Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих
На улице в этот вечер было мало прохожих. Проститутки стояли в основном у подъездов домов. Они кутались в шубы и мерзли. Некоторые переступали с ноги на ногу, чтобы согреться. Для них это был не самый удачный вечер.
Когда я вошел в бар Роберта, пианист склонился над роялем и заиграл «Се си бон». Он играл эту песню, когда мы с Сибиллой пришли сюда в первый раз, и с тех пор эта мелодия стала чем-то вроде нашей визитной карточки. Он всегда начинал ее играть, как только мы появлялись. Старая песенка в конце концов всегда приводила нас в сентиментальное расположение духа. Пианист начал совершенно бездумно, потом вдруг вспомнил, его лицо вытянулось, он прервался и, когда я проходил мимо него к стойке, сказал:
— Мне очень жаль, господин Голланд, я не подумал…
— Ничего, — сказал я и подал ему руку. Его звали Энкинс. — Продолжайте играть дальше. Все нормально.
Он слегка помедлил, потом смущенно кивнул и снова заиграл «Се си бон». Бар Роберта был выдержан в красных тонах. Здесь были маленькие столики в нишах, танцевальная площадка и полукруглая стойка. Я сел с краю за обитую мягким стойку. Освещение было интимным, несколько человек тихо переговаривались, ансамбля не было — только пианист. Все это нам с Сибиллой и нравилось в баре Роберта. На стойке и на столиках горели свечи…
Барменша была пышной платиновой блондинкой. Когда она улыбалась, были видны ее прекрасные керамические коронки.
— Добрый вечер!
— Добрый вечер!
Мы не были знакомы. Видно, она работала здесь недавно.
— Двойное виски, пожалуйста.
Покачивая бедрами, она пошла туда, где стояли бутылки. Она была еще очень молода и относилась к своей работе серьезно.
— Господин Голланд! — Через бар ко мне шел Роберт.
Он был приземистый и наполовину лысый. Под чувственными глазами висели тяжелые мешки, и у него был большой кривой нос. Все это в сочетании с неизменно приветливой улыбкой на губах делало его лицо добрейшим на свете. Роберт был всегда великолепно одет и приятно пах туалетной водой и сигарами. Он пожал мне руку и негромко сказал:
— Я ждал вас. Каждый вечер.
— Здравствуйте, Роберт! — ответил я.
Мы обращались друг к другу на «вы», Сибилла и Роберт говорили друг другу «ты», они были знакомы гораздо дольше.
Роберт Фридман жил с 1933 по 1946 год в Лондоне, хоть и родился в Берлине. Он вынужден был эмигрировать по вполне понятным причинам. В Лондоне его дела шли хорошо, но при первой же возможности он вернулся в Берлин, Берлин сорок шестого, Берлин холода, голода и нищеты. Он говорил: Берлин — единственный город, в котором он может жить. Воскресным утром он садился в свой маленький автомобиль и ехал со своей собакой на Ризельфельдер. Там он гулял около часа, потом возвращался в Груневальд. Здесь была пивная, в которой он каждое воскресенье перед обедом встречался с друзьями: двумя супружескими парами, одной дамой и несколькими молодыми людьми. С одиннадцати до часу они сидели там за большим непокрытым столом и пили пиво и штейнхегер[15], а собака получала свою котлету. Роберт курил небольшую сигару и общался со своими друзьями. Они рассказывали ему последние анекдоты, и последние скандальные истории, и вообще все свежие новости. Для Роберта это были его лучшие часы. Поэтому-то, как сказал он мне однажды, он и вернулся в Берлин. В эмиграции Роберт все время тосковал по этим дружеским пирушкам. Для него не было ничего прекраснее их. «Здесь, в Берлине, знаешь, что ты на своем месте, — говорил он. — Здесь твои друзья, здесь ты не чужой». Роберт Фридман жил один. Его жена умерла. Она слишком долго оставалась в Берлине, потому что думала, что вообще не сможет расстаться с этим городом.
— Господин Голланд, — пробубнил Роберт, присаживаясь на табурет возле меня, — со смерти моей жены у меня никого не было ближе Сибиллы. Скажите, чем я могу помочь вам? Я все сделаю, господин Голланд! Все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
Барменша поставила передо мной виски и деликатно удалилась. На другом конце стойки она начала протирать стаканы.
— Кто мог это сделать, Роберт? Кто, Роберт, кто?
— Я не знаю. Это ужасно. Мы все ломали голову. И никто не нашел ответа.
— У нее были враги, Роберт?
Он молча покачал головой.
Я залпом опустошил свой стакан и сделал знак барменше. Она кивнула и наполнила новый. Роберт сказал:
— Поставьте сюда бутылку, Коко, и дайте мне тоже стакан. Не обращайте на нас внимания. За эту выпивку платы не будет.
Когда Коко отошла, а Роберт наполнял свой стакан, я сказал:
— Вы знали Сибиллу дольше, чем я, Роберт.
Он мрачно кивнул.
— Я познакомился с ней в сорок шестом.
— Вот именно, Роберт. Вы знаете, я любил Сибиллу. Я спрашиваю не из ревности. Этого не могли сделать в одиночку люди с той стороны. Это невозможно! Кто-то из Западного Берлина помог им. Кто? Я должен найти того негодяя, кто сделал это! Скажите, что за мужчины были в ее жизни? До меня, имею я в виду.
Роберт молчал. Пианист играл «Апрель в Португалии». Это тоже была одна из наших любимых песен. Какая-то влюбленная пара танцевала, тесно прижавшись друг к другу. Мы тоже всегда так танцевали.
— Пожалуйста, Роберт!
— Конечно, мужчины были, — наконец сказал он. — Сибилла была одинока. Но она не была счастлива.
— Почему?
— Она многое пережила в войну. — Он достал сигару, его пальцы были желтыми от табака. — А в сорок шестом мы все в Берлине были немного одичавшими. Да, господин Голланд, была целая вереница мужчин, очень милых. С тех пор как Сибилла встретила вас, у нее больше никого не было. Только вы.
— Да, да, я это знаю. Говорю же, я не ревнив.
— Подождите-ка, господин Голланд.
— Что?
— Конечно, сейчас в Берлине только и разговоров, что о Сибилле. Ходят разные слухи. Вы еще много чего услышите. Что у Сибиллы была куча любовников, что она не умела себя вести и так далее.
— Это мне безразлично. Мне она была верна.
— Да, господин Голланд. Да! — Он важно посмотрел на меня. — Если бы я был моложе и перестал бы любить свою жену, я бы попросил Сибиллу выйти за меня замуж.
— Вы до сих пор любите вашу жену, Роберт?!
— Естественно.
— Но она давно умерла!
— Теперь это не имеет никакого значения, — ответил он. — В Лондоне — да, там я уже начал ее слегка забывать, но с тех пор как я снова в Берлине, Сара всегда рядом со мной. Я думаю, что и я навсегда останусь с ней. Я уже слишком стар. Поздно начинать что-то новое.
Он взглянул на меня:
— Господин Голланд, вы меня поймете. Мне кажется, Сибилла не была типичной женщиной. Я имею в виду ее внутренний мир. В ней было многое от мужчины, не правда ли?
— Да, — сказал я.
— Она чувствовала как мужчина. А когда она — еще до вас — с кем-то расставалась, то делала это тоже по-мужски. Думаю, она все делала так: любила, пила, курила, думала.
— Прежде всего думала, — подтвердил я. — Поэтому мы так привязались друг к другу. Не только из-за постели, Роберт. А из-за того, что у нас всегда совпадали взгляды. Иногда нам даже не надо было говорить, мы просто смотрели друг на друга — и один уже знал, что думает другой.
— Так было и у нас с Сарой, — сказал он.
— Вы верите, что Сибилла была как-то связана с секретными службами?
— В Берлине каждый третий с ними как-то связан. Но я в это не верю.
— Мы хотели пожениться, Роберт.
— Да, — ответил он, — я знаю. Я встретил Сибиллу на улице, и она рассказала мне об этом. Я был бы у вас свидетелем на свадьбе.
Мы выпили. Теперь бар был полон. Я почувствовал, что у меня в желудке все пылает и бурлит. Я знал, что это значит. Вазантрон не помог. Проявлялась моя диарея. Я надеялся, что это, по крайней мере, будет не сильный приступ. Немного помогало виски. Так что я пил.
— Полиция была у вас, Роберт?
— Да. Очень милый человек по фамилии Хельвиг. Он показал мне список людей, которые знали Сибиллу. Я добавил еще пару имен.
— И ни у кого из этого списка не было мотива? — спросил я.
— Ни у кого, господин Голланд. Сибиллу все любили.
— А те, кто теперь поносит ее?
— Это те, кто не знает Сибиллу. Посторонние. Сплетники.
Уже несколько часов я ходил со своими вопросами по замкнутому кругу.
— А кто последним видел ее, Роберт? Может, вы знаете?
— Госпожа Лангбайн, — тотчас же ответил он.
— Вы знаете эту даму?
— Да, хорошо. Вера Лангбайн — подруга Сибиллы, — сказал он помедлив.
— Мне надо с ней поговорить. Вы можете мне помочь? У вас есть ее адрес?
Он кивнул и записал мне ее адрес вместе с телефоном:
— Позвоните ей завтра утром, но не раньше одиннадцати. Вера долго спит.
Колики скрутили мне желудок. Я застонал.
— Что случилось?
— Перемена климата. Меня при этом всегда беспокоит желудок. Ничего страшного, надо просто приложить грелку.
