Эмилиян Станев - Тырновская царица
Заявился в корчму весовщик Кушай-Детка со своей компанией, а через полчаса пришли и музыканты — кларнет, труба и барабан. В ожидании дальнейших распоряжений они угощались, стоя у дверей корчмы.
Началась субботняя гульба, кто-то запел «Хаджи Минчо», грянул барабан, подхватил кларнет, с веселым задором выводила коленца труба, площадь заходила ходуном, забыв о нежной и печальной песне хаджи Николи. Спустя несколько минут из корчмы вынесли и поставили перед дверью ведро вина, вслед за ним показался весовщик — он, точно икону, нес портрет Стамболова.[20] Музыканты мгновенно оборвали свою песню и застыли наготове. Весовщик поднял портрет над головой и поцеловал — его выпученные, омытые пьяными слезами глаза остекленели, и он хриплым голосом выкрикнул: «Эх, Стамболов, молодец-удалец, вся Болгария по тебе слезы льет!» — и погрузил портрет в ведро. Тотчас грянул Стамболовский марш,[21] мальчишки подожгли смоченные в керосине тряпки, завопили, запрыгали, из корчмы отозвались молодецкие выкрики.
Посетители «Среднего образования» просто лопались от зависти. Там собирался народ посмирнее, не одобрявший гуляк-завсегдатаев «Безима-отца». Кто-то предложил попросить в публичном доме шарманку. Собрали меж собой деньги, послали мальчишку-прислужника, и горбун слуга из «Двух голубков» приволок ее на спине в корчму. Мальчишка еще на улице начал крутить ручку, и шарманка рассыпала звуки венского вальса, тонувшие в громыханье марша. Вместе с шарманкой прибыло известие о том, что докторская помощница, прозванная Тырновской царицей, поступила в публичный дом… «Среднее образование» ахнуло, все разом оживились, и новость тут же перекочевала в соседнюю корчму.
— Быть того не может! Брехня! — произнес кто-то, а Кушай-Детка заорал:
— А еще честную из себя строила, мать ее за ногу! Ну, теперь я ей покажу! Пошли все, скопом… с музыкой!
И вся компания отправилась ухмыляясь, но торжественно, как на свадьбу, не скрывая, куда идет. Пусть женушки проведают да поплачут, да утешают друг дружку — мол, все равно мужья к ним вернутся. Барабанщик шагал впереди, выбивая «Встань, отвори мне, зазнобушка», и процессия с громким топотом спустилась по вымощенной булыжником крутой улочке к мясным рядам.
Смеркалось, но в небе еще был разлит свет. Новость не успела разнестись по городу — торговцы мясом еще провожали последних покупателей, только-только зажглись сальные свечи и керосиновые коптилки. Улица возле отеля «Царь Борис» была спокойна, но когда показался оркестр, из окон стали высовываться постояльцы, из ресторана вышло несколько господ, из соседних домов тоже выглядывали люди. Зрелище не удивило их — скандалы были делом привычным, и они с интересом ожидали, что будет дальше. Кто-то рассказал мясникам, что произошло, новость с быстротой молнии облетела улицу, и тотчас стали сбегаться зеваки.
Кушай-Детка велел музыкантам играть на улице, а сам вошел в дверь «Двух голубков» и поднялся по лестнице. Встревоженные девицы госпожи Зои стояли на веранде в нижних юбках и с распущенными волосами. Вышибалы-телохранителя по имени Черный Кольо, с чьей помощью госпожа Зоя обуздывала скандалистов и поддерживала в своем заведении порядок, на сей раз не было, и мадам не на шутку струхнула.
— Где тут голубица, а? Дай-ка гляну в ее честные глазки. Зови ее сюда! — сказал весовщик, входя в залу, где уже зажгли лампы.
— Какая голубица? Никакой тут голубицы нету… — Госпожа Зоя загородила собой дверь в коридор, где были расположены комнаты барышень.
— Это ты кому другому расскажи! Прячешь ее, да? Для этого господинчика… Щеголя этого… А я, между прочим, тоже при деньгах, плачу наличными!
Господин в белой, переливчатой жилетке, в шляпе — котелке, с тростью и нафабренными усами, напоминающими по форме лежащую букву «Э», который дотоле восседал на стуле под лампой, небрежно скрестив ноги, при этих словах вскочил, заложил большие пальцы рук в проймы жилетки и, изогнувшись, чуть не ткнулся плечом в весовщика.
— Как ты смеешь, негодяй! Да ты знаешь, кто я? Как ты смеешь?
— Дерьмо господское. А это видал? — весовщик замахал своим огромным кулачищем. — Не достанется тебе она. Проваливай отсюда!
Господин замахнулся тростью, но ударить весовщика не решился и обиженно, но с достоинством опустился на стул.
— Про какую ты голубицу? Что тебе нужно? — осведомилась госпожа Зоя, по-прежнему загораживая дверь.
— Ты из себя дурочку не строй! Прячешь ее для хозяйских сынков, для предателей матери нашей, Болгарии!
— Ты о госпоже Марине… о моей гостье? Да она просто зашла меня навестить. Уходи, не то я позову Черного Кольо!
Весовщик хитро подмигнул и с хохотом сказал:
— Ах, навестить… Так ведь я у тебя тоже гость, уважаемая… А ты, щеголь, проваливай отсюда! — он схватил господина в котелке за лацкан пиджака и заставил встать.
Кто-то распахнул дверь, в залу хлынула музыка, и на пороге вырос крупного сложения господин с маленьким смуглым личиком, в очках, словно прилипших к толстым щекам, одетый во все черное и с гвоздикой в петлице. На его губах играла легкая, но блаженная улыбка. От него пахло спиртным и грязным бельем.
— Черт побери! — воскликнул весовщик, отпуская свою жертву. — Того и гляди, весь город теперь сбежится. Сама видишь, — добавил он, обращаясь к госпоже Зое, — не сберечь тебе ее для одних только господ.
— Я чую, издалека чую. Ну как, господа, есть у нее уже кто? Жаль. Надо с ней поосторожней, не повредить бы, — господин захихикал, потирая руки. — Я угощаю. По рюмочке коньячку?.. Мадам!
Однако госпожа Зоя не сдвинулась с места.
— Господа, прошу вас удалиться, — сказала она. — Сегодня мы гостей не принимаем. — Она с тревогой поглядывала на дверь и делала знаки господину в переливчатой жилетке.
— Как бы не так! — ответствовал весовщик и сел к стойке.
— Куда это годится — в субботу закрывать заведение! Существуют законы, сударыня. Не имеете права! — заявил господин с гвоздикой в петлице.
— Хабиус хартмурт, двенадцать евангелий! — крикнул кто-то за дверью, и в залу ввалился коренастый человечек, взмокший, пьяный, в костюме из домотканого сукна. Стянув с головы меховую шапку, он хлопнул ею об пол. — Правильно-о! Защищаю патриота! — гаркнул он.
— Кабаджа, собака, и ты тут? Ну и потеха пойдет сегодня! Чует мое сердце!
— Господин Хаджи к остов, будьте добры, проводите мою гостью домой.
Господин в переливчатой жилетке встал и с важным видом направился в коридор. Госпожа Зоя пропустила его и вновь привалилась к двери.
— Обдуряют нас! — презрительно фыркнул весовщик. — Просто-напросто на наших глазах отдает ее ему в руки… Этот тупица, остолоп, который все отцовские угодья проиграл в кости, отведет ее в гостиницу. Нет, не допустим! Коль поступила в публичный, так не для одних барчуков!
— А что, можно и так, по гостиницам, на вынос, — обронил господин с гвоздикой.
— Если вы попробуете помешать моей гостье уйти, я позову полицию! — пригрозила мадам.
Из комнат девиц донеслось хихиканье. Музыка на улице смолкла. Опять заскрипела лестница, и в залу ввалились двое с потными пьяными физиономиями — дружки весовщика.
— Видала этих молодцов? Мне стоит лишь им подмигнуть, — сказал весовщик, обернувшись к госпоже Зое. — В чем дело, ребята?
— Музыканты просят уплатить. Уходят. На улице толпа, все сбежались, кому не лень, — ответил один из дружков.
— Пускай ждут. Еще могут понадобиться.
— Я пришел сюда не для того, чтобы зря время терять, — заявил господин с гвоздикой, прошел за стойку и взял бутылку коньяка.
Госпожа Зоя метнула в него свирепый взгляд, но с места не сдвинулась. Она прислушивалась к тому, что происходило за дверью. Ее барышни, настроенные против новой своей товарки, волновались. В коридоре то и дело хлопали двери, слышалось шарканье домашних туфель, с улицы доносился пугающий гомон, а господин Хаджикостов задерживался. Не было и Черного Кольо.
Когда же господин Хаджикостов наконец появился, вид у него был растерянный. Он что-то шепнул госпоже Зое на ухо, и она встревожилась еще больше.
— Она в своем уме? Еще фокусы мне будет устраивать! Стойте тут, стерегите! — сказала она и ринулась в коридор.
Господин Хаджикостов занял ее пост. Встретив устремленные на него враждебно-вопросительные взгляды, он сунул руку в задний карман брюк.
— Эй, щеголь, что происходит? Почему ты ее не вывел, хоть бы глянуть на нее, — спросил весовщик.
— Не твое дело!
— Не ерепенься, мы ж товарищи по несчастью. Расскажи, что там происходит.
— Не открывает она. Заперлась на ключ.
— Все они так, покуда не обвыкнут… Гляди-ка, а этот уснул! — Кушай-Детка показал на коренастого. Тот сидел, привалившись головой к спинке стула.
