Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу
С самого утра я жутко хотела. И едва успев набросить на диван простыню, набросилась на Хорька так, что даже он слегка удивился, что… Что, впрочем, не помешало ему быстро и умело утолить мою первую голодуху — то есть как следует трахнуть меня, — а потом, передохнув несколько минут, закрепить успех — то есть трахнуть меня еще разок, но уже не впопыхах, а как говориться, с чувством, с толком, с расстановкой… Нет, первое — вряд ли. Насчет чувства, это не тот номер, чувства у Хорька — это явно не по адресу. У Хорька имелось много достоинств, но с чувствами… У него имелся прекрасный инструмент — послушный, безотказный, всегда способный насытить проголодавшуюся женщину… Ну, чем не вибратор, только я…
Вдруг я ясно поняла, что со мной происходит: сегодня, с самого утра и до сих пор, мне не нужен «вибратор», мне не нужен Хорек с его замечательным инструментом, мне…
В следующую секунду я поняла, что мне нужно, и стала действовать без колебаний. И без промедлений. Резко встав с дивана, я начала одеваться.
— Ты чего? — с недоумением вытаращился на меня Хорек и потянулся ко мне с дивана. Его инструмент шевельнулся и тоже потянулся ко мне, как совершенно автономное существо. Обычно это действовало на меня безотказно, но сейчас…
Сейчас я отступила от дивана на шаг — мне было неприятно даже подумать о том, что его рука может коснуться меня, — и пробормотала:
— Совсем вылетело из головы… Мне же дочка должна звонить. Извини…
— Так позвони ей сама с моего мобильного, — предложил он.
— Нет-нет, — я торопливо натянула колготки и энергично закачала головой. — У нас договорено… Я должна быть дома. Пошли. Извини, что так вышло, но сам понимаешь. Может быть, завтра…
— Завтра же твой приезжает, — вставая и потягиваясь всей своей стройной фигуркой (нарочно, сукин сын), проворчал Хорек. — Ладно, сейчас только душ приму.
Пружинистой походкой он двинулся к двери, кинув на меня косой насмешливый взгляд — я обожала трахаться с ним под душем, не сгибая коленей, легко упираясь руками в пол,
(молоденькая Танька-золушка, поди, хрен так сможет…)
подставляясь ему так, что он сразу доставал до самой матки. Но сейчас его насмешливое приглашение возымело почти обратную реакцию, мне стало как-то физически неприятно смотреть на его тугую мускулистую задницу, потому что… Потому что я неожиданно представила себе, как вместо его твердого конца в меня входит…
Скользкая и жирная пиявка!
Чтобы скрыть от него и от себя самой гадливую гримасу, я быстро отвернулась, всовывая ноги в туфли. Хорек хмыкнул, пожал плечами и убрался из комнаты.
Свернув простыню и кинув ее в шкаф, я уселась на диван и уставилась в широкое трехстворчатое окно, за которым в дневном морозном небе сквозь серебристые рваные облака отчетливо просматривался бледноватый круг луны. Я сидела и ждала, пока Хорек принимал душ, ни о чем не думая — просто ждала, — когда вдруг…
Вдруг у меня возникло ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Оно было таким реальным, что в первый момент я инстинктивно обернулась на дверь, решив, что он уже вернулся. В комнате, конечно, никого не было, он не мог прийти так быстро, да это было и не в комнате…
Я медленно и с каким-то трудом снова перевела взгляд на бледную дневную луну в окне… Кто-то холодно рассматривал меня, или… Что-то. Но это что-то было не в окне и даже не там, в облаках, где висел бледный лунный диск, а намного дальше! Оно было так далеко, что сама попытка представить себе это далеко вызвала легкий приступ тошноты — так далеко просто не бывает, но… Оно было! И оно разглядывало меня с холодным равнодушным любопытством, давя на меня все сильнее и сильнее своим невыносимым, невероятно огромным и пустым…
Одиночеством!
И не страх сдавил мне грудь, не давая вздохнуть, не давая шевельнуться, а маленькая частичка этого огромного одиночества, которую оно
(кто, Господи?.. Кто или что может быть таким далеким, холодным и одиноким?!.)
ухитрилось как-то передать мне… Маленькая частичка, но…. Я поняла… Или почувствовала… Нет! Я знала, что даже этой капельки хватит, чтобы раздавить, сплющить, размазать меня жидкой кашей, потому что оно — слишком большое. Но не страх шевельнулся во мне от этой мысли, от этого знания, а… Жалость. Жалость к кому-то (или чему-то), кто мог раздавить меня, даже не заметив, кто мог слизнуть меня, как слизывают языком соринку из глаза, кто где-то там, далеко
(сейчас меня вырвет… Не бывает так далеко!.. Не быва…)
был таким огромным, таким холодным и таким… Одиноким!
— Эй! Кто меня торопил? — как сквозь вату, раздался голос от двери, и…
Все это странное наваждение мгновенно схлынуло с меня, отпустило и… Исчезло. И я тупо уставилась на уже одетого и смотревшего на меня с равнодушной ухмылкой Хорька, чувствуя у себя на лбу холодные капельки пота.
* * *Когда мы подъезжали к кольцевой, Хорек глянул на меня искоса — в глазах у него мелькнули подозрительные и какие-то недобрые огоньки, — и странноватым тоном, слегка растягивая слова, сказал:
— А ведь ты заранее знала, что мы ненадолго едем. Ни жратвы, ни выпивки не захватила.
— Ну… Думала, ты возьмешь… — пробормотала я и тут же осеклась: это был очень неудачный ответ, я не могла так думать, потому что он никогда не занимался этой стороной дела…
Он ничего не ответил, просто промолчал, но и в его молчании, как раньше во взгляде, чувствовалось что-то… Недоброе. На секунду мне стало как-то неуютно, а потом я забыла о его существовании, думая лишь о том, как бы поскорее добраться до дому и отыскать ту пустую пачку от сигарет, где на синем фоне были нацарапаны синие цифры телефонного номера. Только бы я не выкинула ее случайно, только бы не выки…
15
Я не выкинула ее, она мирно валялась в ящике трюмо в спальне, где я держала разные безделушки-побрякушки — не такие дорогие, как те, что покоились в сейфе, но и не совсем уж чтобы дешевку.
Только бы он был дома, только бы не подошла его мадам, только бы он смог сегодня, только бы у него было, где, хотя если у него негде, я, конечно, плюну на все «формальности» и затащу его сюда, потому что…
Мой палец застыл на кнопке последней цифры телефонного номера. Почему, звякнул в мозгу встревоженный голосок. Почему ты так завелась там, на даче, после Хорька? Почему ты неделю вообще не вспоминала об этом парне, а сейчас вдруг…
Я не успела ничего ответить этому голоску — мой указательный палец надавил на кнопку, я услыхала длинный гудок, потом трель «определителя» на том конце, а потом равнодушно-любопытное:
— Да?
— Нет! — с радостным облегчением вырвалось у меня. — И никогда… — я осеклась, сообразив, что он, наверное, даже не узнает меня так сразу и, уж наверняка, не поймет эту знакомую многим моим дружкам и партнерам по блядским вылазкам присказку. Но он понял. И узнал. И, кажется, даже обрадовался. Во всяком случае, ответил в тон:
— А может, все-таки?..
— Скажи, где — я скажу, когда… — отреагировала я.
— У меня, если хочешь. Мои слиняли на пару деньков.
— Тогда через часик.
— Тебя встретить? Давай, возле…
— Не надо. Просто расскажи, как добраться, и дай адрес.
Он объяснил, и я сразу запомнила. И сказала:
— Ладно, жди. Я скоро.
— Давай.
— Даю, — понизив голос, ответила я и хихикнула… Как девчонка. И повесила трубку.
И через час уже давала — раскинувшись на точь-в-точь таком же польском диване, как у меня на даче, давала его дивным рукам всю себя, с жуткой радостью чувствуя, что ему тоже это нравится, что он делает это не только для меня, но и для себя, что я ему нравлюсь, что я не только беру, но и даю, и… Господи, как же давно я так не заливала простыню!
16
Мне стало жутко уютно и тепло с самого первого мгновения, как только я переступила порог его квартиры,
(… я уже давно не бывала в таких… Почти забыла, как можно жить втроем в двух комнатной квартирке…)
как только его руки легли мне на плечи и тут же скользнули к моему загривку, как только он сказал:
— Ну, здравствуй, моя донна…
Тепло и уют исходили от него, но… Не только. Каким-то странным, холодноватым, но живым теплом была пропитана вся эта квартирка — каким-то знакомым теплом, одновременно и близким, и чужим… И только когда в полутьме коридора у самого пола тускло вспыхнули круглые желтые огоньки, горящие странноватым холодным светом, а потом у самой двери в маленькую комнату бесшумно возник и тут же пропал довольно крупный, в меру пушистый, дымчато-серый кот, я поняла — я узнала это тепло.
