позволяли некоторым из нас сорваться.
Неожиданно я услышала крик:
— Сорая!
Фатхия меня засекла. Вне себя она направилась прямо ко мне.
— Ты утверждаешь, что у тебя месячные, а сама купаешься в бассейне?
Я растерялась и не знала, что ответить. И тогда она дала мне пощечину:
— Лгунья!
Фарида меня выдала. Меня сразу же отвели в резиденцию. Меня также предупредили, что наказание хозяина будет соответствовать моему обману. Но пока я ждала в маленькой комнате, ко мне пришла Галина.
— Сорая! Как ты могла так поступить? Папа Муаммар просто в ярости и прислал меня проверить… Моя любимая малышка! Ты ставишь меня в ужасное положение! Что же я могу ему сказать?
Ничего. Она ничего не сказала. Или, скорее, она солгала, чтобы защитить меня. До конца дня меня оставили в покое.
На следующий день мы отправились в Гану, на собрание глав государств Африканского союза в Аккре — последний этап. Еще часы и часы дороги. Это путешествие не заканчивалось. На следующий вечер Фатхия снова пришла меня «проконтролировать». Ни единого следа месячных. Она холодно меня осмотрела, ничего не произнесла, но предупредила Мабруку, которая влепила мне пощечину, перед тем как провести к Каддафи. К чему детали? Он ударил меня по лицу, избил меня, плевал на меня, надругался надо мной. Я вышла с опухшим лицом, и меня заперли в комнате, потом я узнала, что Галину тотчас же отправили в Ливию.
— Ты хотела сбежать? — презрительно спросила Мабрука, стоя на пороге комнаты. — Куда бы ты ни пошла, Муаммар все равно найдет тебя и убьет.
7 Хишам
Путешествие по Африке стало не концом моих страданий, но концом моего полного заключения. Пресытился ли Вождь? Или миновал крайний срок употребления продукта? Я не знаю. В этом никогда не было ни логики, ни объяснений. Изо дня в день я жила по его доброй воле и в полной зависимости от него, без каких-либо планов на будущее. Но в день возвращения из африканского турне он позвал меня через Мабруку и с отвращением бросил мне:
— Я больше не хочу тебя, потаскуха! Я отправлю тебя к охранницам-революционеркам. Ты будешь жить с ними. Давай! Убирайся!
К тому же Мабрука выдала мне мобильный телефон:
— На случай, если тебе захочется поговорить с матерью…
Это было настолько неожиданно! Я сразу же позвонила маме. Она увидела меня по национальному телевидению, когда я, одетая в униформу, стояла позади Каддафи на стадионе в Конакри, и казалось, что она была почти счастлива сказать мне об этом.
— Как бы я хотела тебя увидеть, моя дорогая! Я так по тебе соскучилась!
Я осмелилась озвучить свою новую просьбу Мабруке, и, вопреки всем ожиданиям, она ответила мне, что мама может ко мне приехать через пару дней. Да, в Баб-аль-Азизию.
Было, конечно, страшно представить, как она погрузится в эту атмосферу. Но я так нуждалась в ней. И тогда я ей объяснила, как найти гараж, откуда кто-нибудь подвезет ее к резиденции Вождя. Я надеялась, что все с ней будут вежливы. Какая же я была наивная! Мабрука, Сальма и Фатхия исполнились ненависти и презрения:
— Вы хотите увидеть свою дочь? Это внизу!
К счастью, Амаль поприветствовала ее, предупредила меня, и я побежала в ее объятия, в которых долго плакала. Я даже не могла говорить. Что ей сказать? Что ей поведать? С чего начать? Этот подвал говорил сам за себя. И мои рыдания были невыносимыми. Мабрука насмехалась. Мама была задета. А потом нас разлучили.
Несколько дней спустя в комнату ворвалась бледная Галина. Вождь вызывал нас обеих, он по-прежнему требовал объяснений по поводу инцидента в Африке. Мне подсказали, что у него не было никаких дел поважнее.
— Почему ты соврала, утверждая, что у нее месячные? — спросил он у медсестры.
— Я не лгала! У молодых девушек циклы могут быть нерегулярными и месячные нестабильными.
— Ты обманщица и плутовка! Фарида сказала мне правду. Что касается тебя, маленькая потаскуха, спускайся к себе в комнату. Ты еще от меня дождешься!
Это был последний раз, когда я видела Галину в Баб-аль-Азизии. И только намного позже, в начале революции, я увидела ее по телевидению, снятую в момент ее возвращения на Украину, и тайна ее опыта в Ливии исчезла вместе с ней. Несколько дней спустя после той жуткой встречи Каддафи снова меня вызвал и неистовствовал над моим телом с такой жестокостью, что я вышла от него почти без сознания и покрытая синяками. Амаль Дж., еще одна девушка из резиденции, обычно весьма безразличная к моей судьбе, была тронута.
— Тебе нужно отсюда ненадолго выбраться!
Я даже не поднималась с кровати, у меня больше не было надежды, проходили дни, я потихоньку угасала. Она вернулась ко мне в комнату с торжествующим видом.
— Мабрука разрешила взять тебя ко мне домой!
Она сразу же посадила меня в машину, чтобы мы могли провести день у нее дома или, скорее, в другом ее доме, там, где ее ждали мама и младшая сестра перед блюдом с отменным кускусом.
Три дня спустя она снова получила для меня разрешение выйти. Эта новая условная свобода была невероятной, и я не знала, как понимать такую резкую перемену настроений своих тюремных надзирателей. Но эти несколько часов вне подвала были настоящим глотком воздуха, так что я помчалась, не задавая вопросов. Я больше не думала о побеге. У меня больше не было надежды. Ни малейшей мечты. Я была погребена, лишена всякого будущего вне Баб-аль-Азизии. Я стала одной из тех многочисленных женщин, которые навсегда превратились в имущество хозяина. И я совсем не могла предположить, что в тот день в мою жизнь войдет другой мужчина.
***
Амаль Дж. увезла меня в старый рыбацкий квартал у моря. Мы должны были возвращаться, она сдавала назад, когда какой-то мужчина закричал:
— Да осторожней же!
Взбешенный, он вышел из машины, с которой мы чуть не столкнулись. Но он быстро успокоился, мы обменялись взглядами, потом улыбками. И все. Удар молнии. Я даже не знала, что такое бывает. Подземный толчок, сначала один, потом другой. Ему было около тридцати; широкоплечий, крепкий, мускулистый, глаза такие же черные, как его волосы, и полные энергии. Точнее, смелости. Я была потрясена. Но Амаль Дж. тронулась, взяв курс на Баб-аль-Азизию, и жизнь снова вернулась в прежнее русло между подвалом и комнатой хозяина, между затишьем и подчинением.
Однажды после обеда мне опять разрешили с ней выйти. Она хотела отвезти свою младшую сестру на ярмарку, а заодно отвела меня на карусели. Одна из них была похожа на большое решето. Люди усаживались внутри круга, цеплялись за края, и все это устройство трясли в разные стороны. Мы смеялись и пищали, стараясь удержать равновесие, потом я увидела, что человек, управлявший каруселью, был тем самым мужчиной. Наши взгляды пересеклись, и он увеличил колебания карусели. Какой ужас и какой восторг! Чем громче я хохотала, не сдаваясь, тем больше он увеличивал скорость.
— Мы уже виделись, не так ли? — крикнул он мне.
— Да, припоминаю. Как тебя зовут?
— Хишам. У тебя есть телефон?
Это было неслыханно! Запретно и совершенно фантастически! У него не было под рукой бумаги, и он сообщил мне свой номер, который я тотчас же набрала, чтобы мой отразился у него на экране. Амаль Дж. быстро отвела меня подальше.
