Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих
— Никто этого не понимает.
— Но кто-то же сделал это!
— Вот именно. Не могли бы вы мне рассказать, как проходила ваша последняя встреча с Сибиллой?
— Ну конечно! Я заехала за ней после обеда, и мы поехали к моей лошади.
— Простите, куда?
— К моей лошади.
— О!
— Мой муж подарил мне на Рождество лошадь. Вы, конечно, слышали, что я не живу с моим мужем?
Я промычал что-то невразумительное.
— В Берлине столько сплетен, господин Голланд! Мы с мужем очень любим друг друга. И такой подарок, как лошадь, лучшее тому доказательство, не правда ли?!
— Конечно.
— Не говоря уже о других подарках, — продолжала она. — Современный человек всегда найдет новые пути, чтобы преодолеть личные неурядицы.
Я кивнул.
Вдруг она спросила ядовитым и пронзительным голосом:
— А кто вам обо мне рассказал? Госпожа Ханзен?
Я покачал головой:
— Я уже не помню. Но определенно не госпожа Ханзен.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
Я попытался вернуть разговор к теме, которая меня только и интересовала:
— Итак, вы навещали лошадь…
— Да, Сибилла принесла ей медовых пряников. Мило, не правда ли? Все остальное время мы говорили о вас. — Она произнесла это с обидой. — Сибилла была очень счастлива. Вы действительно хотели жениться на ней?
— Да.
— Мило, — повторила она без всякого воодушевления. Видимо, думала о чем-то другом. Может быть, о госпоже Ханзен.
— А после лошади?
— Что? Ах да! Мы еще поехали в город и выпили вместе чаю.
— А где?
— В кондитерской Вагензайля.
Эту кондитерскую я знал.
— Вы долго там были?
— Около получаса. Там было не слишком уютно.
— Почему?
— Ах, слишком много народу! И потом, там еще было несколько итальянцев, которые все время пялились на нас. Это было так противно!
Итальянцы! Я навострил уши. Сибилла жила в Италии. Она все время рассказывала об Италии.
Я спросил:
— Знакомые?
— Как вы могли такое подумать?! Совершенно посторонние. Бесстыдно, скажу я вам, так пялиться на женщин! Они буквально раздевали нас взглядом! Даже продавщице это показалось слишком дерзким.
Из всего, что рассказывала госпожа Лангбайн, меня интересовали только эти итальянцы.
Я спросил:
— А сколько их было?
— Шесть, семь. Может быть, пять. Я не помню. Зачем вам это?
Я ответил вопросом на вопрос:
— А не было ли у вас ощущения, что Сибилла знала кого-то из них?
— Господин Голланд, прекратите! Конечно, она никого не знала! Это была просто кучка невоспитанных наглых парней, и ничего больше!
— Конечно, конечно, — сказал я. — И тогда вы ушли из кондитерской?
— Да, господин Голланд. Я отвезла Сибиллу домой, она сказала, что уже половина седьмого.
— Но ей вовсе не надо было домой в этот день. Я был в Рио. А из Рио я никогда не звоню!
— Она сказала, что ваши письма из Бразилии приходят всегда вечером.
Это было правдой. И мой самолет, который привозил почту, прибывал после обеда. А я писал Сибилле каждый день.
— Как вам показалось, она была спокойна?
— Совершенно, господин Голланд.
«А днем позже она исчезла», — подумал я.
— Ни у кого из нас нет объяснения, господин Голланд, — сказала Вера Лангбайн, словно отгадав мои мысли. — Это ужасная история. Особенно для вас. Мы все не понимаем, в чем тут причина.
Дверь распахнулась, и вошел маленький человечек с беспокойными глазами и нездоровым цветом лица:
— Прошу прощения, я не хотел мешать…
— Петер, это господин Голланд. Господин Голланд, это Петер Ханзен. — Госпожа Лангбайн слегка покраснела.
— Мои соболезнования, господин Голланд, — мгновенно произнес малорослый господин Ханзен.
Я подумал: «Хотел бы я посмотреть, как выглядит господин Лангбайн».
— Дорогая, я только хотел попросить ключи от машины, — кротко и ласково пропел прелюбодей. — Мне снова надо в город.
— Мне тоже пора. Я и так вас уже слишком задержал.
— Может быть, вас подвезти? — спросил господин Ханзен.
— Спасибо, — ответил я. — Меня ждет такси.
Я поспешно распрощался.
Я вышел на улицу и внезапно обернулся. На окне салона упала занавеска. Кто-то наблюдал за мной. Впервые со вчерашнего дня меня охватило радостное нетерпение. Я почувствовал, что напал на след.
— К кондитерской Вагензайля!
— О'кей, шеф.
Когда мы, выехав из Авуса, проезжали мимо телебашни, над ней как раз пролетал самолет.
— Когда-нибудь эти парни ее сделают, — сказал шофер.
14
На этот раз, чтобы сэкономить время, я действовал со своим журналистским удостоверением. Мне повезло: в кондитерской в этот день было немного народу, и я вышел прямо на ту продавщицу. Ее звали Элен, она была темноволосой и сонной.
— Я журналист, Элен. Я должен написать о похищении этой госпожи Лоредо. Вы, наверное, об этом слышали?
— Конечно, господин Голланд. — Она говорила на саксонском диалекте. Ее руки были очень большими, очень красными, и она их постоянно пыталась спрятать. — Полиция уже была здесь. Ведь госпожа Лоредо пила у нас чай за день до того, как ее похитили.
— Вы ее обслуживали?
Она кивнула серьезно и озабоченно.
С обмороженными красными руками, она стояла среди огромных гор пирожков, гигантских корзин с булочками, шварцвальдских вишневых пирогов, обильно наполненных кремовых трубочек, пирожных с ядовито-желтым кремом, разноцветных фруктовых тортов. Я сел в уголок и заказал рюмку коньяка.
Между тем стемнело. На город опускался туман. Если он сгустится, самолетов сегодня больше не будет.
Тем временем продавщица Элен говорила:
— Они были вдвоем еще с одной дамой.
— И долго дамы были у вас?
— Нет, они рассердились из-за тех господ.
— Каких господ?
— Наверное, итальянцы. Они все время глазели на госпожу Лоредо и ее подругу и отпускали разные замечания.
Итальянцы, итальянцы. Сибилла долго жила в Италии. Итальянцы, итальянцы.
— А что они говорили?
— Я не знаю итальянского.
— А что было, когда дамы ушли, Элен?
— Ничего. Итальянцы тоже ушли.
— Все вместе?
— Да. Они и пришли вместе. Один еще спросил меня, кто такие эти дамы.
Мое сердце бешено заколотилось, но я спросил совершенно спокойно:
— И что вы ответили этому господину?
— Я сказала, что знаю только госпожу Лоредо.
— И он спросил ее адрес?
— Нет.
Я подумал: «Если знаешь имя, зачем адрес. Лоредо — не такая уж популярная фамилия. К тому же есть телефонный справочник…
— Как выглядел этот мужчина, вы можете вспомнить, Элен?
— Очень стройный и высокий. У него были очки и темные волосы. И он немного говорил по-немецки.
— А вы бы его узнали, если бы снова увидели?
Это был стандартный вопрос во всех криминальных романах. Но разве я не решил действовать так, как их герои?!
— Ну, думаю, да.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Вы уверены?
— Совершенно. Они сидели вон там, за столиком на четверых, и мне пришлось принести им еще один стул.
Пятеро итальянцев. Это все, что мне было известно. Но двадцать четыре часа назад я не знал ничего. Пятеро итальянцев.
Я дал девушке большие чаевые и пошел к выходу. И в тот момент, когда я выходил из дверей, на другой стороне улицы я увидел Сибиллу.
15
— Сибилла!
Я кричал и кричал. Люди на улице останавливались и смотрели на меня. Я бросился на проезжую часть. Какой-то человек схватил меня за плечо:
— Вы с ума сошли! — Перед моим носом промчалась машина, струя воздуха ударила мне в лицо.
Кондитерская Вагензайля находилась на Майнеккерштрассе недалеко от Курфюрстендамм. Сибилла дошла до Дома моды Херна и исчезла за его углом. Я был абсолютно уверен, что это была она, как бы нелепо ни выглядела эта уверенность, хотя на Сибилле была незнакомая мне черная шуба. Но на какое-то мгновение ее лицо мелькнуло в свете фонаря, и этого мгновения мне было достаточно. Если бы не протез!
Протез — это все-таки протез, как бы великолепно он ни был сконструирован и сколько бы ни стоил. И есть определенные вещи, которые нельзя делать, если носишь протез, это написано и в инструкции. В первую очередь к ним относится бег. Бега не выдержит ни один протез. Я вспомнил об этом сразу, как только побежал. Я надеялся, что он выдержит, хотя надежды на это было мало. Искусственная нога трещала и скрипела. Я почувствовал, что прокладка из губчатой резины съехала…
Добежав до Курфюрстендамм, я на мгновение остановился и тут снова увидел ее. Она шла к освещенным руинам церкви Поминовения[16], торопливо и быстро. Между ней и мной было много народу. Я с трудом продирался по тротуару. Тогда я выскочил на проезжую часть. Протезом мне натерло культю. От боли у меня на глазах выступили слезы. Но заплакал я больше от ярости. Я снова окликнул Сибиллу по имени. Остановилось несколько зевак. За моей спиной бешено загудела машина. Мне пришлось вернуться на тротуар.
