Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу
(опять желтые… Что за черт… равнодушное любопытство кошачьего взгляда…)
и слова застряли у меня в глотке — сначала от этих глаз, а потом от прикосновения пальцев к лобку, к тому, что жутко хотело этого прикосновения,
(как-то сразу везде… Как будто не одной рукой…)
и… Господи, но ведь он же уже кончил, он сейчас не хочет, я же чувствую, он что — для меня?…
От этой робкой и какой-то испуганной мысли и от его пальцев, снова ласкающих меня, все вокруг — ванная комната, сама ванна, раковина с уродливым смесителем «елочкой» — не то, чтобы исчезло, а куда-то отодвинулось, а пропало… Исчезло время. Вернее, не исчезло, а как-то перестало течь, или идти, или что там оно всегда обычно делает, словом, перестало двигаться, обволокло меня со всех сторон, сделало подвешенной в своем громадном, невероятном чем-то, и я, висящая, застывшая в нем, как в бесконечном густом желе, распахнула все свое нутро, всю свою суть, и… Кончила. Резким всплеском, ослепительной вспышкой, похожей на кривой росчерк молнии, полыхнувшей перед
(его пальцы скользнули внутрь меня… Нашли какую-то незнакомую даже мне точку… Матка вздрогнула, словно ждала этого, сама подплыла, подошла к пальцам… Господи, сейчас она разорвется, лопнет!..)
тяжелым громовым раскатом простого «рабоче-крестьянского» оргазма.
Перед глазами поплыли какие-то желтые круги, ноги у меня подогнулись, и я… присела на бортик ванной и прикрыла глаза.
До меня доносился слабый шорох его одежды, звук застегиваемой молнии на брюках, но я не обращала на это внимания. Я тщетно пыталась собрать свои мысли в какое-то подобие порядка и как-то высказать… Что? Что за сорок с лишним лет жизни — из них двадцать пять активной половой, — никто так не делал? Что мне очень понравилось? Что мне было очень хорошо? Но ведь это же чушь, это вовсе не нужно говорить, потому что… Он сам это знает!
Да и что он такого сделал? Просто доставил мне удовольствие — мне одной, когда сам уже был сыт… Сделал то, что нужно было мне, но вовсе не нужно ему, и вот я уже вся растеклась
(Господи, когда же я была такой мокрой!..)
и готова лизать ему…
Вдруг я ощутила странную злобу. Странную? А что в ней такого странного?
Почему мы, бабы, сплошь и рядом делаем то, что нужно им и вовсе не нужно нам… делаем для них… И это в порядке вещей, а стоит кому-то из них в кои-то веки сделать что-то для нас, как мы уже… И вот он, наверняка, стоит сейчас уже одетый, и гордо ждет похвал и комплиментов, ждет, что растекшаяся перед ним баба сейчас станет изливаться в благодарных восторгах и… Не дождется! Сейчас я ему…
Не поднимая головы, я постаралась растянуть губы в равнодушной и даже насмешливой улыбке, и когда решила, что мне это удалось, прикрыв глаза, встала, напоказ потянулась, раскрыла глаза и… Уставилась в хромированную сушилку с висящим на ней махровым полотенцем. Я растерянно моргнула и оглядела всю ванную комнату, даже как дурочка завертев головой, но…
Могла и не вертеть. Не считая меня, никого здесь уже не было. И только мои шмотки, которые я, раздеваясь, впопыхах пошвыряла на кафельный пол, теперь аккуратно лежали на крышке стиральной машины.
* * *Выходя из ванной, я ожидала застать уже разбор колоды, в смысле, расходящихся или готовых расходиться гостей — мне казалось, прошло никак не меньше часа, — но вечеринка была в самом разгаре. Хозяйка, намудохавшаяся со сменой блюд, даже не переменила позы в кресле. Окурок длинной тонкой сигареты, которую она как раз собиралась закурить, когда мы с Котом слиняли из кухни в ванную (я краем глаза тогда засекла), еще дымился в стоящей перед ней пепельнице, а значит… Значит, мы пробыли в ванной минут пятнадцать — не больше? Ну и ну…
Я обогнула слипшуюся в танце пару («дорогой костюм» все-таки дорвался до крашенной блондинки) и присела на ручку кресла. Хозяйка вскинула на меня глаза, удивленно нахмурилась, а потом пьяновато усмехнувшись поманила меня к себе пальцем.
— Что? — наклонилась я к ней.
— Пошла на таран?
— В смысле?
— Ну… С переводчиком.
— Да ну… — я небрежно махнула рукой. — Зачем? Давай выпьем.
— Принеси, — кивнула она, и когда я собралась встать, добавила. — И лимон захвати.
— Тебе?
— Себе! — я вздрогнула и взглянула на нее, а она, усмехнувшись, пояснила: — Чтоб морда лица не такая довольная стала. А то ты прямо течешь вся…
Я попыталась удивлено вздернуть брови, но вместо этого… Хихикнула, кивнула и пошла к столу за рюмками.
Вернувшись к хозяйке, я снова уселась на ручку ее кресла, чокнулась с ней, выпила, и мы обе глянули в сторону стола, где за остатками пиршества сидел мой Кот и что-то оживленно рассказывал семейной парочке — наверное, анекдот, потому что и муж и жена как по команде откинулись на спинки стульев и расхохотались.
— Быстро вы управились, — протянула хозяйка. — Ты как будто и не стареешь… Дай сигаретку.
— На кухне пачку оставила, — сказала я, помолчала и спросила: — А что ты еще о нем знаешь?
— О ком? А-а… Да ничего, я же говорила, женат, дочка… Переводчиком стал еще до свистопляски — папа должно быть сунул… Он, ну, папа, в смысле, совпис, а сынок, стало быть, сыпис — знаешь как они называются меж собой? Ну, сыписы, жописы, в смысле, жены писателей, сыновья и прочие?..
Я кивнула.
— Ну вот, хотя теперь это все… — она махнула рукой. — С языком он, конечно, мог бы прилично зарабатывать, на фирме, там, или еще где, но… Он в этом смысле не ухватистый — даже сам про себя говорит, раздолбай, мол… А что, понравился?
Я пожала плечами, потом мы переглянулись, я усмехнулась и кивнула.
— Что ж, совет да любовь. Дашь ему телефончик?
— Он не просил, — помолчав сказала я, хотела добавить, что он вообще исчез, кинув палку, не попрощавшись, и… не добавила.
— Попросит, — пробормотала хозяйка. — Не у тебя, так у меня попозжей… Дать?
— Не знаю… Дай. Хотя…
— Что это ты неуверенная такая? На себя не похожа… Так классно выглядишь — попросит, куда денется, только…
Она запнулась.
— Что — только? Ну, чего замолкла? — меня вдруг уколола какая-то булавочка беспокойства.
— Ходил про него слушок один… Ну… Будто бы он деньги с баб тянул, но… Нет, — она махнула рукой и вытерла заслезившийся от дыма сигареты глаз, — это, конечно, Верка со зла… Стервозная баба! А он и для этого раздолбай, хотя по типажу — мог бы… Слушай, а у тебя финт не вышел, верно?
— Какой финт? — вздрогнула я.
— Да ладно тебе, — фыркнула она, — в неудачницу хотела поиграть, да? В скромнюшку такую невеселую? — она оглядела меня с головы до ног и усмехнулась. — Не-ет, Рыжик, не твой жанр. Ты вон без лифчика, а титьки почти стоят, — она вздохнула. — Не то, что у меня. Или… Это — после ванной?
Я глянула на нее и… глупо хихикнув, кивнула. Она тоже хихикнула, и в следующую секунду мы обе хохотали как сумасшедшие под любопытными взглядами сидевших за столом. Всех сидевших, кроме… Кота.
— Так дать ему телефончик? — отсмеявшись, негромко спросила моя проницательная подруга.
— Дай, — кивнула я.
— Ладно… Поможешь пересменку сделать? Пора уже чай-да-кофе…
— Конечно.
Ей не пришлось давать ему мой телефон. После чая-да-кофе все стали потихоньку расходиться. Когда остался лишь темный костюм с блондинкой (ей на сегодня уже было не отвертеться от него, да она, кажется, уже смирилась с таким раскладом — правильно, хавай, что дают), Кот и худой мужик в бабочке (они, кажется, опять перешли на водку и не собираются скоро линять), я пошла одеваться в переднюю. Хозяйка чмокнула меня в щеку и ушла на кухню, а я, набросив плащ, кинула последний проверочный взгляд в зеркало и… Встретилась с немигающим взглядом Кота, бесшумно
(правда, как кот…)
возникшего в передней.
Он протянул мне пачку сигарет и негромко сказал:
— Это твои. Ты оставила их на кухне.
Я кивнула, вязла пачку и потянула к себе. Она не тянулась — он не выпустил ее из своих пальцев. Я вопросительно вскинула на него глаза, чувствуя, как от прикосновений его пальцев, держащих пачку сигарет, к моим опять завожусь. Прямо с пол оборота…
Он смотрел не на меня, а вниз — на сигареты. Я тоже глянула вниз и при тусклом свете в передней увидела, что на пачке (без целлофановой обертки) синей шариковой ручкой написаны какие-то цифры. Я моментально поняла, что это номер телефона, и мне вдруг стало жутко приятно… Нет, как-то… Тепло и уютно. Как в самом начале, когда я только уселась за стол в малознакомой компании. И я поняла, что это ощущение тогда, за столом, оно… Оно возникло, оно шло, как и сейчас, от него, хотя тогда я даже не сразу заметила его, да и он не сразу обратил на меня внимание, да и когда обратил, смотрел вполне равнодушно,
