Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих
В холле было небольшое переговорное устройство. Я включил его и спросил: «Кто там?»
— Роберт Фридман. Откройте, господин Голланд. У меня для вас новости.
Я нажал на кнопку, и ворота открылись. Через минуту на пороге появился маленький толстый хозяин бара. Я уже надел пижаму и пригласил его в комнату.
Прямо в пальто, тяжело дыша, он опустился в кресло. Потом вытащил из кармана фотографию и победно бросил ее на стол:
— Вот, пожалуйста!
На фотографии были пять мужчин на фоне самолета. Они стояли и смеялись. У всех были темные волосы и выглядели они как южане.
— Это те итальянцы?
Роберт кивнул, вынул клочок бумаги и прочитал: «Слева направо: Тино Саббадини, Эмилио Тренти, Марио Турлине, Чезаре Нуово и Карло Дзампа».
Мужчина, которого Роберт назвал Карло Дзампа, стоял справа, чуть в стороне. Он был очень высоким и очень стройным. У него были черные волосы и роговые очки.
17
— Как вам удалось получить фотографию?
Он трогательно лучился гордостью:
— Да, господин Голланд, на старину Роберта Фридмана всегда можно положиться. После того как вы ушли, я сел в машину и немножко покатался. От одного отеля к другому. Начал с больших. Большинство портье я знаю. Они все были очень любезны, но не могли мне помочь. Или в последнее время у них вообще не проживали итальянцы, или, наоборот, слишком много, или это вообще были только женщины. И только когда я зашел в «Ритц», мне повезло. Портье сразу же вспомнил. Да, у них недавно жили пять итальянцев. Он показал мне запись в книге и заполненные карты гостя. Эти пятеро проживали там до десятого февраля.
— Девятого похитили Сибиллу.
Он кивнул.
— Десятого они уехали?
— Да.
— Все вместе?
— Да, отбыли на самолете «Эр-Франс» в Мюнхен.
— Что это были за люди? Я имею в виду, кто они по профессии?
— Все занимаются одним и тем же. Они торговцы овощами.
— Что? — На меня напал приступ смеха.
— Они торгуют овощами, господин Голланд. А также фруктами и разными южными плодами. Большими партиями, понимаете? Кажется, речь идет о состоятельных людях.
— А что они делали в Берлине?
— Они были здесь по делам. Портье сказал, они ездят по разным немецким городам. Были уже в Гамбурге, Дюссельдорфе, Ганновере и Франкфурте. Очевидно, они хотят торговать с немцами.
— И сейчас они в Мюнхене?
— Этого я не знаю. То есть я не знаю, все ли еще они в Мюнхене.
— А какое они указали место постоянного проживания?
— Все из Рима.
— А фотография, она у вас откуда?
— Когда они прибывали, отель выслал в аэропорт машину. Я разыскал шофера. Тот вспомнил, что какой-то фотограф снимал самолет. Фотографа тоже знали в аэропорту. Мне дали его адрес. Я поехал к нему, и у него оказался этот снимок. Фотографа зовут Вернер Вайх, он живет на Олюмпишен-штрассе, тридцать четыре, на втором этаже, — гордо закончил Роберт и посмотрел на меня с триумфом.
— Вы столько для меня сделали, Роберт!..
— Для вас и для Сибиллы, — скромно сказал он.
В девять утра я сидел в полицейском участке Груневальда напротив комиссара полиции Хельвига. Фото лежало перед нами. Но все происходило не так, как я себе это представлял.
Хельвиг был вежлив, но категоричен:
— На вас составлен протокол, господин Голланд. Вчера вечером у церкви Поминовения вы стали причиной транспортного затора.
— Да, — сказал я, — да, но!.. Послушайте, господин комиссар, пять итальянцев на этом фото…
— Вы приняли постороннюю женщину за госпожу Лоредо. Вы думали, что видите госпожу Лоредо, так?
— Но я видел ее!
— Однако дама, которую вы остановили, не была госпожой Лоредо?
— Да. Но это и не была та дама, которую я видел вначале.
— Зачем же вы тогда бежали за ней?
— Я… О Господи! Господин комиссар, вы можете себе представить, что мои нервы не в лучшем состоянии.
— Именно это я и хотел от вас услышать, — сказал он мягко.
— Что?
— Вы сами только что охарактеризовали состояние ваших нервов. И можете понять мою позицию относительно господ из Италии.
— То есть вы хотите сказать, что никакой это не след?
— Это один из многих следов, которые мы отслеживаем.
— Вы уже знали об этих итальянцах?!
— Конечно, господин Голланд.
— Но почему тогда вы не пошли по этому следу?
— Мы идем по нему. Мы идем по многим следам, господин Голланд. За последние сорок восемь часов до своего исчезновения госпожа Лоредо побывала у ювелира Хэнляйна, в магазине деликатесов на Ролленхаген, в кинотеатре «Дельфи». Затем посетила парикмахера Арманда и сделала у него укладку.
— И?
— И можете себе представить, господин Голланд, со сколькими людьми встречалась за это время госпожа Лоредо. Мы интересуемся всеми из этого круга, кого только можем охватить. У нас есть собственные методы работы с такими случаями. Поверьте мне, господин Голланд, мы ничего не пропускаем.
— Но этот Карло Дзампа еще спрашивал ее имя!
— Господин Голланд, а вы никогда не пытались узнать имя хорошенькой женщины?
— Господин комиссар, госпожа Лоредо долго жила в Италии! Я совершенно уверен, что эти итальянцы имеют какое-то отношение к похищению!
Он холодно посмотрел на меня:
— Вы заблуждаетесь.
— Как это?
— Госпожа Лоредо никогда не жила в Италии.
— Но это же смешно, она сама мне рассказывала!
— В нашей паспортной службе об этом нет сведений.
— Не хотите ли вы сказать, что госпожа Лоредо лгала?
Он пожал плечами:
— Многие люди придумывают разные истории, господин Голланд.
— Но зачем?
— Чтобы произвести впечатление. Или у них слишком буйное воображение. Есть много причин.
— Госпожа Лоредо была в Италии! — закричал я.
— Нет, — сказал он. — Это не соответствует действительности.
Я сдался. Я видел, что придется действовать самому, если я хочу продвинуться дальше.
— Я уезжаю из Берлина, господин комиссар.
— Могу предположить, что вы полетите в Мюнхен?
— Да. Я остановлюсь в отеле «Четыре времени года».
— Хорошо, господин Голланд. — Он поднялся и подал мне руку. — Вы не слишком-то полагаетесь на нас, не так ли?
— Ну что вы! — сказал я. — Вовсе нет.
Я решил во всем полагаться только на себя самого.
Мне удалось получить место на дневной рейс «Эр-Франс». Роберт подвез меня в аэропорт. Я дал ему ключи от квартиры Сибиллы, и мы договорились, что будем постоянно перезваниваться. Мы стояли в суетном холле аэропорта и курили, а я думал о том, что две недели назад мы стояли здесь с Сибиллой.
«Внимание! Объявляется посадка на самолет компании «Эр-Франс» на Мюнхен, рейс 769. Пассажиров просят пройти на посадку к выходу три. Желаем счастливого полета!»
— Ну, до свидания, Роберт.
— Удачи, господин Голланд. И всего хорошего.
Я прошел через контрольный турникет к выходу три, а Роберт стоял в холле и махал мне рукой. Он стоял там, маленький и круглый, подняв приветственно руку. Несколько раз я оглянулся, и каждый раз, когда я оглядывался, на его грустном лице появлялась ободряющая улыбка. Я подхватил под мышку свою пишущую машинку и стал спускаться по лестнице на летное поле. Было холодно и ясно. Я думал о том, как радовался предстоящему лету. Как мы с Сибиллой хотели уехать куда-нибудь на море, недели на четыре. Лежать на горячем песке и на горячем песке любить друг друга, а потом бросаться в холодную воду. Мы еще никогда не ездили вместе, а этим летом хотели это сделать. Мы это твердо решили.
18
Самолет был загружен полностью.
Я сидел с левой стороны от прохода, в носовой части, возле полной озабоченной дамы. Сразу после старта две стюардессы сервировали обед, но я не был голоден. Я обдумывал слова комиссара Хельвига. Что значит — Сибилла никогда не была в Италии? Она же сама мне рассказывала! Я с ужасом подумал: неужели она лгала? Или ошибалась паспортная служба? Я был растерян: немецкое ведомство никогда не ошибается. Что все это значило?
Дама возле меня обедала, вроде бы она не слишком хорошо себя чувствовала, хотя полет проходил абсолютно спокойно. Время от времени она качала головой и вздыхала. Раза два она что-то бормотала себе под нос, но я не разобрал что. Ей было около пятидесяти. Она производила тяжеловесное впечатление: широкий массивный подбородок, грузное тело, облаченное в грубый шерстяной костюм. Когда мы пролетели Эльбу, она заказала себе коньяк. Открывая бутылочку, она пролила половину. Пара капель попала на мои брюки. Она стала испуганно извиняться.
— Ничего страшного.
— У меня совершенно сдают нервы!
Я молчал и глядел в окно. День был безоблачным, и я мог видеть землю. Она была вся в снегу. Как маковые зерна, по снегу рассыпались дома.
