Игорь Сапожков - Золотое Дѣло
— Выходные, — помогла ей Элиса.
— Danke, именно так, выходные дни, — Катрин улыбнулась, — и ещё конечно Петер надеялся найти здесь семейный архив Веберов. Разумеется мы были счастливы, когда Министерство Здравоохранения утвердило перевод Петера в клинику. Здесь был непочатый край работы связанный не только с больными детьми, но хозяйственной и организаторской. Больше года заняло переоборудование здания, поиски нужной аппаратуры, подбор медицинского персонала. Нам много помог доктор Диль, кстати только недавно нам стало известно, что к этому переводу в Лейпциг, «приложил руку» именно он. Мы очень ценим его дружбу, он и сейчас изредка нас навещает…
— А архив? Вы нашли его? — не удержалась Элиса.
— К сожалению нет…
В беседке повисла пауза. Тишину прервал Захар:
— Петер, а эту фотографию вы помните? — с этими словами он вытащил из кармана рубашки круглую фотографию и положил его на край стола.
Петер мельком, как бы ища поддержки, взглянул на жену, затем осторожно взял в руки карточку и поднёс её к глазам.
— Мне несомненно знаком этот снимок. Больше того, он уже много лет висит на стене в моём офисе. Мама тогда специально заказала фотографу уменьшенную копию чтобы поместить её в стандартный армейский конверт, — Петер вдруг заволновался, — а откуда она у вас? И почему она круглая? Вы знали моего отца?
— Однажды ваш отец спас мне жизнь, — голос Захара едва заметно дрогнул, — а фотография круглая, потому что он носил её вот здесь…
На ладони Захара лежал медальон Кёлера.
Петер бережно взял его в руки, потом аккуратно открыл крышку, поместил в неё фотографию и вопросительно посмотрел на Захара:
— Так?
— Приблизительно, — и добавил мгновенно осипшим голосом, — Эрик Кёлер просил передать это вам…
Дальше Элиса стала пересказывать Веберам историю и обстоятельства короткого знакомства Захара с майором Кёлером. Слушая рассказ, Петер не отрываясь смотрел на Элису и нервно теребил пальцами подбородок. Катрин тем временем взяла из руки мужа медальон и стала рассматривать его со всех сторон. Никто не обратил внимание на то, как Захар поднялся и медленно двинул к скамейке под грушевым деревом. Узкая кривая тропинка была заботливо усыпанная белыми круглыми камешками. Возле фонтана он остановился, вытащил сигареты и тут же спрятал обратно. Затем он поднял с дорожки три белых камешка, присел на скамейку, закинул ногу на ногу и замер. Глядя на него со стороны, могло показаться, что он кого-то очень сосредоточенно слушает.
Захар вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос Петера.
— Мне кажется вы знали моего отца лучше чем я, хотя были знакомы всего один день, — рядом с Петером, придерживая его за локоть, стояла Катрин.
— Может быть вы и правы. Настоящий характер человека, как правило проявляется в острых ситуациях, к примеру во время стихийных бедствий или военных действий. В таких случаях обычно нет времени на раздумья, что правильнее или что выгоднее. Именно поэтому любой шаг в критической ситуации, продиктован практически только совестью…
— Я вас понимаю…
— Ведь если бы ваш отец тогда не спас меня, он мог бы выжить… Но я не думаю, он тогда размышлял об этом…. Тогда он спасал человеческую жизнь…
— Danke ihnen… Nehmen sie bitte — он протягивал Захару медальон.
— Мой муж хотел бы, чтобы эта вещь по-прежнему оставалась у вас, — продолжала переводить Катрин.
— Я не могу это взять…
— Aber warum? Но почему?
— Дело в том, что кроме так сказать сентиментальной ценности, этот медальон также имеет материальную цену. Поверьте я знаю о чём говорю, ваши внуки если захотят, продадут его в три раза дороже сегодняшней стоимости.
Захар подождал пока Катрин перевела всё Петеру.
— Но ведь я вижу, как вам тяжело с ним расставаться, к тому же фрау Ленц всё нам рассказала… Нам известно, что medaillon изготовил ваш Großvater…
— Да, но по заказу вашего…
— Мне кажется нам нужно поужинать вместе, а потом всё решить, — разрядила обстановку Катрин.
Механический клавесин тихо наигрывал одну из девятнадцати фуг Баха. Безжизненные звуки напоминали упражнения начинающего музыканта. На столе кроме разнообразных закусок, стояли две почти пустые бутылки Рейнского Рислинга, который немцы подают к каждой трапезе. Они ужинали в одном из самых известных Лейпцигских ресторанов «Ратскеллер», расположенном в сводчатом подвале башни замка Плайсенбург. Замок давным-давно разрушили, осталась лишь башня, напоминавшая о былом величии. Несмотря на выпитый Рислинг и приятную атмосферу ресторана, обстановка за столом всё ещё была немного натянута. Женщины нахваливали шеф-повара и уже подумывали о десерте, Петер задумчиво потягивал ароматное вино. В какой-то момент, Захар решил выйти на улицу подышать свежим вечерним воздухом. Город ярко освещали фонари и неоновые вывески многочисленных магазинов. Спугнув сонную стрекозу, он присел за свободный уличный столик, достал сигарету, похлопал себя по карманам в поисках спичек, а потом прикурил от свечи, плавающей в голубоватой вазочке.
Когда он вернулся к столу, все неожиданно притихли. Замолчал даже клавесин, по всей вероятности завод подошёл к концу. Повисшую в воздухе затянувшуюся паузу прервала Катрин:
— Мы хорошо подумали… Пожалуйста, оставьте медальон себе на память.
— Мне на память, ваш отец оставил мою жизнь… Этого мало?
Дослушав перевод Петер горько улыбнулся.
— Я вас понимаю и всё же очень прошу!
— Тогда я вам тоже кое-что подарю! На память… — Захар решительно повернулся, достал из внутреннего кармана висящего на спинке стула пиджака медаль «За Отвагу» и протянул её Петеру, — вот что я получил за смерть вашего отца!
Голос Захара сорвался на хрип. На него, как по команде, устремились любопытные взгляды всех сидящих в зале. Он резко встал, за ним с грохотом упал стул…
Элиса сняла номер в большом, красивой гостинице на выезде из города. Комната была идеально убрана, хотя немного пахла затхлостью, стена над кроватью была украшена рыцарским гобеленом, на широком подоконнике в высокой вазе, стоял букет слегка подвялых белых роз. Захар открыл стеклянную балконную дверь, в комнату ворвался свежий ветерок. Маятник на стенных часах в деревянном треугольном корпусе, безжизненно качнулся от сквозняка. Пока Элиса была в ванной, он включил телевизор. Все каналы транслировали выступление генерального секретаря компартии ГДР Эриха Хоннекера. Приглушив звук он спустился в бар за минералкой, а когда вернулся у него в руках кроме воды, была ещё плоская бутылочка «Асбах Уралт». В комнате горел ночник, укрывшись махровой простынёй Элиса лежала в постели и равнодушно перелистывала журнал. Захар поставил бутылки на журнальный столик, наклонился и поцеловал её мягкие, пахнувшие малиновым вареньем губы.
— Знаешь Эля, — он разлил коньяк по чайным чашкам, — давай выпьем за тебя и за то, что мне кроме тебя никто не нужен!
— Данке, meine liebe… Я счастлива, что ты у меня есть!
Они не уснули пока не допили бутылку. Уже в постели Захар неожиданно спросил:
— Эля, помнишь ты хотела съездить в мой город?
— Помню, — она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза.
— Поедем завтра?
Элиса проснулась посреди ночи. Открыв глаза она увидала, что лампа с прикроватной тумбочки переставлена на журнальный столик. Аккуратно, чтобы не скрипнул матрац, она приподнялась и села на постели, поджав под себя колени. Над столом заваленном частями от разобранных стенных часов, сгорбившись сидел Захар. В этот момент матрац предательски скрипнул. Захар оглянулся, виновато улыбнулся и шёпотом сказал, кивнув подбородком на столик: «Плохая примета…»
Лейпцигский железнодорожный вокзал, производил впечатление своим величием и монументальностью, на фоне относительно небольших городских строений. Полукруглый портик фасада опирался на огромные римские колоны, колоссальные арки, подпирающие стеклянную крышу, напоминали гигантские спины сказочных драконов. На перроне Захара провожала Элиса. Петер тоже приезжал прощаться, но из деликатности уехал чуть раньше, оставив Захара с Элисой наедине. Вскоре дали первый свисток и пассажиры, вежливо раскланиваясь и уступая дорогу друг другу, стали не спеша заполняли вагоны. Вдоль состава важно прошагал машинист в форменной фуражке с высокой тулей, блестящей кожаной куртке, пышных усах и бакенбардах. За ним маршировала бригада проводников и обслуживающего персонала электрички. Машинист иногда останавливался, пожимал руки пассажирам, угощал детей леденцами на палочке. Элиса ещё раз заботливо проинструктировала Захара о пересадке в Берлине. Поехать с ним она не могла, Михаэлю должны были делать какие-то серьёзные процедуры и она не хотела оставлять его одного. После второго свистка двери электрички безшумно закрылись и дав прощальный гудок, состав мягко тронулся с места.
